Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Алана Инош

«Умолкни, дурачина», – сердито фыркнула на него Цветанка.

На светлеющем небе всё ярче разгоралась заря. Озеро дремало под полупрозрачным покрывалом тумана, и Цветанке ни к селу ни к городу снова привиделся белый волк, тревожно глядевший на огромное, раскинувшееся почти на всю озёрную гладь отражение зеленоглазой красотки. Сморгнув наваждение – сейчас было не до девиц, – Цветанка во все глаза следила за оборотнем, который к общему удивлению вёл себя по отношению к девочкам не как кровожадное чудовище-убийца, а как огромная ласковая псина. Закончив с облизыванием жертв, он направился вниз, обратно к воротам. Глаза наблюдавшего за этим Барыки изумлённо и непонимающе выпучились.

«Эй! – забыв недавнюю почтительность и раболепие, грубо крикнул он. – Ты чего их не жрёшь, шкура блохастая? Не нравятся, что ли? Самых хороших, жирных да откормленных ведь выбрали! Ишь, привереда какая! А ну!»

Старик вскочил на ноги, и его узловатый палец с пожелтевшим и длинным, похожим на коготь ногтем в указующем жесте вытянулся в сторону алтаря. Волчица и не подумала повиноваться – остановилась напротив Барыки, грозно пригнув голову и скаля длинные и бритвенно-острые клыки. В каждом изгибе её лохматого тела, в каждом жёстком волосе вздыбленной на загривке шерсти читалась немая угроза, и до похолодевшей Цветанки наконец начало доходить…

«Жри их, проклятая псина! – срывающимся голосом вопил Барыка, топая ногами. – Ты для чего здесь? Жри, а то больше никакой сыти не получишь! Крыс ловить станешь! Взвоешь у меня, когда брюхо-то от голода подведёт!»

В толпе между тем росло недоумение. Народ переглядывался, перешёптывался, дружинники держали оружие наготове, а Островид, коротко перемолвившись парой слов со своим советником, с беспокойством обратился к волхву:

«Дозволь спросить тебя, мудрый Барыка, а не слишком ли непочтительно ты с Марушиным псом разговариваешь? Похоже, он не хочет принимать жертву. Что это может значить? Маруша не желает умерить свой гнев? Нам не удастся её задобрить?»

Похоже, Барыка никак не ожидал такого поворота, и это вывело его из себя. Окончательно потеряв самообладание, он даже не ответил на обращённые к нему вопросы… Поняв, что дело дрянь, он пятился от надвигавшегося зверя, держа наперевес свой посох и готовясь им отбиваться. Зверь рявкнул, в толпе ахнули, а Барыка выбросил вперёд раскрытую ладонь:

«А ну, подчинись мне! Брюхом к земле!»

Нутро Цветанки ёкнуло: вот она, рука, оставившая на шее Невзоры отметину! Старик надеялся на силу заклятия, а заклятия-то и не было. Сообразив, в чём дело, Барыка отскочил в сторону, воздел руки к небу и прокричал странные слова:

«Молонья белая, стрела сухотелая, с неба сошла, сыр-бор сожгла!»

В чистом рассветном небе вдруг раскатисто грохнуло – у Цветанки всё внутри страшно содрогнулось. Властный взмах руки Барыки – и откуда ни возьмись ударила молния… Цветанка чуть не свалилась с ветки, перепугавшись за Невзору, но та успела отскочить, и белая ветвистая стрела угодила в частокол, который вспыхнул, как лучина.

«Барыка, опомнись! Что ты творишь, безумец? – крикнул ему один из его помощников. – Тебя Маруша испепелит за это!»

Барыка не слушал. Он метнул новую молнию в волчицу, опять не попал – загорелась другая часть частокола. Прыжок – и волхв лежал навзничь, придавленный лапой зверя, страшный хруст – и оторванная голова Барыки, подскакивая и бешено вращая глазами, скатилась по пологому берегу островка и плюхнулась в воду. Двое оставшихся волхвов, бухнувшись на колени, взмолились:

«Мать Маруша, не губи! Пощади! Во всём повинуемся тебе!»

Но волчица не знала пощады: схватив одного волхва за горло, она мгновенно откусила голову и ему, а второму выпустила кишки, после чего разорвала его тело на части для пущей верности. Побросав останки в воду, она в два прыжка преодолела мосток и умчалась мимо шарахнувшейся в сторону толпы в лес – только её и видели. Оцепеневшая Цветанка услышала рядом кашляющие и рычащие звуки: это Олешко выворачивался наизнанку от кровавого зрелища, испуская изо рта блевотину.

В толпе слышались вопли ужаса, а конные дружинники по чьему-то знаку снялись со своих постов. Островид покидал озеро.

«Батюшка Островид Жирославич, не оставь нас! – кричали ему вслед горожане. – Ты ж надёжа наша! Что нам делать, скажи? Как быть-то?»

Не дав никаких распоряжений, народный «надёжа» ускакал вместе со своей свитой и охраной – и сытый хрячок Бажен вместе с ним, тряся своим пузцом в седле.

Цветанке было не впервой видеть смерть, но страшная расправа над волхвами потрясла даже её; дурнота звенящим шлемом сдавливала череп, в желудке будто клубок змей извивался, а тело от слабости стало неуклюжим. Слезая с дерева, она чуть не брякнулась наземь и получила несколько горящих ссадин от шершавой коры и злобно-колючих веток. То же самое творилось с мальчишками: бледные, с круглыми неподвижными глазами, они неловко спустились следом за Цветанкой, каким-то чудом умудрившись не сорваться. А между тем волшебный огонь, воплощённый в бытие безумным Барыкой, распространялся намного быстрее обычного: подожжённый в двух местах частокол пылал уже весь, окружая девочек пламенной стеной. Кровля ворот трещала и рушилась, и никто не решался кинуться на помощь несостоявшимся жертвам.

«Что встали столбами, мужичьё? – прогремел чей-то властный голос. – Спасай девчат, не то задохнутся они там в дыму!»

Нерешительность лопнула от этого звука, как до предела натянутая нить. Рослый и широкоплечий, хорошо одетый человек с большими, чуть навыкате глазами и грозным изгибом густых тёмных бровей подал пример, бросившись к мостку. Узорчатые сапоги, расшитая жемчугом и бисером рубашка под богатым синим кафтаном, молодецкие усы, ясные сверкающие глаза – человека смелого и решительного за версту видно.

«А ну, ребятушки, за мной!» – позвал он, взмахнув рукой.

Такой призыв не мог остаться безответным. Один за другим мужчины побежали по мостку к капищу; проскакивая под опасно трещавшими и разваливавшимися воротами, они выбегали обратно, вынося на руках кашлявших и заплаканных девочек. На берегу, освобождённые от пут, те тут же попадали в объятия рыдающих уже от радости матерей.

«Что там? Что делается?» – спрашивала слепая бабушка Чернава.

«Марушин пёс девиц не тронул, зато всех волхвов поубивал, – охрипшим от потрясения голосом ответил Олешко. – Островид уехал… А какой-то смелый человек повёл людей вытаскивать девиц с капища… Горит оно, огнём полыхает!»