Смертельная карта - Марина Серова

больничные помои пихать, а не в меня! Надо мной измываются, а своего заведующего откормить не могут!

– А как Юля выписалась из больницы? – спросила я. – За ней кто-то приехал?

– Да вроде сестра, – кивнула Катя. – Странно, что она раньше Юльку не навещала. Или, может, после ее визита моя соседка взбесилась? Нет, Юля была рада, что ее сестра приехала, она едва ли не прыгала от счастья. Я Юльке завидовала тогда… Но меня мать домой не заберет, она только орать на меня и может. Не хочет со мной возиться – ей легче платить медсестрам и врачам, чтобы те надо мной измывались, а сама себе мужика завела, на меня ей плевать!

– Ты меня извини, но тебе действительно нужна помощь, – заметила я. – Лезу не в свое дело, знаю, но не спеши обвинять мать. Тебе сколько лет?

– Восемнадцать исполнилось в июле, – ответила та. – Днюха в психушке, просто пять баллов! Телефоном нельзя пользоваться, музыку не послушаешь, из развлекательных программ тут только телик дурацкий, и все. Знаете, что мне мать на день рождения подарила? Ха-ха, притащила кусок торта и книжку! Я ее даже читать не стала, подарила Наташке, своей тогдашней соседке. И торт ей тоже скормила, хорошо еще, мать не стала меня заставлять есть его при ней…

– Думаю, твоя мама за тебя переживает и скучает по тебе, – заметила я. – Хочет, чтобы ты поскорее выздоровела. Ей нелегко приходится…

– Ой, только мораль мне читать не надо, а? – взвилась Катя. – Это мое личное дело! Давайте оставим в покое мою мать. И потом, мне уже надоело тут сидеть на сортире, я уже две сигареты подряд выкурила. Можно я в палату вернусь?

– Иди, – разрешила я. – О нашем разговоре только помалкивай, тогда я тебя не выдам.

– Заметано, – усмехнулась девица. – Если что – обращайтесь, поболтать я не против. Вот только не о моей мамаше…

Мы с Катей вышли из уборной, я продолжила мыть полы, а девчонка вернулась к себе в палату.

Уборку помещений я закончила в девять вечера – кроме отделения для больных, надо было мыть душевые, столовую, кабинет врачей, туалет для персонала, оказавшийся не таким жутким, как уборная для пациентов, и коридор. Попутно я устанавливала «жучки» везде, где только можно, благо санитарки могут войти в любое помещение больницы. После этого меня ждала работа на кухне – Марина Алексеевна дала мне ключи от запасного выхода и велела вынести мусор, потом нужно было вскипятить воду и принести кипяток пациентам.

– Можешь передохнуть, – разрешила мне наконец повариха. – Только будь готова к тому, что ночью придется просыпаться – частенько кого-то из пациентов тошнит от лекарств, надо убрать за ними. Я, пожалуй, пойду вздремну – устала за сегодня. Ты тоже лучше спать ложись, пока есть такая возможность. Сегодня повезло, ужин раньше приготовили, вот и работу раньше закончили.

Я сказала, что пока спать не хочу и почитаю в столовой, чтобы не мешать своей напарнице отдыхать. Марина Алексеевна велела выключить свет, когда я покину столовую, пожелала мне доброй ночи и ушла в нашу «спальню».

Я перетащила один из стульев на кухню и уселась за столик рядом с умывальником. Жаль, что у меня с собой не было никакой книги, но я надеялась, что услышу, если кто-то зайдет в столовую. Да и кому могло понадобиться идти сюда в столь поздний час? Персонал ужинал после пациентов – когда я помыла полы в отделении больных и спустилась вниз, Марина Алексеевна предложила мне поесть. По ее словам, дежурная медсестра уже ужинала, а все врачи работают до трех часов дня. Я боялась, что мне придется есть жуткую несъедобную картошку без приправ, однако повариха выдала мне кетчуп и соль, вдобавок угостила домашними котлетами. Благодаря этому мой ужин оказался очень даже вкусным, и я поблагодарила заботливую напарницу.

Прислушавшись, я убедилась, что никто по коридору не ходит, после чего достала из сумки найденную мною тетрадь и принялась за чтение. Видимо, это был личный дневник одного из пациентов, чей – пока неизвестно. Подписи на тетради я не нашла, поэтому надеялась, что, когда прочту записи, смогу составить свое представление об авторе дневника.

Первая запись, как я уже говорила, была сделана второго мая этого года. Под датой я прочла текст:

«Не думала, что когда-нибудь снова начну вести дневник, я забросила это еще лет в четырнадцать. По-моему, глупое и никому не нужное занятие, мне оно никак не помогает решить мои проблемы. Но делать здесь вообще нечего – скукотища смертная. Я не помню, как я здесь оказалась, в голове что-то перемкнуло, а «очнулась» лишь на больничной койке. Почему я здесь – мне никто не говорит, постоянно только заставляют пить какие-то таблетки. От чего, как они называются – не знаю, медсестра утром, днем и вечером дает всем по нескольку пилюль. У всех они разного цвета, мне давали одну розовую таблетку, одну голубую и белую. На мои лекарства они не похожи, но после них все время хочется спать. Поначалу я все время спала – меня будили, потом мы куда-то шли, садились за столы и ели. Почему-то есть надо было капусту – то ли она была сырая, то ли вареная, непонятно. Я все равно вкуса не чувствую, наверно, у меня какая-то болезнь, из-за которой я не ощущаю вкус еды. Утром была каша – манная. Не помню, чтобы в детстве я такое ела, наверно, просто забыла. Так вот, каша… Трудно сосредоточиться, буду описывать еду, чтобы немного прийти в себя. На вкус – не знаю, какая, но там был прямоугольный кусок масла прямо в середине тарелки, и по краям белая каша была желтоватой, она плавала в бульоне из масла. Если бы могла, я б нарисовала, как оно выглядит, рука устает так долго писать эту чушь… Опять хочется спать. Скоро будет капельница – в вену вводят иглу, и надо лежать, пока раствор не закончится. Усталость. Страшная усталость…

4 мая, пятница.

Вчера я опять много спала, поэтому ничего не записывала. Хотя здесь все по-прежнему – даже обед не меняется, щи из капусты с ломтиком картошки, каша на завтрак… Бред».

Следующие несколько дней пациентка описывала в основном, чем кормили и какие таблетки давали. Я бегло пробежала глазами записи, которые кое-где были с иллюстрациями, выполненными синей ручкой. Видимо, девушка зарисовывала то, что видела, – кровать с подушкой и смятым одеялом, натюрморт из чашки и кусочка шоколадки, которым ее угостили, портрет какой-то женщины – может, соседки по палате. Рисунки были не подписаны, поэтому оставалось лишь догадываться, кто или что на них изображено.

Наконец я добралась до записи,