Обещание сердца - Скотт Эмма

Макинрой: Что скажете о его шансах на Открытом чемпионате Австралии через несколько недель?

Кэхилл: Даже не берусь предполагать. Пытаться понять, о чем думает Кай Соломон, – безнадежная затея. Он заработал достаточно очков, чтобы принять участие в турнире, но после сегодняшних штрафов за поведение есть риск, что его вообще отстранят от профессионального тенниса.

Глава 2

Кай

– Ты что, издеваешься? – раздраженно бросил мой агент Джейсон Лемье, расхаживая по небольшому кругу. После матча он ждал меня в раздевалке, уперев руки в бедра и почти закипая от злости. Для его мягкого канадского темперамента мое поведение было нелегким испытанием.

– Это финальный матч, Кай, – объяснял Джейсон, размахивая руками. – Последняя игра. Победа почти была у тебя в кармане. Что, черт возьми, там случилось?

Я пожал плечами.

– Локоть заболел. Не хотелось бы к Открытому чемпионату усугублять проблему.

У моих мощных подач имелся недостаток – тендинит[38] в правом локте. Однако этот недуг не беспокоил меня уже несколько недель.

Хотя Джейсону об этом знать необязательно.

Впрочем, он все равно мне не поверил.

– Чушь собачья! – Он провел пальцами по светлым волосам, в которых проглядывала седина. Джейсон любил напоминать мне, что поседел преждевременно. – Ты раскис. Опять. Но почему? Судья прав, да ты и сам видел повтор. Мяч вылетел за поле. Ну и что? Из-за этого нужно было сливать весь матч?

– Не только. Зрители не болели за меня, а этот придурок Финн снова взялся за старое.

Джейсон закатил глаза.

– Сколько раз я просил тебя не обращать на него внимания?

– И забить на его расистские выпады? – ехидно спросил я. – Обычные советы белых.

Тем не менее гнев, разгоревшийся внутри меня во время игры и на корте казавшийся таким важным, уже исчез – оставил после себя лишь пепел вины и чувство стыда за то, что в очередной раз подвел отца.

– Знаю, Финн ублюдок, но не позволяй ему разрушить твою карьеру.

– Не было желания играть. – Я пожал плечами и поймал на себе жалостливый взгляд агента. Я терпеть не мог, когда меня жалели.

– Будь я тренером, – со вздохом начал Джейсон, – нашел бы какой-нибудь способ тебе помочь. Но это не в моих силах. Ты не можешь продолжать в том же духе. Возьмись за игру, Кай, или уходи из тенниса. Мне больно видеть, как парень вроде тебя впустую растрачивает свой талант. Ты мог бы оказаться в верхних строчках рейтинга с…

– Надалем или Федерером, – закончил я. – Знаю. Я способен превзойти их и выйти на первое место. Если захочу.

– И? Так в чем дело?

– Это просто игра, Джейс. Перекидывание мяча взад-вперед через сетку. А не какое-нибудь лекарство от рака.

Он потер глаза.

– Но у тебя талант, Кай. Ты хоть знаешь, сколько детей отдали бы левую руку за то, чтобы играть, как ты?

– Никогда не стремился быть образцом для подражания, – отрезал я. – И не буду.

– Ну разумеется, нет, ведь тогда тебе пришлось бы нести ответственность за свой талант.

В раздевалку вошел Брэд Финн с добродушной, дружелюбной улыбкой на лице, уже успевший пообщаться с репортерами и раздать кучу автографов. При виде меня он язвительно усмехнулся. Видели бы его сейчас журналисты и преданные поклонники!

– Спасибо за денежный приз, Соломон. С тобой всегда приятно иметь дело. Может, ассоциация заставит тебя выписать мне чек напрямую, а? Сэкономили бы кучу времени.

– Ну, ты хотя бы признаешь, что можешь выиграть только с моего позволения, – заметил я, поднимаясь на ноги.

По теннисным меркам Финн считался низкорослым, и даже я, будучи не самым высоким спортсменом на чемпионате, возвышался над ним.

Финн поднял руки.

– Благодарю за банковский счет и турнирные очки.

– Ага, все верно. – Я натянуто улыбнулся. – Ведь без меня ты никуда не годен.

Брэд гневно зарычал, но Джейсон уже схватил меня и вытолкал из раздевалки, пока не началась заварушка. В коридорах толпились репортеры и представители турнира, жаждущие из первых уст услышать историю о моем «срыве» и «провале матча». Но мы молча пробрались через толпу и выскользнули на парковку в задней части стадиона. Раскаленный черный асфальт обжигал ноги даже сквозь подошвы ботинок.

– Финн прав, – произнес агент. – Ты собственноручно вручаешь ему победы. Деньги. Очки. Лучший рейтинг. Чего ради?

– Я играю как хочу. Очки, деньги и места в турнирной таблице ни хрена не значат.

– Да неужели? Вероятно, за этот год ты потерял на штрафах больше, чем заработал. Ты ведь хочешь позаботиться о собственной матери?

Я резко обернулся к нему. Послеполуденное солнце нещадно палило у нас над головой.

– Я всегда забочусь о маме. Но если ты тревожишься о своей зарплате…

Джейсон нахмурился. Он был отличным парнем и совершенно не походил на типичных беспощадных агентов. Наверно, именно поэтому я его и держал.

Джейс напоминал мне отца.

– Сегодня ты заработал еще один штраф, – сказал он. – Повезет, если вообще не запретят играть в теннис. Я за тебя беспокоюсь.

– Почему? Не парься, приятель.

Пока Джейсон переводил дух, я закинул вещи на заднее сиденье «Рейндж Ровера».

– Слушай, давай перед Открытым турниром ты отдохнешь недели две на Гавайях, – предложил он. – Приятная обстановка, большой гостевой дом с бассейном и кортами. Ты сможешь расслабиться, подлечить локоть, если он и впрямь тебя беспокоит. Конечно, ты вряд ли послушаешь моего совета, но лучше забыть на время о девчонках и вечеринках. И просто «побалдеть», как любят говорить американцы.

Я закрыл заднюю дверцу машины и похлопал Джейсона по плечу.

– Все, что захочешь, Джейс.

Агент закатил глаза, но не стал возражать. Да и что он мог мне сказать? Во всяком случае, этот добрый парень не был для меня ни отцом, ни тренером. Да я и не нуждался в тренере. Незачем кому-то лезть мне в голову. Я играл, как хотел, выигрывал – или проигрывал – по собственному желанию.

Мнение остальных меня не волновало.

И все же чувство вины вновь напомнило о себе. Папа бы не обрадовался тому, что я провалил турнир. Или сквернословил в адрес судьи. Он бы почувствовал разочарование. И даже расстроился.

«Может, так оно и было бы, но папы больше нет».

И ругать меня некому.

Глава 3

Дейзи

Сан-Франциско, год назад…

– Не двигайся.

Голос, доносившийся сквозь черную ткань лыжной маски, звучал спокойно. Ни злости, ни командных ноток, одно лишь безразличие. И даже в первые секунды ошеломляющего ужаса это показалось мне странным.

Я не шевелилась. Не могла. Он лежал сверху, придавив меня к кровати и рукой в черной перчатке зажав мне рот. В нескольких дюймах надо мной маячило его лицо. Мужчина не сводил с меня бледно-голубых глаз – смотрел почти с любопытством. Щеки касалось холодное лезвие ножа. Я дышала через нос, и воздух вырывался из ноздрей с каким-то сдавленным шипением. Уставившись широко раскрытыми глазами в темноту комнаты, я попыталась понять, что, черт возьми, происходит.

Меня окружала почти чернильная мгла. Но, заметив краем глаза цветастое одеяло, я начала кое-что понимать.

«Гостевая комната в родительской квартире. Я присматриваю за домом. Одна».

Уже нет. Ведь здесь находился мужчина.

«Кто-нибудь, помогите! В спальне мужчина!»

Я видела лишь бледную кожу, проглядывающую в продолговатых прорезях лыжной маски, и тусклый блеск лезвия возле щеки. Грудь сдавило под тяжестью лежащего сверху тела, от которого меня отделяло лишь пуховое одеяло в цветочек.