Гид по чаю и завтрашнему дню - Лора Тейлор Нейми

– Важнее всего то, – продолжаю я, – что у нас в Майами был план. Я не хотела, чтобы он изменился. Прежде чем приехать сюда, я бегала и ходила по нашим магазинам, сидела на том же участке Саут-Бич, куда мы обычно приходили вместе.

– Будто это каким-то образом может ее вернуть?

– Мысли о нас, университетской программе медсестер, нашей дружбе с раннего детства должны были ее вернуть. Но она не приедет домой в ближайшее время. Хотя я пыталась. Я оставалась в Майами ради нас обеих.

– Понимаю. – Джулс наклоняется ко мне, словно собираясь рассказать какой-то секрет. – Ты знаешь, почему она вот так уехала?

Этот вопрос преследовал меня повсюду, даже на другом континенте.

– Я была слишком расстроена, чтобы дождаться настоящего ответа. А сама не могу придумать ничего вразумительного. – Я провожу пальцем по шероховатой поверхности деревянного стола, выкрашенного в цвет пляжного песка. – Полагаю, люди не всегда такие, какими кажутся. Стеф причинила мне боль. Но я знаю, что это не только ее вина. И меня бесило то, как мы расстались.

– Ага. Разбитыми, как ты тогда сказала, – задумчиво говорит Джулс. Она выглядит такой же сосредоточенной, как в тот момент, когда писала песню. – Суть в том, что, когда что-то склеиваешь, оно уже не будет таким, как раньше. Что если она захочет все исправить, но это будет означать, что как прежде уже не будет? Ты согласишься?

Последние несколько месяцев показали, что я не очень хорошо справляюсь с «не как прежде». Все же я отвечаю:

– Надеюсь. Но даже не представляю, как это будет выглядеть. Я знаю только, как выглядела наша старая дружба.

– Что ж, сначала подруга должна с тобой связаться, и, судя по всему, она это скоро сделает. И ее мама сказала твоей, что она счастлива. – Джулс хмурится. – А ты за нее счастлива?

– Всегда. Несмотря ни на что, – тихо отвечаю я.

Джулс тепло улыбается.

– Тогда, похоже, у вас двоих все будет хорошо.

Она машет через окно черному «БМВ», подъехавшему к тротуару.

– Это за мной, – говорит она и собирает вещи. – Слушай, ты же знаешь, как мы здесь живем. Маленький город, все друг друга знают. Я понимаю, что с некоторыми буду дружить всегда. – Ее голубые глаза встречаются с моими – задумчивые, но энергичные, прямо как ее музыка. – Но есть другие, с кем я теперь практически не вижусь, и я понимаю, что это нормально. – Она грустно улыбается. – Иногда я пишу о них песни. Так я храню память о них. К тому же всегда есть место для новых друзей.

Мое сердце увеличивается в размерах, словно проверяя, сколько свободного места осталось за ребрами. Орион сказал почти то же самое. Задумавшись о нем, я не замечаю, как Джулс встала и направилась к двери.

– Эй, Джулс… спасибо.

– Ага, – с улыбкой говорит она, пропуская людей, входящих в кафе. – Увидимся, Лайла!

Через пару мгновений я пересекаю улицу и иду в «Максвеллс». После разговора с Джулс на душе стало намного легче. Орион стоит за стойкой и помогает старику в дождевике (хотя на улице солнечная погода), перед ним выстроились ряды чайных пакетиков из фольги. Занятой Орион приветствует меня бровями.

Я изучаю ту часть магазина, которую упустила в прошлый раз. На встроенных полках выставлены изысканный фарфоровый сервиз и маленькие азиатские заварники: одни из черного металла, другие – желтовато-коричневого цвета. На отдельном столике лежат книги о приготовлении чая, а также стопки льняных полотенец и чайные принадлежности.

Я оборачиваюсь на тяжелый вздох Ориона. Кроме клетчатой рубашки темно-синего цвета, у него беспомощное выражение лица: клиент оказался излишне любопытным или придирчивым. Разумеется, я решаю подлить масла в огонь. Кубинцы могут быть наглыми, как и некоторые британцы.

За спиной ничего не подозревающего мужчины я беру запакованный кусок свинины и делаю вид, что это мой давний возлюбленный. Я притворяюсь, что шепчу ему милые глупости, и хлопаю длинными ресницами, мечтательно глядя ему в «глаза». Уголки губ Ориона дергаются, но он все с таким же невозмутимым видом берет следующую жестянку – на этот раз «Эрл Грей». О, он хорош, но я лучше.

Я кружусь и плавно двигаюсь в молчаливом танце, словно я Клара, а кусок свинины – мой рождественский Щелкунчик. Я побеждаю: шея моей жертвы покрывается красными пятнами, и ему приходится скрывать свой смех за явно фальшивым приступом кашля. Когда клиент наконец заканчивает и идет на кассу, Орион использует эту возможность, чтобы бросить на меня предупреждающий взгляд, метающий игрушечные кинжалы.

– Опасный ты человек, Лайла Рейес, – говорит он, присоединившись ко мне за дегустаторским столиком.

Я сажусь и задираю рукав полосатого свитера Пилар.

– Должно быть, моя наклейка с предупреждением стерлась.

– Ха, черт возьми, ха. – Он стискивает зубы, словно пытается сохранить серьезное выражение лица. У него это не получается. – Вряд ли ты заслуживаешь чашку чая после всех тех кривляний, но я неудачник и ничего не могу с собой поделать. К тому же нам нужно найти твой любимый сорт.

Я заинтригованно наблюдаю, как он берет жестянку с чаем и проделывает те же действия, что и в прошлый раз. Через несколько минут он разливает чай. Этим он наполняет чашки белого и темно-бордового цвета.

– Что это?

– «Ассам», – отвечает он. – Односортовый черный чай, произрастающий в Индии. Попробуй.

Я делаю глоток и говорю:

– Насыщенный и… хмельной. Это самое подходящее слово.

– Точно. Он крепкий, и поэтому его смешивают с «Ирландским завтраком». Это два самых крепких сорта. – Он пододвигает ко мне молоко. Я щедро подливаю его в чашку.

Делаю еще один глоток, чай обволакивает мой язык теплом и ароматом. Понятно, почему британцы с нетерпением ждут этого ритуала каждый день.

– Клянусь, я чувствую вкус страны, из которой он прибыл, и всех растений, что росли рядом. Однако не думаю, что это претендент на мой любимый сорт. Вкусный, но, может, слишком дымный?

– Хорошо, поищем еще. – Он заглядывает в мои пакеты. – Может, прозвучит странно, но у тебя там чертова куча мяса.

Я смеюсь.

– Мистер Робинсон, мясник, взял меня на крючок. Я завтра делаю тонну кубинских сэндвичей. Ты наверняка съешь как минимум полторы, а то и две штуки.

– Как минимум, – предупреждает он.

Мы болтаем, пьем чай, нам легко и уютно. Время плавно течет, как молоко, разбавившее крепкий «Ассам» в наших чашках.

Через заднюю дверь входит мужчина, и мне без представления ясно, что это отец Ориона. Орион плюс тридцать лет равно высокий блондин в легком черном свитере и брюках. Он замечает нас с Орионом, улыбается и подходит.

– Филипп Максвелл, – говорит мне Орион. –