Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

Я рассказывала Андрею мою хитрость: опасаясь, как бы его прелестный сонет не попался на глаза госпоже Сигезбек, я сама показала ей красивый лист. Ведь я живу в чужом доме, в чужой семье, у меня нет собственной мебели. Конечно, госпожа Сигезбек обращается со мной, как могла бы обращаться с дочерью, будь у нее родная дочь. Но именно поэтому она и может позволить себе войти, к примеру, в занимаемую мною комнату в мое отсутствие, хотя бы затем, чтобы самолично проследить, насколько тщательно прибирает горничная. И вот я показала госпоже Сигезбек прекрасный подарок Андрея и спросила, нравится ли ей, как я переписала сонет любимого моего Ронсара[64], один из сонетов, посвященных им неприступной очаровательнице Елене де Сюржер, фрейлине Екатерины Медичи… Она похвалила меня с достаточным равнодушием, любовной поэзии она не любит и даже не сколько раз сожалела о том, что не имеет права запретить и мне читать подобные стихи. А я действительно люблю эти сонеты Ронсара, посвященные прекрасной Елене де Сюржер, так и оставшейся в девицах до самой смерти…

Когда ты станешь прясть у камелька,Лицо – увядшей виноградинки подобье;Голубка дряхлая, припомнишь ли надгробье мое,Моя любовь, моя тоска…

Но не следует думать, будто я говорила с Андреем так многословно. Нет, я обошлась двумя-тремя фразами и одним четверостишием. Но я все не могла, не в силах была позабыть, как унизил, оскорбил меня граф. И вдруг, не договорив строку Ронсара, я поняла, как думает, угадывает обо мне Андрей, какие его мысли. Он, пожалуй, человек смирный, а не буйный. Он не дворянин и не имеет потому шпаги. Стало быть, это не мог бы выйти поединок, а только драка. Но он не хотел драки, я это поняла; он хотел лишь оскорбить младшего Миниха и тем самым отомстить за меня, за то, что оскорблена была я. Я все угадывала без слов.

– Нет, – сказала я, – если ты дашь ему пощечину, тебя накажут батогами, а то и хуже – вырвут ноздри или сошлют в Сибирь. И ты знаешь сам: таким действием в отношении младшего Миниха ты раскроешь нашу тайну.

– Когда-нибудь я отомщу ему, хоть ты и не веришь в это.

– Я верю в твою храбрость, но я не верю в судьбу.

– Объяснись.

– Судьба все изменит, все расставит по своим местам, как хорошая, но жестокая хозяйка, и деяниями своими устранит саму необходимость мести.

– Но эта твоя речь может означать, напротив, лишь одно: ты доверяешься судьбе.

Я засмеялась и мы впервые обнялись, я припала головой к его груди.

Открыто и официально объявлено о приезде принца Брауншвейгского. Однако ничего не говорится о нем как о женихе принцессы Анны. Более того, Ее величество запретила распространять слухи и толковать о вероятном замужестве принцессы. Во время одного утреннего приема императрица сказала громко, что принцесса Анна еще слишком молода для вступления в брак.

Сама принцесса кажется мне взволнованной и встревоженной. Искренняя по натуре, она не знает, кому верить: августейшей своей тетке или придворным слухам и толкам. Ее высочество предпочитает теперь проводить время с Юлией Менгден. Эта особа представляется мне пустой и легкомысленной. Поверьте, я огорчена не тем, что теряю расположение именно принцессы! Будь на ее месте ровня мне, оставившая меня ради другой подруги, мне сделалось бы, пожалуй, еще грустнее; то, что я сейчас пишу, может показаться самонадеянностью и хвастовством, но ведь это правда: Ее высочество была моей первой и единственной подругой! И лгут уверяющие горячо, будто любовью к мужчине возможно заменить дружбу между женщинами и будто влюбленной девушке не нужны подруги. Все ложь! В сердце довольно чувств и для любви и для дружбы.

Я была так несправедлива к принцессе! Вчерашним днем она призвала меня в спальню и беседовала со мной милостиво и доверительно. Ее высочество открыла мне свою растерянность и растрогала меня милым объяснением своего расположения нынешнего к Юлии Менгден:

– Сейчас мне хочется забыться, вытеснить из души все тревоги. С Юлией это так легко! И ведь она нуждается в помощи, а я могу помочь ей…

Я уже знаю, о какой помощи идет речь. Юлия безоглядно влюблена в саксонца Линара, но ее родители отчего-то не одобряют сие нежное чувство. Вернее всего, они не верят в порядочность Линара, в его желание завершить близкое знакомство с девушкой законным браком. Не могу сказать, чтобы они были не правы. Но хуже всего, что я не решаюсь даже намекнуть принцессе на эту крайнюю неосмотрительность ее действий. Со свойственной ей добротой Ее высочество взялась покровительствовать влюбленным. Почти ежедневно она принимает в своих покоях Линара в присутствии Юлии, они сопровождают принцессу в ее прогулках в дворцовом саду. Тетушка Адеркас также стремится не отлучаться из покоев своей воспитанницы и сопровождает милую троицу повсюду, то есть опять же в саду. По-прежнему в зале покоев принцессы устраиваются танцы. Место Андрея в числе кавалеров занимает некто Брылкин, камер-юнкер Ее величества, пригожий молодец. Я решительно отказываюсь танцевать, но это находят вполне естественным: герцог де Лириа не так давно отбыл из Петербурга в далекую Испанию.

Ее высочество, а также влюбленная пара, в сопровождении госпожи Адеркас и Брылкина, ездили в Петергоф. Я прямо спросила тетушку, что она обо всем этом думает. Я совершенно согласна с ней (или возможно сказать, что это, напротив, она согласна со мной). Обе мы трепещем в ожидании появления гнусных сплетен о принцессе. Нас обеих, меня и тетушку, могут полагать соучастницами дурных дел. Разумеется, при нас говорить ничего не станут и волна зловещих сплетен просто-напросто поднимется внезапно для нас и… может погубить нас. Мы не имеем возможности отговорить Ее высочество от покровительства сомнительной паре – ведь это невозможно: открыть принцессе, что ее могут заподозрить в непозволительной связи с Линаром! Принцесса будет несомненно оскорблена, разгневается, мы будем отлучены от Ее высочества… Но быть может, с приездом принца Брауншвейгского Ее высочество отвлечется на собственные жизненные обстоятельства…

Андрей обо всем осведомлен от меня.

– Если бы возможно было нам бежать! – вырвалось у него. – Бежать в чужие земли, в Голландию… – Голос его сделался мечтателен.

Увы! мир далеко не так широк, как того желалось бы нам. Где бы мы скрылись? Императрица могла бы потребовать выдачи Андрея как российского подданного, и голландские власти не замедлили бы исполнить ее просьбу. У нас нет денег, мы не можем покупать себе паспорта и подорожные, останавливаться в хороших гостиницах… Но я знаю, отчего Андрей, начав говорить, не довершает фразу, прерывает свое говорение. Без сомнения, он любит меня, но он и не испытывает ненависти к своей жене. Он не может ненавидеть ее. Странно, но ведь и я прониклась глубоким осознанием безысходности того, что с нами произошло. Она не виновата, она явилась в его жизни прежде меня. Но и он не виновен в своем чувстве ко мне. Я уже не думаю о ней с иронией. Я помню ее босые ноги, у нее маленькие ступни, как мои, а лицо ее под слоем румян выражало простую доброту…

Он обнял меня, а я – его. Мы сидели обнявшись на скамье в оранжерее Аптекарского сада, в окружении дыхания множества растений. Он сказал, что готов ждать бесконечно. Я отвечала, что желаю нашей близости, но мне страшно.

– Тогда пусть это никогда не произойдет, мои чувства к тебе не переменятся…

Боже мой, что мне делать?

Принц замешкался. Вероятно, что-то препятствует его скорейшему приезду. Между тем в жизни принцессы произошло печальнейшее событие. Скончалась герцогиня Мекленбургская. Принцесса никогда не забывала мать, посещала ее и глубоко огорчалась ее болезнью. На самом деле ни придворная жизнь, ни танцы, ни веселая болтовня с Юлией, ни задушевные беседы со мной не отвлекали Ее высочество от горестных мыслей о матери.

Похороны были весьма пышными. Около шести тысяч человек окружили монастырь Святого Александра. Тело везли под балдахином. Впереди шли гренадеры пехотной гвардии, кадеты, купечество всех наций и дворянство, затем хор певчих (на все голоса, русская церковь никогда не использует никаких музыкальных инструментов). Августейшее семейство представляли Ее величество и принцесса Елизавета, которую вели под руки маршал Миних и канцлер Головкин. Она казалась огорченною. Все дамы двора следовали в процессии под вуалями. Архиепископ Казанский, Илларион, произнес проповедь. На протяжении шести недель совершались молебны. Катафалк влекли шесть лошадей, убранных соответственно горестному событию. Гроб накрыт был черным бархатным покрывалом с большим белым атласным крестом, нашитым в центре, а в углу нашиты были герб и вензель покойной герцогини. Она была облачена в роскошнейшее парадное одеяние. Над гробом натянут был черный полог, украшенный серебряным галуном и вышитым герцогским гербом. Слуги несли факелы. Все участники похоронной торжественной процессии имели на руках белые перчатки. Принцесса Анна ехала в траурном экипаже, также запряженном шестеркой лошадей. По желанию Ее высочества я сопровождала ее, одетая в черное. Ее высочество была в глубоком трауре и временами, казалось, впадала в беспамятство. Я держала наготове серебряный флакон с нюхательной солью для предотвращения тяжелого обморока.