Путешествие в Московию 1664-1665 - Николаас Витсен

Я посетил одного из персидских купцов, он был очень любезен, щедро угостил водкой, пастилой и сахаром. Я курил с ним какой-то белый табак из больших стеклянных сосудов, которые они называют кальян. Мы сидели с ним как портные [поджав ноги]; он много рассказывал о своем шахе, его власти и стране, что он такого высокого роста, что в армии он из всех выделяется; еще сказал, что посланцев царя они угощают на серебряной посуде. Весьма презрительно отзывался о людях этой страны. Очевидно, он находил удовольствие в нашем обществе, сказав, "моя душа возвышается, когда я вижу иноземцев и разумных людей, так устал я от здешних скотов". Когда вы зайдете в следующий раз, то приходите не как гости, "а как друзья, как к себе"; перед уходом хотел нам что-то подарить, но мы отказались. Этот перс был вежлив, разумен и учтив, а по галантности далеко превосходил французских любезников. Русские не допускали, чтобы они к нам или мы к ним приходили.

Сегодня у нас во дворе вспыхнул пожар по халатности нашего повара, сгорел весь верх, но усилиями стрельцов пожар был потушен.

11 февраля.

На следующий день приставы сказали, что они умолили царя разрешить послу выход в сопровождении одного из них. Ввиду того, что старший пристав не мог добиться от посла почетной стороны[181], он остался дома и отправил с послом младшего[182], который теперь и впредь всегда сопровождал посла.

Здесь сейчас масленая неделя[183]. Русские теперь напиваются, как свиньи. Многие валяются на улице. Иноземцы должны теперь очень остерегаться. Это последняя неделя перед пасхальным постом, когда нельзя есть мясо, но едят масло и яйца[184].

10-го я был на свадьбе в Немецкой слободе; жених был родом из тех людей[185], невеста — местная. Свадебный обряд состоит из весьма искусного смешения голландских, лифляндских, польских и русских обычаев: пастор сопровождает невесту к ложу; в ее комнате устраивают стол, женщины и мужчины сидят отдельно. При вступлении в брак молодожены выбирают себе на время свадьбы родственников — у кого их нет — для пышности. Музыканты приглашают гостей, а также жениха. На второй день он, садясь рядом с женой, срывает венец, который висит над ее головой.

12 февраля.

У нас во дворе снова начался пожар, поднялась большая тревога, так как это произошло ночью. Теперь наши ворота охраняют более строго, чем раньше, никого к нам не пускают, кроме только людей нашей нации.

13—14 февраля.

В пятницу и субботу мы видели много пьяных мужчин и женщин, попов и монахов разных чинов. Многие лежали в санях, выпадали из них, другие — пели и плясали. Теперь здесь было очень опасно; нам сказали, что в течение двух недель у 70 человек перерезали горло.

В следующую, т.е. первую, неделю поста все делаются очень набожными; они моются и чистятся, исповедуются и мало выходят; сняв с себя грехи, они не имеют больше оснований для молитвы, поэтому после окончания поста снова грешат, чтобы было о чем молиться. Царь стоит теперь ночи напролет в церкви и бьет поклоны, ест только два раза за всю неделю; он так чрезмерно набожен, что его во время молений можно использовать как кафедру[186], положив ему на спину книгу, из которой читает патриарх.

За эти дни я видел несколько безумных[187], они шли почти совсем голые, на них были только переднички на поясе, в эти пьяные дни они скоморошничали; русские считают их святыми, дают им деньги и сажают на почетные места за столом.

В эти же дни, повидав пьянство и пьяниц, их невыразимые излишества, я решил пойти к главному персидскому купцу познакомиться с ним; он приехал сюда со свитой одновременно с нами. Здесь я увидел давно известную вежливость этих людей, их остроумие, великолепие, а также отведал их деликатесы. Сперва мы пошли к одному из членов его свиты; по их обычаю он посадил нас на ковры; многие из них затем присоединились к нам за столом. Они угостили нас табаком из больших водяных бутылок, с длинными тростинками: это белый рассыпчатый приятный табак; каждый по очереди один-два раза глубоко затягивался. Сразу принесли персидские яства: финики, засахаренные персики и абрикосы, изюм с зернышками, пастилу, рыбу их страны, уксус и крепкие напитки. Они вежливо попросили нас все это отведать; спрашивали о нашей стране, а мы — об их стране; знали, что наша компания[188] с ними торговала.

Как только их главный господин узнал, что мы у них во дворе, он сразу прислал нам бутыль персидского вина, такого же, как их шах послал царю, серебряные плевательницы и фарфоровое блюдо с пастилой; а когда мы немного посидели, он прислал просить нас на дружескую встречу к себе. Мы приняли это приглашение, и я взял слово, чтобы приветствовать его. Сидя, он очень низко поклонился, приветствовал нас и пригласил сесть, что мы и сделали. Мы были в большом зале, значительная часть которого служила столом и покрыта ценными турецкими коврами; он сидел на конце ковра, на голове — богатый тюрбан, одет в белоснежный дамастовый кафтан с золотым поясом вокруг талии. Около него лежала кипа книг, а позади — серебряные изделия, домашняя утварь, одежда, — все совершенно великолепное. При нашем появлении 8—10 человек его свиты встали к стене против стола; когда мы сели, сели и они, на расстоянии от него. Рядом с его большим столом был поставлен столик, покрытый скатертью из серебряной парчи, для нас, потому что мы сказали, что нам трудно сидеть по их обычаю. Мы сели так, что я оказался рядом с ним. Сразу принесли ценные горящие благовония в серебряной конфорке и по табачной бутыли на каждых двух человек, это для нас, а у него самого бутыль была серебряная, у других — медные. Очень дружески он предложил нам курить кальян, остальные тоже курили табак попарно; перед ним и всеми нами поставили серебряные плевательницы. В это же время один из них очень хорошо играл на лютне, а нам подносили множество деликатесов и разные напитки; сам он пил воду.

Когда встреча была в разгаре, вошел один из русских скотов, его пристав, справиться о здоровье. Увидев нас, эта свинья сделал кислую мину и гневно спросил, кто мы такие и что мы здесь делаем. Ловкий перс наговорил ему, что мы наемные офицеры на службе царя и из любопытства пришли