Майор Пронин и тайны чёрной магии - Лев Сергеевич Овалов

полночи не спал, а был сонный и вялый; старик недавно пришёл с ночного дежурства, не спал всю ночь, а сна у него не было ни в одном глазу. Евдокимов поднял голову, пошире открыл глаза, вгляделся. Ну, конечно, перед ним стоял тот самый сухонький коренастый старичок с открытым простым лицом и подстриженной бородкой, с которым он познакомился ночью у квартиры Прибыткова.

– Сторож райпищепромкомбината? – спросил Евдокимов, уже узнав его и улыбаясь ему, как старому знакомому.

– Он самый, – старичок улыбнулся ему в свою очередь. – А то смотрю, не признаёте.

Оплачко повернулся к Евдокимову.

– Вы разве знакомы?

– Немного, – сказал Евдокимов. – Встречались в станице.

Все вошли в хату.

Это действительно было обиталище самого настоящего знахаря, каким его можно было изобразить на картине или в театре. Два подслеповатых оконца, стены очень чисто выбелены известью, ничем непокрытый стол, доски стола тоже выскоблены очень чисто, две скамейки у стен, два венских стула, большая выбеленная русская печь, нигде никаких икон и, между прочим, радиоприёмник – не репродуктор, а радиоприёмник, но повсюду, на стенах, на верёвочках, протянутых вдоль стен, на полках, на подоконниках изобилие всякой сушёной травы – стебли, корни, листья, цветы, такое изобилие, что хата изнутри больше походила на какой-то гигантский гербарий, чем на обычную хату.

– Вот вам и моя аптека, граждане следователя, – усмешливо и с оттенком гордости произнёс Лещенко, произнося слово «следователи» с буквой я на конце и с ударением на последнем слоге. – Берите и владайте.

Он опять сказал не «владейте», а «владайте», и Оплачко так и не понял, по неграмотности ли он коверкает снова или нарочно, издеваясь над пришедшими.

Оплачко посмотрел на Евдокимова, но Евдокимов, буквально, был какой-то сонный, и тогда перевёл взгляд на аптекаршу.

– Товарищ Брук, прошу вас, займитесь, – сказал он и ещё раз обвел взглядом развешанные в хате растения.

– Чего вы хотите? – растерянно спросила Ида Самойловна. – Я не могу так сразу разобраться…

– А чего разбираться, товарищ-доктор? – насмешливо спросил её Лещенко. – Трава как трава, на все случаи жизни.

Маленький и сухонький старичок, он как-то очень легко, как бы пританцовывая, ходил по своей хате точно по сцене, чуть притрагивался жёлтыми морщинистыми пальцами к различным травам и сразу же, не задумываясь, называл и траву, и болезнь, при которой эта трава применялась.

Обыск. Рисунок Анны Леон

– Крапива, – говорил он. – Обыкновенная лесная крапива, остановить кровь – нет лучше средства, а это полынь, тоже обыкновенная трава, эту дают для возбуждения аппетита, а это валерьяновый корень, от нервного расстройствия и для успокоения, людей успокаивает, а кошки от него бесятся и дуреют…

Он притрагивался к своим травам и корням с какой-то нежностью, он действительно всё о них мог рассказать наизусть.

– Ну, как, товарищ Брук? – спросил Оплачко.

– Что как? – спросила товарищ Брук.

– Правильно всё это? – спросил Оплачко.

– Что правильно? – спросила товарищ Брук.

– Ну, вот, насчёт травы, – сказал Оплачко. – Всё то, что он нам разъясняет.

– Отчасти, – сказала товарищ Брук и в свою очередь прикоснулась к каким-то корневищам. – Это, действительно, корень валерианы, но к кошкам он не применяется.

А старик даже не ходил, а порхал по хате и точно любовался каждым стебельком.

– А это мята, – говорил он. – Против тошноты. Это медвежьи ушки, от почек. Липовый цвет хорош при простуде, а корни лопуха или березовые почки пользительны при ревматизме. Против запора корни одуванчика, а чтобы прослабило, тут и кора крушины, и конский щавель, и бузина. Богородицыну травку отваривают при кашле, а если сердце болит – настаивают горицвет, а ежели уж совсем плохо, то и наперстянку…

– Ну, а это для чего? – вдруг спросил один из милиционеров, извлекая из тёмного угла пышный куст засохшего папоротника. – Клады искать?

– Клад не клад, – строго сказал Лещенко насмешливо посматривая на милиционера, – но ежели вы, товарищ милиционер, с глистами, корешки от папоротника очень даже годятся.

Он всё знал, этот старик, и, несомненно, знал больше, нежели товарищ Брук, которая без этикеток не сразу могла назвать все предъявляемые ей растения.

– Ну, хорошо, старик, сядь, – приказал вдруг Оплачко. – Сядь и не мешай, сами во всём разберемся.

Он взял с подоконника пучок какой-то травы и деловито его понюхал.

– Садитесь, товарищ Брук – распорядился он. – Садитесь и переписывайте все эти вещественные доказательства, делайте, как положено, по алфавиту и во всех других смыслах.

Он усадил товарища Брук за стол, а сам повернулся и мигнул милиционерам.

– Действуйте, товарищи, – сказал он. – Посмотрите на печке, за печкой, пройдите во двор, действуйте по всем правилам, как я вас инструктировал.

Понятые стояли у двери и не без тревоги наблюдали происходящим. Что касается Евдокимова, он довольно безучастно сел рядом с Лещенко, точно ничто его здесь не интересовало.

– Ну, а где порошки? – неожиданно и строго спросил Оплачко. – Я рекомендую вам, гражданин Лещенко, не играть на нервах у следственных органов и честно предъявить все предметы своего колдовства.

– Да, господи, – любезно сказал Лещенко и проворно соскочил со скамейки.

Он подошёл к столу и выдвинул из него единственный ящик.

– Да, это целая аптечка! – воскликнула Ида Самойловна, заглядывая в него.

Ящик действительно был разделён на клетки и в каждой лежали какие-то засохшие цветы, порошки, завёрнутые в бумагу.

– Ну, что тут? – требовательно спросил Оплачко, обращаясь к эксперту по лекарствам. – Переписывайте и это.

– Цветочки, – ласково сказал Лещенко.

Он осторожно щепотью клал себе на ладонь цветы – сухие и блеклые, утратившие яркие краски, – голубоватые, жёлтые, розоватые и белые, казавшиеся какими-то серыми, любовно разглядывал их и ссыпал обратно в ящик.

Ида Самойлова глубокомысленно наморщила лоб.

– Мои цветочки, – повторил Лещенко. – Ландыш – он от сердца, васильки – если моча никак не идёт, клевер – при слабости, ночную фиалку дают при поносах, особо, ежели отварить с вином, коровяк от кашля, ну, а ромашку – ее от простуды, и при болях…

Нет, он действительно всё знал и ничего не держал бесцельно!

– Профессор! – иронически заметил Оплачко, начиная уже раздражаться, – захваченный им с собой эксперт разбирался во всех этих цветочках и травках значительно хуже и медленнее этого вежливого старичка.

– А что вы думаете? – неожиданно вступился за Лещенко Евдокимов. – Тихон Петрович и в самом деле большой специалист. Нам есть чему у него поучиться.

Оплачко удивлённо взглянул на Евдокимова и ничего не сказал.

– Ну, а порошки? – настойчиво спросил он Лещенко, возвращаясь к цели своего обыска.

– А порошки – вот…

Старик достал из ящика пачку порошков в обычных белых бумажках.

– Что это? – строго спросил Оплачко.

– Соль – сказал Лещенко. – Наговорная соль.

– Гм, гм, – похмыкал Оплачко и подал несколько порошков Иде Самойловне. – Попробуйте, товарищ Брук.

– Что-о? – сказала товарищ Брук. – А если это яд?

– Как же быть? – задумчиво произнёс Оплачко, больше обращаясь к самому себе. – Может и вправду…

Лещенко потянулся к Оплачко.

– Позвольте.

Он взял из рук Оплачко порошки, присел к краешку стола, развернул ссыпал на одну бумажку, вытряс себе на язык и даже