Эныч - Евгений Комарницкий

В помещение вторгается решительный Евсюков.

— Евсюков, хочешь в рожу? — говорит генерал. — Чтобы знал, как без стука входить.

— Убейте, товарищ генерал, но выслушайте сообщение. Очень важные новости.

Плухов в одних носках переходит от шкафа к окну. Чистит одежной щеткой сверкающий чистотой мундир.

— Да? А не врешь? Ну, что ж. Выкладывай.

— Неожид… — торопливо доставая из внутреннего кармана магнитофон, Евсюков едва не роняет его.

— Неожид? Какой неожид? Говори толком.

— Дело в том, товарищ генерал, что…

— Это что-то новое, — Плухов кладет мундир на подоконник, ходит по кабинету. — Неожид!.. Неонацизм знаю. Необольшевизм тоже. О неоколониализме слыхал. А с неожидовством впервые сталкиваюсь. Это кто? Смирнов-Осташвили что ли? Где ты его откопал?

— Тут дело в другом. Борисов!

Евсюков включает магнитофон. Генерал слушает. Багровеет. Сжимает кулаки.

— Сместить? Меня? Банкетный зал?.. Ну, это мы еще посмотрим, — Плухов бьет кулаком по краю стола. Ломается ножка. — Где Степанчук?

— У себя, товарищ генерал. Допрашивает Энова. Плухов кидается к двери.

— Товарищ генерал! — вскрикивает Евсюков. — Вы же… не одеты.

Генерал прекращает движение. Берется за трусы.

— Мундир. Быстро.

Откинувшись в кресле и скрестив на груди руки, майор Степанчук обращается к сидящему через стол Энову:

— Так вы, значит, утверждаете, что все эти дни просто ходили по улицам и просто пили? Так?

— Так, — угрюмо отвечает Эныч.

— И, стало быть, своей соседке Осиповой инъекции никакой не делали? Так?

— Так.

— И никакого Тульского вы не знаете?

— Так, — говорит Эн Энович.

— Так, — продолжает Степанчук. Достает зажигалку. Поигрывает ею. — Ну, а детишек из «Огонька» вы и в глаза не видели?

— Каких детишек?

— Из «Огонька». Ну… возле вашего любимого «муравейника». Неподалеку от аэродрома.

— Детишек видел, — Эныч слегка пошевеливает головой.

— Но вы, конечно, к ним и пальцем не прикасались?

— Одному лопатку подал.

— Лопатку? Подали? И все?

— Все.

— Та-а-ак, — Степанчук принимается перекладывать зажигалку с ладони на ладонь. — И Тульского ни на что не сажали? И стелу ничем не украшали? И консервный завод потом не взрывали?.. Да вы просто ангел.

Эныч посапывает. Степанчук встает.

— Я вам сочувствую, Энов. В таком безнадежном положении как ваше, сложно что-либо отрицать. Состав преступления налицо. Улики, факты, свидетельства — все против вас. Да, между прочим, ваш сообщник Кувякин уже во всем сознался и чистосердечно покаялся, что, кстати говоря, судом будет учтено… Интересная деталь. Кувякин утверждает, что именно вы, Энов, являетесь главой вражеской группировки и именно вами были организованы все диверсии, осуществленные в городе, — майор выходит из-за стола, шагает по кабинету за спиной Эна Эновича. — Не буду вас вводить в заблуждение. Жизнь я вам гарантировать не могу. Это буду решать не я. Что же касается меня, то я бы с удовольствием, — подчеркиваю, с удовольствием, — расстрелял бы вас лично и сейчас же.

Эн Энович скрипит стулом. Смотрит исподлобья на портрет Дзержинского.

— Я понимаю вас, Энов. Мне неоднократно приходилось наблюдать подобную душевную драму, — смягчает интонацию Степанчук. — Должен сказать вам, что каждый, решившийся в конце концов на полное искреннее признание, испытывает огромное внутреннее облегчение. Да и суд в таком случае будет разбираться в ваших преступлениях абсолютно объективно. Абсолютно!

Степанчук резко останавливается и, наклонившись к Энычу, кричит:

— Кто стоит за твоей спиной?!! Эныч вздрагивает. Робко отвечает:

— Вы-ы.

— Ах, вот как… — Степанчук, заложив руки за спину, возобновляет хождение. — Пофиглярствовать решил, жаба? Хорошо… Мне следовало бы сразу догадаться, что с человеческими мерками к тебе подходить нельзя.

Проходя мимо Энова, майор с размаху бьет его ребром ладони по печени. Эныч, согнувшись, стонет. Степанчук идет к окну. Стучит пальцами по бронированному стеклу. Присаживается на подоконник и, поскрипывая зубами, продолжает:

— Через несколько минут, голубчик, мы с тобой спустимся в маленькую уютную комнатку. Стены этой комнатки обиты крупповским железом. С потолка свисают, мелодично позвякивая, изящные американские никелированные цепи и крючья. Они с нетерпением ожидают встречи с твоим цветущим, пышущим здоровьем телом. В углу, пощипывая травку, скучает по тебе всегда готовый обогреть дорогого гостя «фаларидов бычок». Знаешь, что это такое, друг мой милый?

Степанчук сползает с подоконника. Неторопливо приближается к Энычу. Голова Эна Эновича невольно втягивается в плечи.

— Но это еще не все, — ободряет собеседника майор. — Тебя, как большого любителя осуществления половых акций, поджидает приятный сюрприз. В противоположном углу комнатки стоит скромный стеклянный шкафчик, в котором разместились замечательные хирургические инструменты. Мы произведем трансплантацию детородного конца. Твой отрежем, а на его место пришьем другой. Выбирай по вкусу. Хочешь — петушиный, хочешь — крысиный, хочешь — кабаний. Рекомендую выбрать кабаний. Он с винтом.

Степанчук размахивается и ударяет Эна Эновича по почкам. Орет:

— Кто тебя послал?!! На кого ты работаешь?!! Явки, адреса, пароли! Говори!

Майор смотрит на часы. Прикладывает их к уху, прислушивается. Направляется неспешным шагом к подоконнику. Распахивается дверь. На пороге стоит, покачиваясь, разъяренный Плухов. Степанчук оборачивается на звук.

— Провожу допрос, товарищ генерал.

— Продолжайте, продолжайте, — Плухов закрывает за собой дверь. Прячет за спиной руки, сжимающиеся в кулаки.

— Говори!!! — продолжает допрос майор.

Эныч, обхватив бока, тяжело дышит. Шевелит посиневшими губами, пытаясь что-то произнести. Степанчук, скрестив на груди руки, выставив вперед челюсть и правую ногу, ждет.

— ДЯДЕК тебе в лоб, — хрипит Эныч.

В воздухе мелькает нечто, похожее на рыбу-молот, и с фантастической силой бьет Эдуарда Ивановича Степанчука между глаз. Тело майора, взметнувшись над полом, дважды перевертывается и врезается в оконную раму. Выбивает ее и вместе с оргалитами-осколками летит во внутренний двор управления. Слышен глухой удар об асфальт.

Генерал подскакивает к окну, высовывается наружу, глядит вниз несколько секунд, потом слезает с подоконника и поворачивается к Энычу. Нащупывает под мышкой рукоять пистолета. Эныч сидит в прежней позе. Его подбородок прижат к груди. В кабинет вбегают вооруженные прапорщики, выжидающе смотрят на генерала. Плухов потирает висок. Взгляд его прикован к Эну Эновичу.

— Энов, — говорит генерал.

— Да, — отзывается Эныч. Поднимает голову.

— Энов, вы что?

— Ничего.

Плухов обращается к прапорщикам:

— Обыщите его… Ну? Как? Ничего? Подождите в коридоре. Не отходите от двери.

Прапорщики выходят.

— Энов, — говорит генерал, — что сейчас было?

— Не знаю, — говорит Эн Энович.

Генерал, не спуская глаз с Эныча, передвигается ближе к столу.

— Положите руки на колени. Отвечайте. Как. Вы. Это сделали.

— Что сделал?

— Это, Энов. Это. — Плухов тычет большим пальцем в сторону окна. — Отвечайте.

— Да ничего я не сделал, — Эныч пожимает плечами. — Сказал только ему…

— Стоп, — генерал в задумчивости трет висок. Обогнув стол, садится напротив Эныча. Выдвигает ящик, достает початую бутылку коньяка и два стаканчика. Наливает. Пододвигает один из стаканчиков к Эну Эновичу. — Пейте.

Эныч и генерал выпивают.

— Вы сейчас будете отвечать на мои вопросы словами «да» или «нет». И ни одного другого звука. Вы поняли?

Эныч кивает.

— Хотите еще стаканчик?

— Да.

— Вас хорошо сегодня накормили?

— Да.

Генерал наливает. Эныч пьет.

— Вы сказали майору «дядек тебе в лоб». Вы ему это сказали?

— Да, — Эныч утирает рот.

— Он вас бил?

— Да.

— Вы что-нибудь кинули в него?

— Нет.

— В кабинете до моего прихода кроме вас и майора был кто-нибудь?

— Нет.

— Может быть, птица какая-нибудь залетела?

— Нет.

— Майор был пьян?

— Нет.

Генерал тяжело вздыхает. Достает портсигар и закуривает.

— Ну, что ж, остается только одно: провести следственный эксперимент.

Плухов нажимает кнопку. Появляется прапорщик.

— Вы мне нужны, Голоденко, — говорит генерал.

Из коридора через приоткрытую дверь доносятся звуки словесной перепалки. Плухов хмурится.

— Что там такое еще? Что за базар?

— Да опять Елизавета… — говорит, не спуская глаз с Эныча, Голоденко. — Уборщица.

— Вот, — Плухов выбрасывает вперед палец. — Позовите-ка ее сюда. А сами будьте в коридоре.