Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

Они вышли из «Бюргербройкеллера» на площадь и прилегающие улицы и построились в колонны. Прозвучал сигнал, и марш начался. Впереди шел знаменосец СА с огромным развевающимся красным партийным флагом со свастикой и знаменосец с флагом «Оберланда», в переднем ряду шествовали вожди: в центре Людендорф, справа от него Гитлер, слева Геринг, затем Ульрих Граф, Макс фон Шойбнер-Рихтер (окружной нацистский лидер), Розенберг, адъютант Людендорфа майор Ганс Штрек и несколько других главных нацистов, за ними шагали остальные штурмовики и бойцы из «Оберланда» с винтовками на плечах. Дальше, в глубине колонны, ехал грузовик с пулеметчиками.

Первое препятствие ожидало эту внушительную колонну у Людвигсбрюке, моста через Изар, где путчистов встречали баварские полицейские с винтовками, которые получили приказ их остановить.

Герман Геринг предвидел это. Настроенный более скептически, чем его вождь, относительно людендорфовской неуязвимости, он отнюдь не испытывал уверенности насчет действий рейхсвера в отношении нацистов, когда произойдет столкновение. Потом Геринг говорил, что он с самого начала чувствовал, чем это кончится. Но как вести себя с полицейскими, охранявшими мост, он знал.

Колонна пока что остановилась, а он пошел вперед, чтобы поговорить с лейтенантом Георгом Хефлером, командовавшим этим подразделением. Указав на группу покорных и немного испуганных людей внутри колонны, Геринг объяснил, что это заложники, министры, полицейские начальники, которых путчисты взяли на всякий случай под свою опеку в минувшую ночь. Если полицейские откроют огонь, сказал он, он прикажет их расстрелять.

— Кое-кто из моих людей охотно обещал прибить их, — добавил он. — Но я, конечно, не хотел бы, чтобы это случилось. Ведь все они — уважаемые и семейные бюргеры.

Полицейские расступились, и колонна прошла через мост в город. (Похоже, Гитлер только в этот момент осознал, что с ними находятся заложники. Не желая иметь на своих руках кровь мучеников — в смысле, мучеников не-нацистов, — он приказал, чтобы их немедленно вернули в пивной зал, где они и оставались до своего освобождения рейхсвером.) После этого их шествие стало триумфальным. Мюнхенцы вывалили на улицы, чтобы встречать марширующих, и не было никаких сомнений относительно владевших ими чувств. Под приветственные крики, рукоплескания и возгласы «Хайль Гитлер!» они пересекли Мариенплатц и двинулись дальше по Резиденцштрассе с пением и под знаменем со свастикой. Людендорф, явно удовлетворенный, улыбался, Гитлер поднял руку в приветственном салюте, принимая восторженные возгласы толпы.

Резиденцштрассе была узкой, и колонна значительно уплотнилась, демонстранты шли к просторной Одеонсплатц буквально плечом к плечу. Но в конце улицы, преграждая им путь, уже стоял кордон полиции. Продолжая шагать, Гитлер дал сигнал Ульриху Графу, и тот побежал вперед и крикнул старшему полицейскому офицеру:

— Не стреляйте! Идут генерал Людендорф и Адольф Гитлер!

Но капитан барон Михаэль фон Годин получил строжайший приказ от своего начальника, полковника фон Зайссера, задержать колонну путчистов любой ценой. Если бы им все же удалось пройти, чуть дальше, у «Фельдхерн-халле», огромного пантеона, построенного в честь германских военных героев, их ждали подразделения рейхсвера. В этом, как оказалось, не было необходимости. Едва плотные шеренги нацистов подошли ближе, фон Годин громко скомандовал: «Огонь!» Его люди заколебались, и тогда он схватил чью-то винтовку, навел ее на колонну и снова крикнул: «Огонь!» На этот раз прогремел залп.

Шойбнер-Рихтер, шагавший рядом с Гитлером, получил пулю в голову и, падая, увлек за собой и его. Геринг пригнулся, но почувствовал удар и острую, жгучую боль в бедре и тоже упал на мостовую. Раздался еще один залп, в ответ на который прозвучало несколько выстрелов из рядов нацистов, после чего они стали разбегаться в поисках укрытия.

Только Людендорф вместе со своим адъютантом майором Штреком продолжали марш с высоко поднятыми головами, так, словно их совершенно не касалось все, что творится вокруг. Генерал отказывался верить, что кто-то осмелится в него выстрелить, и теперь, когда это произошло, он просто не замечал этих людей.

Он прошествовал прямо в объятия полиции, которая взяла его под арест. Быстро подъехал небольшой автомобиль и забрал Гитлера с того места, где он сидел, скорчившись, у тела Шойбнера-Рихтера — падая на мостовую, он вывихнул плечо. Существовал приказ о его аресте, поэтому его спрятали в горах на вилле Путци Ганфштенгля. Там несколько дней спустя его полиция и обнаружила.

Герман Геринг, истекающий кровью от пуль, угодивших в пах и бедро, был подобран своими людьми и отнесен в дом торговца мебелью, жена которого, фрау Эльза Баллин, и ее сестра, на его удачу, во время войны прошли обучение на медсестер. Они сняли с него бриджи и обработали раны так тщательно, как только могли, а затем приостановили кровотечение полотенцами. Баллины были евреями, и они знали, кем являлся Геринг и за что выступает его партия; им также было известно, что он разыскивается властями. Однако в полицию не донесли. Они оставили его у себя до наступления ночи, а сами тем временем связались, по настоятельной просьбе Геринга, с симпатизировавшим нацистам профессором Альвином фон Ахом, заведовавшим клиникой в городе. В ранние часы 10 ноября его перевезли туда и там прочистили все еще кровоточащие раны. (Геринг не забудет помощи Баллинов и впоследствии он вернет им долг.)

А на Одеонсплатц тем временем убирали тела. Было убито трое полицейских и шестнадцать членов национал-социалистической партии. Большинство погибших нацистов были молодыми и представляли все слои общества — среди них были лавочники и инженеры, бывшие офицеры и банковские служащие, слесарь и студент. Это был хороший материал для мартиролога — мучеников из них в скором времени нацисты и сделали. Рем со своими боевиками из «Рейхскригфлагге» в здании командования военного округа сдался спустя два часа.

Итак, Пивной путч провалился, его лидеры оказались в бегах и уже никто больше не думал о национал-социалистах как о силе, способной влиять на будущее Германии.

Что же касается Германа Геринга, то ему будущее еще никогда не представлялось более мрачным.

На игле. Излечение

Томасу фон Кантцову было тринадцать лет, когда его мать с новым мужем вернулись после долгого изгнания в Швецию. Ему было очень одиноко, и он сильно страдал, находясь вдали от Карин, потому что его любовь к ней походила на одержимость, на манию, и теперь, когда она приехала обратно, его единственной мыслью было никогда больше не расставаться. При этом, по-видимому, Карин не приходило в голову (а Томас об этом, вне всякого сомнения, в то время не думал), что это причиняет большие страдания ее бывшему мужу Нильсу фон Кантцову и что даже если бы все у Герингов было хорошо, его бы не могло не обижать, что Томас стремится все свое время проводить с Карин и с человеком, который ее у него увел.