Рубеж-Владивосток (книга 1) - Игорь Павлов

настоял на своём. Барышням французского шампанского попросили, да еще и в стеклянных бокалах. И понеслись шутки да веселье. Случаи со службы начали вспоминать. А мне кусок в горло не лезет. Лица юнкеров перед глазами. Будто только очнулся я и начал чувствовать утрату.

За этим столом ведь и мои товарищи из училища могли сидеть и так же радоваться.

— Выпей, не горюй, — раздалось от гусара, которого Степан побил.

Морда у него распухла, как и мои уши. Тоже невесёлый сидит, но кружку браги мне живенько пододвигает.

— Не хочу я, — бурчу.

Гусары все на меня уставились, посерьёзнели.

— Барин, не по чести сухим сидеть, когда сударыни пьют, — выпалил светлый корнет.

— Верно сказано, сударь, — подтвердила блондинка по–дружески и подняла бокал. — За Андрея Сабурова, победителя сибирских казаков!

— Вы малость загнули, сударыня, — выдал Вадим. — Но для красного словца лучше и не придумаешь! За барина Сабурова! Смелого и отважного охотника на сибирских медведей!

— За Сабурова! — Застучали кружки.

Пришлось выпить. И ощутить это новое для меня чувство. Свободы мысли и широкого восприятия. В чём–то притуплённого, а где–то наоборот заострённого и излишне эмоционального. Думал, развеселюсь, как гусары и дамы, а загрустил ещё больше.

И, тем не менее, вскоре встряхнуло признание светленькой барышни по имени Екатерина, которая заявила с артистизмом и иронией:

— Простите, господа гусары, но вы должны знать, что нас ищут полицейские по всему Владивостоку.

— Да ну! — Ахнули и даже насторожились.

— Моя подруга Наталья Алексеевна дочь полицмейстера города, а я её двоюродная сестра баронесса Строгонова.

— Дочь адмирала Строгонова? — Уточнил я.

— Именно, сударь.

Светленький корнет и ещё двое гусар присвистнули в унисон.

Вот почему барышни ходят и никого не боятся. Первая дочь главы полиции, вторая — заместителя командующего флотом. Злейшего боевого адмирала, от которого все командиры эскадр вешаются, а матросы, услышав фамилию, икают.

Гусары сразу и посерьёзнели.

— Простите, господа, — покаялась Екатерина.

— Что вы, ваше благородие, — произнёс Михаил приподнято, быстро перестроившись. — Ещё шампанского?

Официоз пошёл.

— А вы слышали, господа, что в училище имени Ушакова стряслось? — Поднял больную тему Вадим спустя какое–то время. — Говорят, недавно тела юнкеров телегами вывозили.

— Господи, — ахнула Екатерина.

— Где оргалиды, там Господа нет, — сказал один из гусар на выдохе.

— Мой отец там был, едва спасся, — призналась Наталья. — Если бы не Небесная… А меня Бог отвёл, приболела.

— Слышал я, что больше сотни юнкеров убили, нелюди, — добавил Вадим, заиграв желваками. — Как же так.

— Первый удар был ледяной шрапнелью, — выдавил я, не в силах сдержаться, и добавил тихо: — по нашей казарме, когда все через окна смотрели.

На меня все уставились, раскрыв рты.

— Я успел лечь. Но многие не успели, — прошептал и протолкнул ком поглубже в горло большим глотком горькой браги.

— Так вы… юнкер того училища? — Поинтересовалась Наталья, хмурая, как туча.

— Бывший, — ответил, отдышавшись.

— Повезло вам, сударь, — похлопал по плечу сосед.

Кивнул в ответ.

— В страшное время живём, — разговорилась дочь полицмейстера, на меня поглядывая. — Военных столько нагнали, что куда ни глянь, они. Отец меня в Иркутск к тётке отправлять собрался. А я его оставить не могу.

— Вместе и поедем, — добавила Екатерина. — Жаль родимые места покидать. И страшно, что с этим станется.

— Ну, начинается! — Воскликнул вдруг Михаил. — На поминки собрались? Или за поражение горюем?

— Во! Во! — Другие гусары поддержали.

— Войск уже тысяч десять вступило во Владивосток, еще тридцать на подходе, — начал Вадим приподнято. — Флот наш до кучи ощетинился. И Небесная здесь со своей меха–гвардией. Раз Анастасия Николаевна за дело взялась, шансов нелюдям не дадим.

— Точно! С такими силами разорвём любую тварь играючи! — Поддержали гусары и подняли кружки. — За Небесную! За батюшку императора!

— За Небесных юнкеров, — добавил я настойчиво.

И все замолчали вдруг.

За Небесных юнкеров в груди отозвалось всё равно. Так в простонародье нас зовут за погоны голубые.

За надежды стать пилотами.

За мечты в небе облака рассекать перламутровыми крыльями.

Что ж, уже не обо мне. Хотя в душе я остался пилотом мехара, ибо вкусил кровь тварей поганых из кабины боевой машины.

Задержали на мне взгляды гусары. Пусть и пьяные порядком, но пытливые и мужественные. Секунды две вопросительно смотрят. А затем кричат, будто их озарило:

— За Небесных юнкеров!!

Стукнулись кружками, выпили до дна! Барышни бокалами звякнули запоздало, пригубив с задумчивыми лицами.

Развеселились господа с дамами вновь. Не заметил, как сам охмелел и, наконец, расслабился.

Один гусар выскочил, цыган каких–то на дороге поймал, углядев. В трактир загнал пятерых музыкантов с гармонью, скрипкой и гитарами. И понеслись пляски! Барышни ошарашенно с мест своих смотрят, а гусары всякое вытворяют, соревнуюсь между собой в кителях нараспашку. Весь трактир ходуном ходит, штаб–офицеры сбежали.

Под шумок корнет тёмненький ко мне ближе подсел, браги ещё попросив.

— Что грызёт тебя братец, рассказывай? — Спросил Михаил, полную кружку подавая.

Ещё так смотрит участливо. Екатерина с Натальей тоже уши навострили, понимающе поглядывают.

Вздохнул тяжело. Сжирает меня изнутри. Как чуют.

Хочется душу излить. И я признаюсь.

— Я со знаменем маршировал гордо пред той, что, как оказалось, род мой ненавидит.

— Ох, барин колко вы рассказываете, — слышу от Натальи тихое.

— Выгнала меня принцесса в шею из училища юнкерского при всём батальоне, а за что — даже не знаю. Я на мехе летать мечтал с детства.