Путешествие в Московию 1664-1665 - Николаас Витсен

храпит, как свинья. В комнате, где мы сидели, стало очень жарко; он снял шубу, обнажил грудь и бесстыдно чесался при нас; его тело и лицо в прыщах, как у ощипанного гуся. Этот правитель, который у себя на родине может привести на поле боя 30 тысяч человек, теперь был предан своим дядей и с его коварной помощью вывезен русскими из своей страны во время боя. Здесь его держат как пленного; он же, говорят, предлагает царю все, что у него есть, за что будет пожалован титулом князя-царевича. Может быть, он примет русскую веру, иконы уже висят в его комнате, он уже умеет креститься, и тогда он станет русским придворным, подобно другим крещеным татарским князьям. Калмыки, которые, как сказано выше, третьего дня ехали ко двору, это люди из его народа; они могут (как мне передали) собрать 10 тысяч человек против Крыма, и Тайчжи думает, что будут обсуждать и эти его дела. Тайчжи — это его титул, что означает как бы главный управитель; его имя — Йалба, а Доис — имя его отца. Прежде он имел другое имя, но он все время болел и, считая, что причиной болезни является имя, переменил его. На некоторые вопросы он отвечал, что еще молод и мало что слыхал. "Наша страна, — сказал он, — простирается до страны Могола", думаю, что он имел в виду хана [Монголии], а эта страна простирается до Китая; сказал, что его отец и дед с этим же Моголом были в Китае; он кое-что знал о Китайской стене и слыхал, что туда приезжают такие люди, как мы. Несомненно, это были португальцы; спросил, бывал ли я там и был ли в степи. Тогда я охотно расспросил бы его о дороге, но из-за русского не посмел. Он показал мне свою местную письменность в продолговатой молитвенной книжечке, тщательно написанной; они читают и пишут, как у нас. Затем показал мне еще другую книжку, тунгусских калмыков, по содержанию подобную первой, но письмо имело совсем другой вид и читалось справа налево. Странно, что толмач, который хорошо понимал его язык и отчетливо слышал, как он читал, не понял содержания книги; он завернул свои книжечки в платок и обмотал их лентой, очень крепко, крест-накрест. Бумага похожа на ту, которую привозят из Турции. Под его правой рукой висела на кожаном ремешке коробочка, где он хранил свиток своих молитв, который ежедневно вынимал, и, держа в руках прямо перед головой, стоя на коленях, 9 раз кланялся до земли. Он хотел узнать у меня, как мы молимся Богу. Я показал: сложил руки вместе и стал на колени. На мой вопрос о его вере он ответил, что молится Богу, который наверху; не знал он ни о Христе, ни о Магомете. У него были с собой странного вида четки, в виде мелких бусинок, по которым он отсчитывал молитвы Богу. У них имеются монашки и монахи, если их можно так назвать, но нет монастырей, так как там ни у кого нет домов; один из самых важных их обычаев, который они соблюдают, состоит в том, что те [монахи] отрезают косу. Женщины и мужчины одеты одинаково.

Когда они женятся, то жен покупают за лошадей: кто больше даст, тот ее и получит. Каждый берет столько жен, сколько хочет, и может отпустить их, но тогда уже женщины не могут [вторично] вступать в брак. Когда я спросил, как же они потом кормятся, он сказал, что они тогда делаются блудницами. Свадьба у них состоит в том, что поп их благословляет и торжественно призывает к согласию. У великого хана одна вера с ними [калмыками].

Тайчжи сказал приставу, что хотел бы, чтобы его собратья, приехавшие теперь сюда, пришли к нему, но русский его обманул, сказав, что он [Тайчжи] пожалован очень многими рублями, те — гораздо меньше, поэтому они не могут его посетить. Самое смешное из всего — это его жалоба приставу, что больше он не может обойтись без женщины. Пристав резко ответил, что к нему никого не пустят. При расставании Тайчжи взял нас за руки, так же как при нашем приходе; он дружески просил, чтобы завтра мы снова пришли. Это и я хотел бы, но не смог.

6 марта.

Приставы пришли с приказом, что наш вестник[207] может получить для Их Высокомогуществ грамоту и уехать; этого посол и требовал, но русские неохотно пошли на это, так как не собирались признать за правительством Нидерландов и правильный титул. Корбет сразу поехал в приказ; приняв грамоту, он сказал, что не сомневается, что она написана как подобает, он покажет ее послу и с ним обсудит. Он велел везти ее перед собой на лошади, а сам сел в сани одного сотника на почетную сторону. Сразу принесли теперь и подарки царя: для него [Корбета] — один тиммер [от 40 до 60 шкурок] подкладочных соболей, 4 соболя для его юнкера и 2 — для переводчика и слуги. Когда посмотрели грамоту, то увидели, что обращение старое: "Почетным регентам Нидерландии и Голландии" и две строчки [текста ответа] написаны внизу. Печать царя и весь его титул были на обратной стороне листа. Не медля, посол вызвал приставов, и, когда они появились, начались споры. Посол сказал, что очень удивлен подобной надписью, она не направлена Их Высокомогуществам и только Его Царское Величество отказывает в том, в чем не отказывает ни один монарх или страна, и если царь сомневается во власти Их Высокомогуществ, то он [посол] готов это показать и доказать, но такое обращение не смеет принять, это стоило бы ему и вестнику головы, и чтобы царь никогда не посылал таких грамот или послов с подобными верительными грамотами — ни грамота, ни посол не будут приняты; если такое обращение и принимали раньше, то это делалось лишь для поддержания дружбы. Пристав сказал, что жалеет посла, так как знает, что пока ничего не может быть изменено и что посол вводит новшества. Он, однако, не сомневается, что царь пожалует Штаты требуемым титулом при отъезде самого посла. А сейчас дать вестнику то, о чем так долго спорили, было бы бессмысленно. Однако он обещал все передать и завтра принести ответ, что и было сделано. Ответ был таков, что царь не желал изменить что-нибудь в этой грамоте, и если курьер не возьмет ее с собой, то ничего хорошего посольство не добьется. Русский сказал еще, что посол был