Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

— Обвинение Германии в том, что она несет ответственность за эту величайшую из всех войн, мы отвергаем. Все немцы, вне зависимости от своей социальной принадлежности и рода деятельности, единодушно отрицают это. Не дух зависти, ненависти или страсти к завоеваниям заставил нас обнажить меч… Мы отправились с чистыми сердцами защищать наш фатерланд и чистыми руками взялись за меч.

Он закончил выступление призывом к богу благословить германский народ и царственную семью и избавить тех и других от взваленного на них бремени несправедливости.

Эту речь передавали по радио во всех концах Германии, и везде она вызывала небывалый подъем патриотических чувств. Герман Геринг прочитал ее в шведских газетах и был счастлив сообщить Карин, что Германия начинает выздоравливать и час его возвращения теперь близок.

Так оно и было. Вскоре после этого в рейхстаг была подана петиция об освобождении всех политических заключенных и амнистии всем политическим изгнанникам. Так как у коммунистов еще сидело в тюрьмах много их товарищей и кое-кто был в бегах за границей, они присоединились при голосовании к правым за принятие этих мер.

Изгнание закончилось. Герман Геринг мог спокойно вернуться.

Он отправил приветственную телеграмму Гитлеру и принялся готовиться к возвращению. В тот момент не было вопроса, поедет с ним Карин или нет, потому что она была слишком слаба, чтобы выдержать путешествие. Но она и слышать не желала о том, чтобы ждать, и даже заставила себя подняться с постели и помогала ему упаковываться, дабы убедить его, что, хоть она и больна, ей уже лучше и скоро она поправится.

В октябре 1927-го состоялось их полное слез прощание, во время которого Карин едва смогла скрыть от мужа, что находится на грани полного изнеможения. Едва поезд скрылся из виду, она упала на руки Фанни, и ее срочно отвезли в больницу. Несколько недель она серьезно болела, но об этом, по ее настоянию, мужу ничего не сообщали.

— У него сейчас столько дел, столько нужно наверстать, — постоянно говорила она сестре, — да еще беспокойство обо мне… Он не сможет все это вынести.

Карин была права. Прибывшего обратно в Германию Геринга не встречали как героя. За прошедшее время партия заметно изменилась, так же, впрочем, как и фюрер.

Но на дворе был 1927 год. Национал-социалистическая партия уже настолько самоутвердилась, что ее название было известно всей Германии. Люди голосовали за ее кандидатов на выборах, и теперь нацисты сидели в рейхстаге и в ландтагах — провинциальных законодательных собраниях. Адольф Гитлер благодаря своей отсидке в тюрьме Ландсберг набрал огромные политические дивиденды. Побыв «мучеником» сколько требовалось, он вышел на свободу знаменитым, а его политическая монография «Майн кампф» привлекла широкое внимание.

Зачем ему теперь нужен бледный, толстый, хромоногий бывший капитан без пфеннига в кармане, в котором уже угас прежний огонь? В партии за высшие посты теперь дрались другие люди, и его прежняя должность командира штурмовиков, которые теперь стали носить форменные светло-коричневые рубашки, была уже занята. Недруг Геринга в партии Альфред Розенберг фактически правил политической машиной, и ему совершенно не улыбалось появление соперника, так что он вместе с Путци Ганфштенглем, который был записным сплетником, позаботился о том, чтобы Гитлер узнал о тех случаях, когда Геринг в изгнании критиковал его руководство или отпускал шутки относительно его характерных манер. Они прекрасно знали, что фюрер был очень чувствителен к критике и нелегко прощал тех, кто высмеивал его или делал в его адрес пренебрежительные замечания.

В результате Геринг, готовившийся с триумфом въехать в Германию, испытал сильное разочарование и внутреннюю опустошенность. В итоге после двух его бесед с Гитлером в Мюнхене он получил указание «не терять связи», а пока что сосредоточиться на поисках работы и начать обустраиваться.

— А там, — сказал Гитлер, — будет видно.

В начале ноября 1927 года Геринг выехал в Берлин в качестве представителя Баварского моторного завода (BMW), который недавно перешел во владение итальянского предпринимателя по имени Камилио Кастильони, и пытался наладить свои дела, выпуская авиационные моторы. Тот факт, что Кастильони был евреем, судя по всему, не беспокоил Геринга, и хотя тот как-то пожаловался, что «Герман тратит слишком много времени на поцелуи женских ручек и значительно меньше на добывание подписанных руками их мужей контрактов», их сотрудничество, если и не стало фантастически плодотворным, было вполне дружеским. Находясь в Берлине, он наладил связи со многими из своих боевых товарищей, и среди них с Бруно Лёрцером, который сотрудничал с компанией Хейнкеля и уже окрепшей воздушно-транспортной фирмой «Люфтганза».

На это время он поселился в небольшом номере гостиницы позади Курфюрстендам, но возвращался в него только по ночам на несколько часов. Хотя поиски места под солнцем отнимали у него практически все время, он не переставал отчаянно страдать от одиночества без Карин, и они изливали друг другу души в ежедневных письмах. Карин имела обыкновение зачитывать длинные отрывки из посланий Геринга сыну, и Томас на всю оставшуюся жизнь сохранил память о той романтической страсти, которой дышало каждое их предложение.

Не может быть сомнений, что любовь Геринга к его хрупкому милому другу была такой же сильной, как прежде, и, когда пришло рождество, он понял, что больше не в силах вынести разлуку, и отправился в Стокгольм. Но в то время Карин все еще лежала в больнице и только к весне 1928 года смогла наконец набраться сил, чтобы приехать к нему в небольшую меблированную квартиру, которую он снял в Берлине на Берхтесгаднерштрассе, 16.

Ее присутствие принесло ему удачу. Вновь замаячили радужные перспективы, потому что непредсказуемый Гитлер неожиданно проявил желание опять видеть прежнего сподвижника среди своих приближенных.

Трехгрошовая опера

Весной 1928 года в берлинской «Тагеблатт» была напечатана карикатура Курта Арнольда, которой он точно отразил жизнь в современной Германии. На ней была изображена тонкая, почти совсем без груди, девушка с коротко подстриженными по последней моде волосами, в короткой юбке и на высоких каблуках, встречающаяся с очень толстым человеком с огромной сигарой в зубах. Внутри толстяка виднелся худой как скелет ребенок, цепляющийся за юбку оборванной женщины с еще одним ребенком на руках. Подпись гласила: «Одни предпочитают быть толстыми, другие предпочитают быть худыми, а все остальные остаются худыми в силу нужды».