Черные сны - Андрей Лабин

хотел… Данилкина, не могла сказать. И он ведь меня не заложил. Не стал звонить Червяку», – последняя мысль оказалась особенно жгучей. У Егора навернулись слезы, «А я ему на, в лоб. Рубашку белую, небось, самую праздничную, надел. А открыл сразу, только я постучал. Такое ощущение под дверью ждал. Ни черта, ни черта я ему не принес, за все время, даже чертов чупик. Ему ведь, так немного надо. А может и вовсе ничего, а просто внимание. Знать, что к тебе ходят не только по обязанности с продуктами по списку и бумажками всякими, а еще что-то от себя». В памяти всплыли слова седого доктора об одиночестве. Дорога расплылась, все краски смазались. Рыба плыла. Егор вытер глаза. «Все, хватит сопли развозить. Умер и умер, что теперь. Блин, – он остановился. – Я бумаги не забрал. Что делать? Меня Червяк с дерьмом съест, если ему Данилкина пожалуется. Надо в кантору идти, сказать, что Сивков умер и бумаги куда-то сунул, а я не нашел. Да и искать не дали. Милиции понаехало, скажу, всех выперли».

Слезы высохли, взгляд стал сосредоточенным, он круто развернулся и зашагал в контору. «Паскудники», – всплыло в памяти слово. Егор сразу вспомнил обстоятельства, при которых было сказано оно, а затем с поразительной ясностью и слова Сивкова, «Это все паскудники. Они мне все сны выпили, паразиты. По ночам спать не дают. Посмотри на мои глаза. Это надо заканчивать. У меня для них кое-что есть. Ага, тока ты молчок. Я уже больше не могу. Мои мозги… Их к нам подселяют». Именно последняя фраза «Их к нам подселяют», – вызвала у Егора особое внимание. Что-то смутное связанное с этими словами витало рядом, что-то, что он знал, но не мог вспомнить. Что-то близкое, только отыскать тропку. «Их к нам подселяют», – вертелось в голове. «А рисунок? Он рисовал крысу, только не совсем крысу, а кого-то на нее похожую. Непонятно, он так черкал быстро? Он мне хотел о чем-то сказать, предупредить, шум в коридоре, что-то грохнуло. Какие у нее большие уши. Точно, я еще подумал, что у крыс таких не бывает и морда сплюснутая. Ну да сплюснутая. «А тебе больше никто из твоих не говорил о паскудниках? Они у всех есть», ерунда какая-то. Что за паскудники? У кого у всех? У моих? То есть у моих подопечных? У Богдана, Хазина, Вдовы, Ангелочков, Коки, Поэтессы? У них у всех? Бред какой-то. Мне никто ни про каких паскудников не говорил. Бессонница да. Но ведь это проблема всех стариков. Это нормально, у меня тоже бывает бессонница. Половина населения земли страдает от этого. «Они мне все сны выпили». Чушь собачья, крыша у него съехала. Все, забыли. Выкинь из головы этот бред». Но стоило вспомнить истерзанное лицо Сивкова, как весь расплывчатый, шаткий «бред» затвердевал в железобетонную конструкцию. «Кто мог сотворить такое?» – спрашивал себя Егор. Он не хотел отвечать, потому, что его собственная догадка ничем не отличалась от бреда Сивкова.

– Все к дьяволу, – Егор мотнул головой, словно, мог вытрясти дурные мысли.

– Егор! – приятный девичий голос расколол мрачный сосуд, в который он замуровал себя. Егор остановился и секунду не мог узнать в улыбающейся девушке Настю. Она светилась улыбкой, разгоняя хмурый день. И все вокруг менялось, оживало. Казалось, дома, деревья скидывают погребальные саваны, поднимают головы и смотрят на нее. В своем желтом плаще она была солнышком. От яркости у Егора зарябило в глазах.

– Привет, – проговорил Егор осипшим голосом, откашлялся, – как ты? – Он не сводил с нее глаз. Девушка прошлась по нему взглядом лучистых глаз сверху вниз. Ее улыбка заметно таяла. Егор вспомнил, что не почистил ботинки и они, наверное, жутко грязные. Он покосился на обувь, и ему стало стыдно. Черные мыски были в белых разводах, а к подошве прилипли и засохли комья земли. В голове промелькнуло вчерашнее падение в грязь. Взгляд переместился выше, на брючину… Высохшее серое пятно проступало на ткани. Егору стало неимоверно стыдно. Подумал, как должно быть мерзко выглядит его физиономия, ведь сегодня к тому же еще и не брился. Он готов был провалиться сквозь землю. Настя – не просто знакомая, она ему нравилась. Буквально перед пожаром он встретил ее в кафе, и она оставила ему номер своего нового телефона. Он обещал позвонить. Только после сгоревшего дома на Мещерской, все пошло кувырком. И как Егор не был рад встречи, ему захотелось побыстрее расстаться, чтобы закончить муки позора и стыда.

– Как твои дела? – прожурчал ее приятный голос. Она снова улыбалась и заглядывала ему в глаза.

– Не лучшим образом, – с грустью признался Егор. – У меня проблемы на работе… Я тебе позвоню, чуть позже, обязательно позвоню. Он не знал, куда спрятать глаза.

– Как хочешь, – Настя улыбалась. На ее щечках розовел румянец, чистая матовая кожа с ямками на щеках излучала свет. Немного припухлые губки блестели.

– Я сейчас, вернее меня… Короче я в соцзащите пока работаю. Он поднял ногу в грязном ботинке.

– Вчера к дедку одному ходил, поскользнулся, – сконфуженно усмехнулся.

– Не успел выстирать. Тут же отругал себя за опрометчивость. Девушка могла подумать, что у него нет других штанов.

– А сегодня он умер, – с идиотской улыбкой произнес Егор. – Вчера жил, а сегодня нет. Представляешь.

Он не знал, что делать с лицом. Растянутые губы, словно приколотые, не желали двигаться.

– Мне очень жаль, – на красивом лице девушке проступила скорбь. Обычно у молодых людей это происходит как-то наигранно без ощущения трагедии, а у нее вышло с чувством, словно сама недавно похоронила близкого человека и знает, о чем речь. Несколько секунд они стояли молча.

– Ай, все там будем, – Егор вздохнул. Ему немного удалось справиться с мимикой. Как можно бодрее спросил.

– Ты-то как?

– На следующей неделе в Читу уезжаем. Насовсем. Папу переводят. Мама говорит, что там больше для меня возможностей. На прослушивание меня записала. На самом деле она радуется, что, наконец, выберемся из «болота». Ей никогда не нравился наш городок. Настя помолчала, а потом продолжила.

– Я не хочу уезжать. Тут я всех знаю, меня знают. Страшновато уезжать. Новое место, знаешь, ко всему надо привыкать. Без друзей…, – она пристально посмотрела на Егора.

– Будешь звонить?

– Конечно. Если захочешь, я и приехать смогу. – Внутри разливалась ноющая грусть.

– Здорово. Я думаю, вернее, надеюсь, что мы в отпуск будем к бабуле приезжать.

– Да, хорошо было бы.

Повисла томительная пауза.

– Мне пора, – она махнула футляром со скрипкой.

– Ирина Федоровна ждет. Рада была тебя увидеть. Она снова улыбнулась.

– Позвоню обязательно. Говоришь через неделю?

– Нет, на следующей неделе уезжаем. Уже контейнер у подъезда стоит. Мама вещи пакует.

– А, ну да, точно. На следующей, значит. Я