Язык мой - друг мой - Виктор Суходрев

Думаю, мне не надо уточнять, кто подразумевался под гигантом, а кто под пигмеем. Мне, честно говоря, было очень стыдно за такие слова своего шефа. Но, к сожалению, он так сказал… Громыко выражал мнение самого Хрущева. Потом эта оценка изменилась. Но тогда, увы…

На следующий день лидеры встретились уже в здании советского посольства. Опять беседы, потом ланч. Хрущев тогда привез в Вену все, чем только может гордиться русская кухня.

Во время переговоров самым трудным оказалось обсуждение германской проблемы. Хрущев жестко говорил о том, что до конца года он подпишет мирный договор с ГДР. Это означало, что ГДР станет полноправной хозяйкой Восточного Берлина и, соответственно, границ вокруг Западного Берлина, который, согласно решениям Ялтинской и Потсдамской конференций, имел особый статус. Кеннеди ни на йоту не отступал от мнения, что такой ход со стороны Советского Союза противоречит всем послевоенным договоренностям и может привести только к серьезнейшему обострению отношений. Но никакие аргументы на Хрущева не действовали. Когда обоим стало окончательно ясно, что каждый остается при своем мнении, было решено завершить встречу. Не прощались, потому что вечером предстоял большой государственный обед от имени президента Австрии. Хрущев еще раз повторил, что намерен до конца года заключить мирный договор с ГДР. Кеннеди, уже стоявший в дверях, грустно улыбнувшись, пожал плечами и сказал:

— Ну что ж, видимо, будет холодная зима…

На этом переговоры закончились.

Вечером два лидера встретились на обеде и концерте. Оба были воплощением доброжелательности по отношению друг к другу. Хрущев оживленно рассказывал Жаклин Кеннеди, которая сидела рядом с ним, о наших собачках, Белке и Стрелке, побывавших в космосе. Сообщил ей, что у одной из них появилось потомство. И пообещал Жаклин подарить щенка.

Забегая вперед, скажу, что, когда я вернулся в Москву, мне напомнили об этом обещании. Я сидел в кабинете, диктовал запись переговоров, вдруг меня вызвали к телефону. Звонил председатель КГБ. Естественно, волнуясь, я взял трубку. Это был Семичастный. Он строго спросил:

— Что, действительно Хрущев что-то обещал насчет собак?

Я подтвердил, что это так — Хрущев обещал подарить Жаклин Кеннеди щенка.

— Спасибо, — сухо сказал чекист и положил трубку.

В итоге Жаклин получила щенка по имени Пушинка.

Попрощались Хрущев с Кеннеди очень любезно. И мы улетели в Москву.

Вернувшись, я сразу засел за диктовку своих записей. Это заняло у меня целые сутки. Громыко поручил заведующему отделом США Добрынину, будущему послу СССР в США, сразу же, по мере готовности, просматривать машинописные листы и править возможные шероховатости. Потом текст поступал Громыко, а далее — прямиком Хрущеву. Надиктовал я тогда сто двадцать машинописных страниц.

На следующий год, встретив своего американского коллегу Александра Акаловского, я спросил у него: а он сколько тогда надиктовал страниц? Тот ответил, что не меньше ста двадцати пяти. Я заинтересовался, почему у него получилось больше, чем у меня. Он объяснил:

— Помнишь, ты отлучился в туалет, когда они по саду гуляли? Так вот, они в это время кое о чем поговорили — о цветах, о газоне… Я поначалу и записывать не стал. А потом позвонил помощник Кеннеди и спросил, о чем они беседовали. Я сказал: да ни о чем. А он заявил, что они «ни о чем» беседовать не могут. Пришлось мне сделать дословную запись. Поэтому у меня получилось на пять страниц больше.

Прощание с Кеннеди

Венская встреча не привела к каким-либо конкретным договоренностям. В чем-то позиции сторон даже разошлись еще существеннее. Но знакомство лидеров двух сверхдержав состоялось, и оно, наверное, получило бы какое-то дальнейшее развитие, если бы не цепь событий, вызванных опрометчивыми действиями Хрущева по размещению наших ракет на Кубе, спровоцировавшими, в свою очередь, Карибский кризис, который разразился в октябре 1962-го. К счастью, он был преодолен, и на протяжении уже следующего года шел активный обмен мнениями по самым разным международным проблемам. Были предприняты и конкретные шаги, в частности установлена прямая линия связи между Кремлем и Белым домом, а в августе 1963-го подписан договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах.

По дипломатическим каналам говорилось, хотя и не в установленном плане, о возможностях новой встречи Хрущева и Кеннеди.

Но… Наступило 22 ноября 1963 года, день, когда трагически погиб Президент Соединенных Штатов Америки.

Новость, конечно же, застала всех врасплох и сильно опечалила. Стали поступать сообщения о намерении глав многих государств и правительств поехать в Вашингтон на похороны. Не знаю, как конкретно решался этот вопрос у нас. Не исключаю, что Никита Сергеевич сам хотел отдать последний долг Джону Кеннеди. Но думаю, что определенное влияние на принятие окончательного решения послать на похороны А. И. Микояна, известного своей близостью к Хрущеву, оказала версия «советского следа» в деле об убийстве президента.

Дело в том, что в убийстве подозревался Ли Харви Освальд, который до случившегося в течение какого-то времени жил в Советском Союзе: он попросил политического убежища и, находясь в Минске, куда его определили на жительство, женился на нашей гражданке. А затем, вроде бы разочаровавшись в советской системе, вернулся в Соединенные Штаты. Словом, на этот «советский след» и намекали тогда американские газеты.

Я получил указание сопровождать Микояна.

В полночь по московскому времени мы подлетали к аэропорту Гандер, где должны были сесть для дозаправки. Помощники Микояна, два Василия Васильевича, зная, что наступает день рождения шефа, решили отметить его. Стюардессы организовали закуску, открыли бутылку красного вина, достали заранее приготовленный букет цветов. Когда все было готово, мы попросили одну из них зайти в салон к Микояну и сказать, что его помощники просят выйти к ним.

Бортпроводница запротестовала:

— Как я могу беспокоить Микояна?

— Иди, в случае чего мы тебя прикроем, — заверили помощники.

Она пошла, Микоян работал с какими-то бумагами. Как потом рассказывала стюардесса, он удивленно поднял на нее глаза и сказал:

— Они там что, с ума сошли?

Но все-таки поднялся и вышел. Увидел поднос с бутылкой вина, букет и сразу все понял. Перенесший незадолго до этого операцию, он попросил разбавить ему вино водой.

— Ну а вы, — сказал Анастас Иванович нам, — пейте лучше коньяк.

Что мы и сделали. Так мы отпраздновали его день рождения в небе, на пути в Вашингтон.