По ту сторону Псоу - Сергей Катканов

Тут вроде бы как случайность? Но нет, вот тут–то как раз и не случайность. Ведь Келешбей не случайно лишил Арсланбея прав наследника. Он слишком хорошо знал своего буйного сына и понимал, что абхазам опасно иметь такого князя. Эти двое, отец и сын, олицетворяли собой два разных начала абхазской души. Келешбей — мудрая рассудительность, уравновешенность и терпеливость. Арсланбей — буйное непокорство, противление всему на свете и непризнание над собой ни какой власти. Вот почему абхазов так трудно понять. В их национальном характере уживаются два противоположных начала, и вы никогда не знаете, какое в данном случае возьмет вверх. Имея дело с абхазами, вы крутите револьверный барабан, заполненный патронами наполовину. Нажимаете на спуск и имеете одно из двух: либо будет выстрел, либо не будет.

Келешбей был сильным и авторитетным правителем, его уважали. Значит, если бы сыну не удалось его устранить, войны, возможно, и не было бы? А, возможно, и всё равно была бы. Похоже, что тогда в среде абхазов преобладало, «арсланбеево начало» — начало буйного непокорства. Личность Арсланбея вполне отражала абхазские запросы той поры. Не он, так нашелся бы другой.

Еще один парадокс в том, что абхазы пошли за отцеубицей. Это при том, что для абхазов почтение к отцу — воистину священная норма жизни. Может быть, они не знали, что Арсланбей убил отца или не поверили в это? Возможно. Очевидно, если бы захотели поверить, то поверили бы. Но не захотели. Им очень хотелось, чтобы Арсланбей был героем, а не мерзавцем[15].

Понятно, что и Турция сыграла свою роль в разжигании этой войны. Блистательная Порта, конечно, не могла безмолвно взирать на потерю территории, разумеется турки настраивали абхазов против русских. Но этот фактор не мог быть решающим. Надо знать абхазов. Их ни кто не сможет раззадорить, если они сами этого не захотят[16].

Итак, реальных, достаточно серьезных и основательных причин для войны не было. Но война вспыхнула, и не случайно, а совершенно неизбежно, её ни что не смогло бы предотвратить. Почему?

Потому что русских здесь идентифицировали, как чужих. Не как плохих, злых или неправильных, а просто, как чужих. Когда абхазы увидели на марше русские роты европейского образца, они всей душой почувствовали, что на их землю вторглась чуждая им стихия. Это не страх иноземного завоевания, абхазы и так уже находились под железной султанской пятой. Это вторжение чуждой цивилизации. Абхазы не любили и не могли любить турецкую власть, но дикие ватаги башибузуков были им ближе и понятнее, чем стройные солдатские «шеренги по восемь». Турок могли ненавидеть и резать при каждом удобном случае, но это уже не первое столетие как было неким «междусобойчиком», внутрицивилизационным конфликтом. Башбузуки вписались в абхазские ландшафты. Турецкий башибузук и абхазский абрек могли друг друга ненавидеть, но они хорошо понимали друг друга. Абхазы говорили по–турецки, а значит и думали наполовину по–турецки. А «солдат» — понятие европейское, принципиально чуждое тому миру, по которому этот солдат маршировал. Русские роты просто не вписались в абхазские ландшафты.

Дальше «пошло на задир», а, как известно, «русский человек на многое способен, ежели на задир пойдёт». В европейских ротах маршировали солдаты совсем не европейской ментальности. О русской беспредельности сказано достаточно, а в Абхазии русские быстро поняли, что они в этом не рекордсмены. Сегодня какой–нибудь российский дурак–чиновник с барской спесью задел самолюбие абхазов, завтра какой–нибудь абхаз прирезал русского солдата. Потом взбешенный офицер приказал причесать абхазскую деревню свинцовым гребнем. Русские солдаты крайне неохотно выполнили этот приказ. Но в бою погибли их товарищи. И в следующий бой солдаты шли уже охотно, раззадоренные — за товарищей отомстить. И погибло в десять раз больше их товарищей. И тут уж понеслась душа по кочкам. Русских солдат резали безжалостно, хладнокровно, по–восточному. И офицерам уже не надо было поднимать солдат в бой напоминанием о присяге, их уже надо было сдерживать, так они рвались рассчитаться с горцами. А горцы совершенно не знали страха, их невозможно было испугать ни какой кровью, и это доводило солдат до исступления. И начались карательные экспедиции. А это совершенно запредельная жуть. И эта жуть растянулась на полвека.

От русского беспредела абхазы хлынули в Турцию. В ту самую Турцию, которую они ни когда не любили, которая ни когда не была им родной матерью, но которая научила их говорить по–турецки. И вот — язык пригодился.

Чем больше я думаю об этой войне, тем лучше понимаю её трагическую неизбежность. Тут ни что ни от кого не зависело, тут всё было вынужденным и подчинялось железной необходимости.

Блистательная Порта крошилась от времени, её исторический век истекал. Продвижение России на Кавказ было исторически неизбежным, даже если бы русский царь этого не хотел, сама история толкала бы царя в спину. Но абхазы не могли встретить русских иначе, чем встретили. И русские не могли отреагировать иначе, чем отреагировали. Крайнее взаимное озлобление было совершенно фатальным. Не могли вот так сразу сдружиться и ужиться тяжелая бюрократическая система империи и безграничное вольнолюбие маленького бесстрашного народа. Надо было время, чтобы они приспособились друг к другу. И это время прошло в войне.

Российские правители приклеили на абхазов клеймо «виновного народа». Эмоционально это можно было понять — слишком много русской крови пролилось, но с государственной точки зрения это было крайне несправедливо и невероятно глупо. С таким же успехом можно было русский народ назвать виновным — пролиты реки абхазской крови, тысячи абхазов остались без Родины. Но разве русский народ в этом виноват? А разве абхазский народ виноват?

А потом сюда пришли русские цивилизаторы, полюбившие этот край, и абхазы тоже их полюбили. Русские по сути создали ту Абхазию, которую мы знаем — с кипарисами, мандариновыми деревьями, плотинами, красивыми домами. Русские открывали школы, издавали книги, помогли абхазам создать свою письменность на основе кириллицы. Русские обеспечили возрождение в Абхазии православия. Мы помним о том, что абхазы приняли православие задолго до нас, но и они помнят о том, кто помогал возрождать древние храмы, кто рукополагал священников, кто издавал духовную литературу.

Сегодня русские уже почти ни чего не знают о той страшной войне. Абхазы всё знают и всё помнят. Они ни чего не забыли. Трагедия махаджиров будет вечно стучать в абхазские сердца. Но удивительным образом абхазы сейчас не ставят русским в вину дикий ужас той войны. Иные народы всё ни как не могут простить русским и десятой доли той неизбежной имперской жестокости, которую пришлось испытать на себе абхазам. Иные изощряются в изобретении каких–то совершенно фантастических «русских преступлений» А абхазам ведь и придумывать ни чего не надо, но они не ставят ту войну в вину России, которую они знают сегодня. Удивительно благородный и великодушный народ.

Абхазы сейчас предпочитают не вспоминать про ту войну. А я всё–таки решил вспомнить. Мне не кажется устойчивой конструкция, которая строится на замалчивании и недоговаривании. Причем, именно в жуткой ожесточенности той войны я вижу доказательство того, что русско–абхазской дружбы теперь уже ни что не разрушит.

Говорят, что самая крепкая дружба начинается с драки. Так, наверное, и между народами, если они, конечно, достойны друг друга. В драке, а не на словах, становится понятно, кто чего стоит. Льстивый обмен любезностями ни чего о людях не расскажет, обмен ударами расскажет всё.

Иные народы приползали к русским на брюхе, умоляя о помощи и защите. Они с удовольствием пользовались благами, оплаченными русской кровью, а потом называли русских оккупантами. А иные, запихивая в рот кусок русского хлеба, безо всякой паузы из того же самого рта изрыгали проклятия в адрес русских. Так кое–где и до сих пор.

Но абхазы ни когда не приползали к русским на брюхе, ни когда не просили нас о помощи. Абхазы ни когда перед русскими не унижались, поэтому они никогда и не проклинали русских. И ту войну с русскими абхазы не проиграли, война сама по себе выдохлась, иссякла. Они вспоминают ту войну с болью, но без стыда, потому и не имеют необходимости плевать русским в спину.

Иные малые народы, в том числе и на Кавказе, так лихорадочно метались в поисках больших покровителей, что порою за какой–то десяток лет по несколько раз меняли господ. Абхазы ни когда не искали покровителей. И у них никогда не было господ. Империи приходили сами, и это ни когда не обходилось без крови. Абхазам обычно требовалось несколько столетий, чтобы кое–как привыкнуть к новым соседям. С ними уживались, когда начинали понимать язык соседа. А с иными и не уживались, если сосед вел себя «зело борзо». Но господ над собой абхазы не признавали никогда.