Избави нас от зла - Холланд Том

Кто-то, видимо, наблюдал за ним, подтверждением чему был прозвучавший из дальнего конца помещения голос:

— Посмотрите, как он вцепился в свои пуританские штаны! Он невежествен и не понимает, что Любовь это не что иное, как обнаженный мальчик.

Роберт обернулся на голос и увидел Лайтборна, который, лениво развалясь, сидел за столом рядом с другим мужчиной. Рубашки обоих были расстегнуты. Мальчик перевел дыхание и сказал:

— Я знаю, что Овидий утверждал, будто Любовь именно такова.

Лайтборн прищурился и воскликнул:

— Поразительно! Какая ученость в таком юном возрасте, да и какая простота! — Он бросил взгляд на Миледи: — Почему же, зная такие вещи, он настоял на том, чтобы облачиться в свои лохмотья?

— Они остались ему от родителей, — ответила она таким тоном, будто объявила о чем-то из ряда вон выходящем.

— Как трогательно, — в тон ей согласился Лайтборн, но взгляд его был хмурым. — И все же вряд ли это исчерпывающее объяснение. Посмотрите на него. Он похож на какого-то богобоязненного плотника — просто никчемное пятно, портящее и чудесную красоту этого места. Если вы в самом деле намерены оставить его здесь, то вам, Миледи, придется присматривать за ним лучше.

— Кто он такой? — спросил приятель Лайтборна. — Если судить по его домотканой одежде, то это всего лишь обыкновенный миловидный блудник.

— Может им стать, — согласился Лайтборн, — если мне будет позволено над ним поработать.

— Нет, — сказала Миледи. — Вы дали клятву — он мой.

Лайтборн пожал плечами.

— Как вам будет угодно, — бросил он небрежно и снова повернулся к приятелю. — Очаровательно, Годолфин, не правда ли? Моя леди Елена обзавелась домашним любимцем. Как это похоже на нее — взять в дом круглоголового, когда весь остальной мир вышвыривает их вон.

Годолфин залился смехом. Внезапно он рухнул на стол, и все его тело затряслось; он хихикал и брызгал слюной словно сумасшедший. Лайтборн обнял его обеими руками и ласково усадил в прежнее положение. Тот продолжал бормотать что-то бессвязное, пока его не заставила замолчать прикрывшая рот рука, а затем поцелуй в губы. Роберт внимательно наблюдал за этой сценой, и ему становилось страшно. Он, конечно, читал о таких вещах в исторических рассказах о римлянах, но его домашний учитель говорил, что подобных мерзостей теперь нигде не встретить. Похоже, думал Роберт, стиль жизни латинян мне предстоит усвоить лучше, чем его знал Йорк.

Продолжая наблюдать за происходящим, он позволил Миледи подвести себя к столу. Оглядев его, Роберт на какое-то время в полном смысле слова обезумел. Мальчику показалось, что перед ним раскрылся рог изобилия Небес. Поверхность стола была усыпана розами, громоздившиеся на нем горы еды превосходили все его самые смелые представления. Вспомнив о пире, обещанном ему когда-то матерью, о том гусе, которого Ханна так никогда и не приготовила, он почувствовал себя обделенным судьбой, потому что здесь его взгляду предстал не только гусь. На столе были куропатки и перепела, рыба и пирожные, жаркое и фрукты. Роберт вдруг остро почувствовал, что, сев за такой стол, он предаст свое прошлое. Но дававший знать о себе голод казался ужасным, и он не смог заставить себя отказаться. Миледи наблюдала за ним и поощряла его. Ее глаза продолжали вспыхивать искрами удовлетворения изголодавшейся жадности при любом признаке получаемого мальчиком удовольствия, будто оно наполняло ее страстным экстазом, хотя Роберт заметил, что сама она едва притрагивалась к еде. По мере удовлетворения голода он ощущал себя все более и более одиноким. Он хотел, чтобы рядом с ним была Эмили. Она всегда любила хорошие вещи — как бы ее порадовал такой пир! Размышления Роберта прервало тяжелое дыхание на другом конце стола и слабый стон. Он посмотрел в ту сторону. Годолфин развалился в своем кресле, Лайтборн прижимался лицом к его груди и явно что-то лакал, словно кот молоко. Потом он перестал заниматься этим и оторвался от груди приятеля. Роберт увидел, что его губы выпачканы кровью, а тело Годолфина иссечено порезами. Лайтборн осклабился и стал показывать язык. Роберт отвернулся. Нет, подумал он, Эмили не стоило бы появляться здесь вовсе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И все же вскоре ему снова захотелось разделить с ней компанию. Когда с обедом было покончено, Миледи повела Роберта на улицу, и его охватил еще больший восторг — восторг и смятение. Так вот он каков, этот Лондон! Он понимал, что попал в такое удивительное место, которое не могло даже присниться ни ему, ни Эмили, даже когда они мечтали в Вудтоне об ожидающем их неизведанном и манящем мире. Как бы Эмили понравилось быть здесь сейчас вместе с ним! Нужно ли еще какое-то постижение других мест, если весь мир, думал он, сам явился на улицы Лондона? Зрелища, звуки и запахи всех сортов; великолепие и убожество; темнота и свет. Блуждая по этому громадному лабиринту и ни на мгновение не забывая, что Миледи рядом, Роберт чувствовал себя так, будто целый город принадлежал только ему одному.

Это Левиафан, думал он, когда они остановились на Лондонском мосту, ужасающий монстр невиданных размеров, на спине которого люди роятся и плодятся подобно мухам. И все же ему чудилось, что Миледи приручила этого монстра, что она способна одним только взглядом превращать это чудище в свою послушную игрушку. Он вдруг почувствовал, что ему хочется стать таким же, как она, и разделить с нею эту власть. Он поднял на нее взгляд.

— Вы всегда жили здесь? — спросил Роберт. — Поэтому и знаете так хорошо улицы?

Миледи отрицательно покачала головой. Она продолжала вглядываться в белоснежную пену, которая кипела и сбивалась в клочья между арками моста.

— Я не была в Лондоне долгое время, — пробормотала она.

— Тогда каким образом…

— Было время, — неторопливо заговорила Миледи, — когда я хорошо знала этот город. Да, и Лайтборн тоже. Но теперь все совсем по-другому.

Она посмотрела в направлении Саутуорка, где мост встречался с южным берегом Темзы.

— После этого нам не следовало возвращаться.

— После чего?

Она улыбнулась и покачала головой.

— Вы не хотите сказать мне? — попытался настоять он.

— Возможно, когда-нибудь скажу, — уклончиво ответила она и внезапно рассмеялась. — Но я не уверена, что сейчас вы готовы об этом услышать.

Это еще больше возбудило любопытство Роберта, но лицо Миледи неожиданно стало каменным и непроницаемым, и мальчик побоялся задавать ей новые вопросы.

— Пойдемте, — сказала она резко, — уже темнеет.

Какое-то время она молчала и, казалось, принюхивалась к запаху легкого ветерка.

— У меня еще есть кое-какие дела, — заговорила она снова, — а вам… вам необходимо выспаться. Нам надо возвратиться на Пуддинг-лейн.

Она повела его по Лондонскому мосту в обратном направлении, но Роберт заметил, что Миледи снова глубоко вдохнула воздух. Подняв взгляд вверх, он впервые заметил две явно недавно отрубленные головы, насаженные на пики. Когда они уже подходили к дому, Миледи еще раз принюхалась, и у нее зарозовели щеки. Мимо громыхала телега. Роберт уставился на груз, который в ней везли: это были кули с внутренностями для мясных лавок. Но Миледи по-прежнему молчала, а едва они вошли в дом, к его удивлению и страху, она тут же снова ушла. Почти всю эту долгую ночь он молил Господа об указании ему пути истинного. На карнизах за окном его спальни уже начали щебетать птицы, первые лучи рассвета пробились сквозь окно, а Роберт продолжал метаться по постели, так и не слыша ответа. Наконец он уснул, измученный сомнениями, которые остались неразрешенными. В являвшихся ему снах эхом продолжала звучать неизвестность: не в большей ли мере он очарован, чем боится? не было ли обещание власти ответом на его молитвы, или, возможно, это на самом деле опасный соблазн?

«Учительство свое должны вы бросить, Как дворянин вести себя должны… Должны быть дерзким вы, развязным, гордым, Решительным, а иногда ударить, Когда представится удобный случай». Кристофер Марло. «Эдуард II» (перевод А. Радловой)