Три истории. Повести - Александр Зуев

– Возражений нет, валяйте. Дома я один, жена моя сегодня после обеда уехала к матери – она живет на нашей даче; это недалеко, километров двадцать пять будет. Вернется только завтра, ближе к вечеру. Если она вдруг вам понадобится – имейте это в виду. – Затем медленно и устало сел в кресло, откинулся на спинку, вначале руками облокотившись о боковины кресла, потом руки скрестил на груди. Немного помолчав, продолжил, глядя на Воронова. – Каких-либо оправданий от меня ожидать не надо, да я и не собираюсь каяться. Пожил хорошо, на всю катушку, вкусно, ярко, познал и любовь, и радость, и разочарования – не жалею ни о чем. Самое существенное и главное – познал власть над людьми! Весь городской криминалитет, да и не только – пожалуй, весь город, был у меня вот тут, – и он показал сжатую в кулак крепкую руку. – Понял так же, что продажнее чиновников людей не бывает. Это помогало и еще как! Создал и выпестовал своими руками такую организацию – гранит! И все у вас под носом. Ха-ха, вот так то! И все незаметно от Вас! Вам и не снилась такая организованность, сплоченность и боевитость моих ближайших помощников и простых пацанов. Но и такие, как я, тоже ошибаются, и ошибки эти роковые. За них приходиться платить. Если бы один придурок сделал все так, как было ему предписано – не вышли бы на меня. Никогда. Уверен. Попытался я исправить его глупость, естественно, понимая всю полноту риска этого предприятия – и… засветился, погорел! Вот это обидно. Вот такие пироги!

Николай Петрович, заложив руки за спину, неспешно прошагал по комнате, изредка бросая взгляд на сидевшего с безучастным видом Задонского. Комната чисто убрана, обставлена хорошей дорогой импортной мебелью, На стене висят книжные полки, буквально заваленные книгами. В большой мебельной горке, растянувшейся практически на всю длину стены, помимо посудного отдела с фужерами, рюмками, стаканами, графинами – еще один огромный шкаф, тоже с полками: на них тоже книги – книги… Литература в основном представлена художественными произведениями. Отдельный стеллаж заставлен специальными медицинскими справочниками, учебниками, методичками, пособиями. Основу составляет, конечно же, судебная медицина. Часть литературы новая, иные книги уже с изрядно потертыми обложками. «Да, квартира хорошая, обставлена со вкусом. А ковер какой – чистая шерсть, идешь по нему и шагов своих не слышишь. Хозяин явно читающий, да и хозяйка, видимо, тоже. Только вот глава семьи явно не той тематикой в литературе заинтересовался», – размышлял Воронов. Обратил внимание Воронов вот еще на что: нет той кричащей и яркой, бросающейся в глаза, безвкусицы и безликой роскоши, которую он не раз видел у граждан-товарищей из криминального сообщества, где кругом, куда ни кинь взор свой, увидишь золотые и бронзовые изделия антиквариата, а на стенах подлинники гениальных мастеров-художников прошлого. Здесь же нет даже намека на такую пошлость. Отойдя от книжных запасников, присел на диван напротив Задонского.

– Вот мне в голову какая мысль пришла, – проговорил Воронов. – Вы же врач по профессии, давали на выпуске из института «Клятву Гиппократа», в частности, должны руководствоваться знаменитым его наказом, данным своим коллегам – «Primum non nocere!». Вроде правильно я произнес знаменитую врачебную фразу? Если ошибся – поправьте меня. «Прежде всего не навреди». Или уже забыли? Конечно, по сути дела, Вы не лечащий врач и больными не занимаетесь и уж кому вредить то – пациентов тю-тю. Но пациенты, в переносном, конечно, смысле и в контексте сказанного выше – это проведенные Вами экспертизы и исследования. Может быть, и не совсем удачное сравнение и выглядит примитивно, но ведь это так! Есть здесь и обратная сторона медали: каждый раз, выполняя ту или иную конкретную работу, Вы давали подписку, что не будете отказываться от дачи заключения или уж тем более, давать заведомо ложное! Вдумайтесь только! А Вы? Вы, Вениамин Валентинович, предали саму профессию врача и уже совершили тем самым главное преступление! – сказано это было с явным раздражением и волнением в голосе.

– Кстати, а это первый случай, когда Вы выдали следствию откровенный фальсификат или это уже формат постоянной практики? Теперь нам предстоит провести громадную работу по изучению всей Вашей деятельности на этой должности, в контексте вышесказанного.

– Николай Петрович, верьте мне или нет, но это впервые, Был загнан в угол, иного выхода просто не видел, пришлось пойти на неимоверный риск, – устало и безразлично ответил Задонский. – Старался сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти организацию. Не суждено… Дураков много, умных гораздо – гораздо меньше. И еще маленькая ремарка, – слабая улыбка на лице стала чуть ярче. – Даже такие зубры своей профессии, как Вы, не могут не знать, коль уж на то пошло; присягали мы не наставлениям Гиппократа, а давали клятву Советского врача! Во так! Даже тут, в святой обители эскулапов, без политики никуда! Древнейшую традицию осовременили в угоду политическим пристрастиям! И поскольку о человеческой честности и профессиональной порядочности и чистоплотности у нас с Вами зашел разговор, скажите мне, уважаемый Николай Петрович; все ли Ваши коллеги так уж чисты душой и сердцем и выполняют безупречно свой долг по охране простых граждан от нежелательного элемента!? Вот-вот! Так что чаще глядеть в зеркало и не пенять на него, если физиономия кривая! Поверьте, это не про Вас, ничего личного! В общем, хватит об этом. Устал я неимоверно. Работайте…

– Я и не планировал читать Вам мораль, гражданин Задонский, ибо человек Вы умный, образованный и все понимаете. Век живи, век учись принимать жизнь вот с такими поворотами. Все мог предположить, но такого развития событий – нет, навряд ли. – Воронов все это говорил, прямо в глаза арестованному; лицо спокойное, никаких эмоций. – И вот еще о чем не могу промолчать. Судя по всему, это именно Вы отдали распоряжение на устранение гражданки Осмоловской, просто больше некому было принять столь серьезное и ответственное решение. А ведь она, если на то пошло, совсем не чужой для Вас человек: знакомы были еще с молодых лет, столько связывало вас, и любовь, наверное, была. И так вот спокойно приговорить ее… Нет, Вениамин Валентинович, не человек Вы, ибо это не входит в рамки человеческого понимания. Вы, господин Задонский, просто бездушная машина и жизнь даже такого близкого человека для Вас просто пыль. Я помню, как вместе с нами проводили осмотр места происшествия – ни один мускул, ни одна складка на лице не дрогнула. Нет, повторюсь, не человек Вы, а