Нелепая привычка жить - Олег Рой

Теплый майский вечер был в самом разгаре, Малахов даже пожалел, что приехал сюда на «Лексусе» — сейчас самое бы время прогуляться пешком, полюбоваться весенними сумерками, поглазеть на прохожих… Он нехотя направился к машине, которую оставил чуть поодаль, но тут почувствовал рядом с собой отвратительный запах и услышал за плечом гнусавый голос: «Миленький, подай рублик-другой на хлебушек…»

Он обернулся. К нему приближалось отталкивающего вида существо, которое разве что с огромной натяжкой можно было назвать женщиной — грязное, растрепанное, пахнущее перегаром и давно немытым телом, с испитым лицом в синяках, одетое в какие-то невообразимые лохмотья. Виталий брезгливо посторонился и буркнул:

— Проваливай!

Обычно нищие понимали такого рода ответ с первого раза и тут же исчезали. Но эта оказалась не только недогадливой, но еще и настойчивой. А может, просто была слишком пьяна, чтобы соображать. Она пошатывалась и, похоже, с трудом держалась на ногах.

— Ну подай, — ныла бомжиха. — Что тебе стоит… Ты ведь богатый… Дай мне немножко денежек, я хлебушка себе куплю, кушать очень хочется…

— Сказал, отвали! — он повысил голос и отвернулся, чтобы хоть как-то скрыться от мерзкой вони. Как всякий много работающий человек, Виталий не терпел бездельников и попрошаек. Понятно, была бы еще старуха немощная. А то ведь, несмотря на запущенный вид, вполне здоровая и сильная тетка.

Однако нищенка не унималась. Она не только не оставила его в покое, но даже наоборот — следовала за ним по пятам и канючила:

— Ну да-а-ай… Ты же не хочешь, чтобы я с голоду померла… Малахов не выдержал и, с трудом борясь с подкатившей к горлу тошнотой, заорал:

— Да наплевать мне! Сдохнешь — только воздух будет чище! Должно быть, выглядел он в этот момент действительно очень грозно, потому что пьяная испуганно шарахнулась от него и забормотала: «Ну че ты, ну че ты…» Она подалась назад, оступилась, видимо, запнувшись обо что-то, неловко взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, упала навзничь и ударилась головой об угол каменной ступени. Бомжиха даже вскрикнуть не успела, просто дернулась несколько раз и затихла, уставив невидящий и моментально остекленевший взгляд в синее вечернее небо. Все произошло почти мгновенно, и он даже не сразу понял, что она мертва.

В первый момент Малахов онемел от ужаса. Он был уверен, что сейчас переулок наполнится криками, возбужденными голосами, к месту происшествия тут же стечется народ, примчится, воя сиреной, милиция. Свидетели дружно укажут на него, будут, перебивая друг друга, рассказывать, что произошло, стражи порядка запихнут его в свою машину и отвезут в отделение… Но ничего подобного не случилось. Народу в переулке было не так уж много, и никто из проходящих мимо даже не заметил падения какой-то пьянчужки. Прохожие были слишком заняты своей жизнью, чтобы обратить внимание на внезапное прекращение чужой. И Виталий понял, что сейчас легко и беспрепятственно сможет дойти до «Лексуса», сесть в него и уехать. И никто, ни одна живая душа никогда в жизни не вспомнит, что именно он стал невольным виновником гибели человека.

Он торопливо шагнул в сторону… и вдруг увидел ее. Снова, как и несколько недель назад, в саду у казино, она стояла над телом и смотрела вниз. На лице ее было то же самое выражение, что и тогда, но теперь Виталий понял, что оно означает. Это была удовлетворенность мастера своей работой. Работой мелкой, рутинной, малоинтересной, но которую изредка приходится выполнять даже лучшим специалистам. Не всегда повар-виртуоз готовит кулинарные шедевры — иногда он жарит и самую обыкновенную яичницу. Одаренный писатель иногда строчит на бегу коротенькие записки для родных «не волнуйся, буду поздно», а талантливому художнику может понадобиться быстро покрасить батарею отопления в своей квартире. И тогда они не вкладывают в этот труд всю душу. Просто закончат работу, кинут быстрый оценивающий взгляд, убедятся, что все сделано хорошо, и отправятся творить дальше.

Дама посмотрела на труп, потом подняла голову, встретилась глазами со взглядом Виталия и усмехнулась:

— А я ведь предупреждала тебя: будь осторожен в своих словах! Я ж тебе сказала, что иногда люблю зацепиться за одну случайную фразу. Иногда я исполняю подобные просьбы, будто бы оброненные невзначай. Ты пожелал ей смерти — и ее тут же не стало.

Только сейчас он разглядел, что одета дама в этот раз была ярко и броско, даже безвкусно. На плечах полушубок из натурального меха — это в мае-то месяце! — на голове блондинистый парик, в ушах огромные тяжелые серьги, на пальцах — множество золотых колец с крупными камнями. Дама была очень сильно накрашена, почти размалевана, но, несмотря на это, казалась намного моложе, чем в казино. И совсем не худощавой, даже наоборот, скорее полной.

«Наверное, именно так и представляла себе Смерть эта несчастная нищенка, — пронеслось в голове у Виталия. — Получается, для нее кончина была благом?»

Дама удовлетворенно кивнула:

— Молодец, догадался. Я смотрю, ты начинаешь соображать… Ну что, надеюсь, теперь ты мне поверил? И наконец-то перестанешь уговаривать себя, что я — только необычный сон?

Он хотел ответить, но она жестом остановила его:

— Помолчи! Сейчас не время и не место. Обсудим все завтра, как договорились.

Он был уверен, что не сможет заснуть в эту ночь, но снова мгновенно отключился, едва коснулся головой подушки. Вырубился, как говорила в таких случаях Долька. А около одиннадцати утра уже подъезжал к сторожке.

В глубине души он еще надеялся, что не встретит никого на поляне, но в то же время отчетливо осознавал, что надежды эти напрасны. И нисколько не удивился, увидев ее сидящей все на том же месте, в странном кресле. Скорее он изумился бы, если бы дамы там не оказалось. Но она была — а значит, им предстоял новый разговор.

— Ну, здравствуй, — строго сказала она. Сегодня у нее опять был новый имидж. Большие очки в толстой старомодной оправе, рыжеватые, точно подкрашенные хной, волосы собраны на макушке в небольшой пучок. Невзрачный темно-бордовый вязаный жакет, бежевая блузка с воротником-стойкой, коричневая юбка-миди и коричневые же туфли на плоской подошве. Настоящая училка — разве что указки и классного журнала с двойками не хватает.

Виталий вышел из автомобиля и молча направился к своему «старому месту» на лавке у стены. Приветствовать собственную смерть и уж тем более желать ей здравия ему показалось абсурдным. Женщина скривилась:

— Какой ты все-таки некультурный! Разве не знаешь, что не отвечать, когда с тобой здороваются, невежливо? И садиться без приглашения дамы — тоже дурной тон… Впрочем, откуда тебе это знать? Ты же как был, так и остался деревенским мальчишкой. Носишь галстуки за тысячу долларов, а не знаешь элементарных правил этикета. Собственную жену называешь супругой.

— А что в этом особенного? — не понял Малахов.

— То, что это не принято. Слова «супруг» или «супруга» можно употреблять только по отношению к кому-то другому: ваш — ваша или его — ее. А моя всегда только жена. Ладно уж, можешь сесть.

Виталий опустился на скамью, чувствуя себя просто по-идиотски. Он ожидал от этой встречи всего, чего угодно, — но уж никак не того, что Смерть будет учить его хорошим манерам.

— Ну что? — улыбнулась она. — Так и продолжаешь убеждать себя, что я сумасшедшая, сбежавшая из местного дурдома?

Он покачал головой:

— Тогда бы у тебя не было никаких сведений обо мне. А ты в курсе моего прошлого, моих воспоминаний, поступков, о которых никто не знал, моих мыслей… И потом, все то, что я испытываю, находясь рядом с тобой…

Он не договорил, прислушиваясь к своим ощущениям. В этот раз не было ни ступора, ни панического ужаса. Даже наоборот — он чувствовал себя довольно комфортно. Настолько, насколько может быть комфортно человеку, которому суждено вот-вот умереть.

Дама довольно улыбнулась и кивнула:

— Вижу, что ты не просто так потратил время между нашими встречами. Размышлял и кое до чего додумался сам… Что же, молодец. Не сомневаюсь, что у тебя накопилось множество вопросов — можешь задавать.

Так оно и было. Малахову не терпелось выяснить массу вещей, но начал он с самого главного:

— Когда я умру? Сегодня, сейчас? Она посмотрела на него поверх очков.

— За сегодня и завтра можешь не беспокоиться. Я тебе обещаю, что это произойдет после следующей нашей встречи, которая будет… Ну, скажем, опять послезавтра. Во вторник.

Значит, на все про все у него осталось двое суток. Виталий застонал и спрятал лицо в ладонях.

— Ну почему?! Почему так рано? Мне же всего сорок лет…

— Всего? — переспросила она с усмешкой. — Ты же сам совсем недавно говорил: целых сорок. Мол, это уже солидный возраст, почти старость, все уже позади…