Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

Наконец-то! Ее величество открыто объявила о своем недовольстве толками, касающимися обеих принцесс. Императрица поступила совершенно героически и здравомысленно. Впрочем, я не думаю, чтобы сплетники унялись, они просто сделались более осмотрительны.

Несколько свиданий с Андреем в оранжерее Аптекарско го сада внесли в мою жизнь разнообразие и сделали меня радостной. Я совершенно не думаю о будущем и предпочитаю наслаждаться настоящим. Это лучше, нежели строить планы и прожекты, которые, возможно, никогда не исполнятся. Многие удивятся, узнав о том, что мы ничего не рассказываем друг другу о себе, то есть о годах детства и юности. Мы большею частью молчим, никогда не сплетничаем, не говорим о людях, окружающих нас. Но если завязывается беседа, то это беседа о живописи или о книгах. Он никогда не рассказывает мне о своей жизни в Голландии, но много говорит о голландском живописце Рембрандте, он боготворит этого художника, полагая его непревзойденным мастером изображения в красках на холсте множественных и сложных человеческих чувств. Мне бы хотелось, чтобы мой возлюбленный нарисовал меня, но я молчу о своем желании, потому что это невозможно: рисунок всегда может попасться на глаза кому угодно! Мы оба понимаем, что даже самая невинная зарисовка уличила бы нас… Он целует мои руки, я опасаюсь и желаю большего… При дворе, и в особенности у обер-камергера, толкуют исподтишка о распущенности старшей принцессы, то есть принцессы Елизаветы, о ее многочисленных любовных связях. Ей приписывают даже незаконнорожденных детей!.. Отчего я теперь написала об этих толках? Я вижу чрезвычайную элементарность моей логики, она такова: если высокая особа может позволить себе, то отчего же я не могу… Принцесса Анна еще несколько раз устраивала танцы в зале своих покоев, музыкантов приводил Линар, но Андрей более не принимал участия в этих увеселениях, ему поручено руководство малярными работами во дворце, предназначенном, как все толкуют, для будущего жительства принца Брауншвейгского, однако я не слыхала, чтобы о приезде принца было объявлено открыто и официально. Дворец находится на набережной Невы, неподалеку от императорского дворца, и принадлежит некоему Чернышеву, посланному за границу послом, в Англию, кажется. Андрей недоволен и поделился своим недовольством со мною. Его часто употребляют для работ, совершенно не подобающих живописцу; в частности, для малярных, для окраски скульптур и для реставрации картин… А все же нет худа без добра! Теперь он часто ночует во дворце, и я вижу, что ему это приятно; он рад возможности не являться к жене и теще. А также и возможности видаться со мной. Я ничего не знаю о его родных; он сирота, как и я; происхождение его самое простое; однажды он обмолвился о своем деде, проживавшем в местности под на званием Верховое Заволжье; это был крестьянин, из числа принадлежащих казне, то есть, вероятно, непосредственно правителю империи. Я не расспрашиваю Андрея о прошлой жизни, равно как и о нынешней. Повторяю, это может и должно показаться странным, но мы наслаждаемся беседами о книгах и картинах и даже не представляем себе разговоры промежду нас о низменных материях жизни. Я знаю, он не допустит навязчивости в отношении меня, но он уже дал мне возможность понять его желания. Мы говорили о преимуществах французского стихосложения над немецким. Андрей поднес мне свое стихотворение, красиво переписанное на листе, украшенном также изящными виньетками. Стихотворение кажется мне прелестным. Ронсар не написал бы лучше на своем родном языке. Нет лучшего языка для стихов, нежели французский…

Елена, я олень лесов Луары.Опять за мной охотится маркиз,И лошади мой топчут парадиз,И рыщут псы, но я уйду от кары.

Звезды вечерней сладостные чарыВладеют мной, когда, не глядя вниз,И сучьями не раня кожи риз,Я уношусь бесшумно в замок старый.

Зачем мне сила чар, коль Вы опятьНе выйдете на брег Луары чистойИ хлеб из рук не захотите дать,Увив рога гирляндою душистой.Сквозь слезы зрю, – у Ваших ног возлег,Все озарив вокруг, Единорог.[63]

Единорог, всем известно, символизирует девственность, то есть изображение девушки и единорога рядом с ней означает строго хранимую девственность. Я понимаю желания моего любимого, но мне страшно идти им навстречу. Он ни разу не заговорил о графе Эрнсте, но мне все еще стыдно, как будто недостойное вожделение графа загрязнило и меня, запятнало мою честь. Между тем Андрей не считает господина Миниха-младшего даже достойным презрения; я это знаю. Андрей переправляется на остров в лодке, поэтому я стала звать его моим Леандром. – Но ты не можешь утонуть! – сказала я. И он снова поцеловал обе моих руки – левую, близкую сердцу, а затем и труженицу-правую.

Брауншвейгский принц, внук писателя занимательных романов, доподлинно едет в Россию; во всяком случае, этот отъезд состоится очень скоро. Два письма Карла принесли мне интересное известие. В первом Карл уведомляет нас, меня и тетушку, об увенчавшихся успехом хлопотах господина фон Витте. Карл прозрачно намекал на свое возможное назначение в пажи к некоему герцогу В., который намеревается по делам отбыть в Россию. Разумеется, таинственный «В.» – нетрудно догадаться – принц Брауншвейгский, герцог Вольфенбюттельский… Но следующее письмо уже не было таким радостным. Карла обошел некий фон Бок, именно он сделался пажом отъезжающего принца.

Я, как могла, утешала брата в ответном письме. Я намеревалась было намекнуть ему прозрачно на одно важное обстоятельство, а именно, на то, что жизнь в России, возможно, и не так уж привлекательна. Но я отказалась от своего намерения, потому что вспомнила о более чем вероятной перлюстрации писем, ведь господин Сигезбек давно уже предупредил меня…

Но как же я способна говорить о дурной жизни в России? Отчего бы и нет! Я ведь знаю, что жизнь моя погублена; я и не думала забывать об этой истине. Но моя жизнь погибнет совсем не так, как жизнь красавицы Геро, возлюбленной Леандра, потому что погибнет моя жизнь, а не его, не Андрея… Хотя едва ли он так легко перенесет мою гибель… Но это не будет смерть, я знаю; то есть моя гибель не будет смерть. А что же? Покамест не могу представить себе! Я приобрету заслуженно репутацию развратницы? Нет. Отчего я говорю «нет»? Конечно же, я не хочу подобной репутации. Ни за что не хочу! Но я говорю «нет» вовсе не потому что не хочу и не могу поверить. Я говорю «нет», потому что я знаю: этого не будет. А что же будет?

Маневры завершились, и граф Миних-младший возвратился. Он не обращает на меня ни малейшего внимания. Ни тени домогательств; я бы вздохнула свободно, если бы не это чувство презрения ко мне; я так ясно читаю это чувство в его глазах, когда нам случается очутиться во дворце в одной комнате. К сожалению, нет возможности для меня избежать этих нечаянных встреч. Теперь я тщательно слежу за тем, чтобы не оставаться, никогда не оставаться даже на самое малое время в одиночестве в галерее или в комнатах Ее высочества. Доротея Миних ласкова со мной. Герцог де Лириа серьезно болен и скоро покинет Петербург для того, чтобы вернуться в теплый климат Испанского королевства. Принцесса приметила, как я бывала сконфужена при упоминании его в моем присутствии, и запретила решительно подобные упоминания. Признаюсь, не ожидала от принцессы, обычно кроткой и застенчивой, твердости подобной. А сконфузилась я от стыда за свою ребяческую выдумку. Однажды, в одно из наших свиданий, Андрей сказал мне, что понимает причины моих выдумок. Он не стал вдаваться в подробности. Чрезвычайное наслаждение доставляет мне эта возможность говорить с ним о многом кратко, не вдаваясь в излишние подробности, не увязая в них.

Но я все же не могу понять ненависти графа ко мне. Вероятно, придется, не размышляя много, примириться с тем, что мужчина может ненавидеть девушку за то, что она не поддалась его домогательствам. И можно ли считать его совершенно не правым? Его ненависть ко мне, разумеется, нелепа и даже отвратительна, но, возможно, он чувствует, что я предпочла ему другого человека… Разумеется, графу неприятно чувствовать свое унижение. Пусть только его чувства не изостряются до такой степени, чтобы он догадался о моей тайне. Да он не может догадаться, это ясно. И все же, он, мужчина, способен полагать себя униженным, а я? Какое он имеет право требовать непременного моего согласия удовлетворить его по хоть? Какое он имеет право презирать меня за мой отказ ему? Никто не имеет права посягать на мою свободу!

Я рассказывала Андрею мою хитрость: опасаясь, как бы его прелестный сонет не попался на глаза госпоже Сигезбек, я сама показала ей красивый лист. Ведь я живу в чужом доме, в чужой семье, у меня нет собственной мебели. Конечно, госпожа Сигезбек обращается со мной, как могла бы обращаться с дочерью, будь у нее родная дочь. Но именно поэтому она и может позволить себе войти, к примеру, в занимаемую мною комнату в мое отсутствие, хотя бы затем, чтобы самолично проследить, насколько тщательно прибирает горничная. И вот я показала госпоже Сигезбек прекрасный подарок Андрея и спросила, нравится ли ей, как я переписала сонет любимого моего Ронсара[64], один из сонетов, посвященных им неприступной очаровательнице Елене де Сюржер, фрейлине Екатерины Медичи… Она похвалила меня с достаточным равнодушием, любовной поэзии она не любит и даже не сколько раз сожалела о том, что не имеет права запретить и мне читать подобные стихи. А я действительно люблю эти сонеты Ронсара, посвященные прекрасной Елене де Сюржер, так и оставшейся в девицах до самой смерти…