Цимес - Борис Берлин

ответы на ненастоящие вопросы для ненастоящих людей. Вы должны это понимать уж никак не хуже меня. Ведь если бы мы с вами в самом деле говорили о том, что важно и интересно для нас, кто бы это стал читать? А мне совсем ни к чему терять работу.

— Допустим. Но можно и просто поговорить — для себя.

— Зачем?

Она спросила это таким ледяным тоном, что стало очевидно — глаза у нее могут быть только голубые.

— Вы мне симпатичны и любопытны, а такое нечасто бывает. Обычно я отношусь к журналистам несколько по-иному. И было бы жаль упустить такую возможность. Разве нет?

— А разве — да? Ну поговорим, а дальше что?

— Я скажу, чего точно не будет — стихи я не буду читать. А вот кофе могу предложить прямо сейчас. Согласны?

— На кофе — да. А в остальном… Понимаете, мы с вами настолько… разнополюсные, что ли, нам не то что разговаривать серьезно, нам по одной стороне улицы ходить и то опасно. Искрить будет. Точно. У меня интуиция — звериная.

— Ваш голос звучит так уверенно, что волей-неволей начинаешь сомневаться…

— Тогда… Давайте, я задам вам пару вопросов, и если мы не подеремся сразу же, то… — она вдруг сбрасывает зеленые бархатные башмачки, забирается в кресло с ногами, и я вижу ее нежные белые ступни и тонкие щиколотки. И отпадают два главных вопроса: зачем и что дальше?

— Вы верите в бога?

— Да, верю.

— И что же он такое — в вашем понимании?

— Я думаю — прощение.

— Вот как. Значит, вы из добреньких?

— Ну уж нет. А вы разве про меня?

— Вы… У вас хорошая реакция.

— Значит, теперь вы это знаете. Дальше.

— Пожалуйста. Если он — прощение, почему он допускает смерть?

— А почему же нет? Смерть — это не наказание, это избавление, пропуск в рай.

— Для всех?

— Разумеется, а как же?

— Но тогда — а что же такое ад? Кто попадет туда?

— Ад — это наша жизнь. Мы все проходим через это. Наши тела и души. И последним, между прочим, намного сложнее.

— Из-за переселения душ, да?

— Именно. Но в конце — всегда избавление.

— Может быть… Логично. Во всяком случае насчет нашей жизни я, пожалуй, соглашусь.

— Ну вот, а говорили — подеремся…

— Погодите, еще не вечер. Выходит, прощены в конце концов будут все, и убийцы — самые ужасные — тоже?

Я смотрю на нее и киваю.

— Вы страшный человек, еще хуже, чем адвокат.

— А адвокаты-то чем вам не угодили?

— Не важно. Мы не про них, а про вас.

— Правда? А я думал — про бога…

— Хм… Вам и на самом деле палец в рот не клади.

— Ну, почему же? Попробуйте. Не исключено, что вам понравится.

Молчит. Смотрит на меня и молчит. Потом набирает в грудь воздуха и…

— А как вы относитесь к женщинам? И чем мы, по-вашему, отличаемся от мужчин? И главное: как понять… как найти?

— Вы утверждали, что избегаете банальности, а задаете самые банальные вопросы на свете. Но не огорчайтесь, банальность ведь бывает разная. Такая — простительна.

— Какая — такая?

— Как вам сказать… Бывают вещи, банальные по своей природе, изначально. Как супружеская измена, например. То, что случается сплошь и рядом, не требует вопросов и не вызывает удивления. Потому и считается банальным. А в ваших вопросах банально не то, о чем вы спрашиваете, а то, что вы это делаете. Понимаете? То, что задаете вопросы. Они и банальными стали именно потому, что задают их все и во все времена. И — будут.

— И пусть. Но вы — мне и сейчас — можете ответить?

— Конечно. Иначе вы бы не стали спрашивать.

— И?

— Пожалуйста. Мое отношение к женщинам определяется исключительно тем, что я мужчина. Иногда, редко, бывают оттенки, нюансы. В зависимости от… Достаточно? Или детали тоже?

— Нет, дальше вот — как найти?..

— А это самое простое и потому необъяснимое. Не подлежащее объяснению.

— Потому что — бог?

— Именно. Вы ведь и сами знаете, правда? Ты сама знаешь. Ведь ты — женщина.

— А ты — поэт.

— Иногда. Это не главное мое занятие.

— То есть как? — от удивления