Брошенное королевство - Феликс Крес

Хозяин огляделся по сторонам.

— Я же сказал, поговорим позже… Нет, Глорм. Я никуда не еду.

До великана не сразу дошел смысл его слов.

— Не едешь?

— Нет. Я хотел тебе помочь и потому собрал здесь всех, посылал письма… Сперва я даже хотел, мне стало не хватать гор, вольной жизни, женщин… ну, всего такого прочего. Дождя. Но потом…

— Погоди. Ты хотел помочь. А тебе не пришло в голову, что я решаюсь вернуться в Громбелард, рассчитывая на поддержку старых товарищей? Что без тебя, без Тевы все это не имеет никакого смысла?

— Ну… нет. Из писем Рбита ничего такого не следовало. Я думал, что не имеет значения, какое решение я приму, поскольку вы двое и так возвращаетесь в горы. Ты никогда не давал мне почувствовать, что я незаменим.

— Не давал?

— А ты считаешь, что да? Ты ценил меня, я это чувствовал, но — что без меня никак? Нельзя без Рбита. Только его никто тебе не заменит.

— Ты мне нужен.

— Да. Но не тебе одному. Для кое-кого другого я действительно незаменим.

— Ты говорил с Алией?

— Как раз нет. Я хотел решить сам. Полностью сам, своим умом. Сделать что-то не потому, что жена меня об этом просит. Она ничего не знает, но что-то предчувствует и начинает беспокоиться…

Делен неожиданно наклонил голову и, улыбаясь, посмотрел на половицы.

— А я не могу дождаться того мгновения, — продолжил он, — когда скажу ей, что никуда не еду, ибо я — отец и муж… и только потом чей-то друг. Не могу дождаться.

Он поднял взгляд и спокойно посмотрел в глаза бывшего командира, который ничего не говорил, только слушал.

— Всю жизнь я завоевывал женщин. Разных, каких угодно… А теперь я хочу быть королем всех завоевателей на свете: тем, кто во второй раз завоевал собственную жену.

Существовала тень, которая много раз исходила из Полос Шерни, проникая в чьи-то сны. В последнее время она все чаще проникала и в явь. Глорм только что познакомился с Алией, но без труда представил себе ее улыбку и выражение глаз… Голос, из которого исчезло всяческое беспокойство. Толстощекий человечек на табурете как раз сейчас давал собственной жене нечто, в чем когда-то… другой женщине… отказал другой мужчина. Отказал ей и себе. А потом уже было слишком поздно для улыбки и голоса, и выражения глаз… Было слишком поздно для всего.

— Хватит разговоров. Это тебе от брошенного командира и друга, — сказал Глорм, подходя ближе.

Делен врезался спиной и затылком в стену — удар смел его с табурета, словно набитую сеном подушку. Тряся головой, он не мог сосчитать костей собственной челюсти и не знал, есть ли у него еще затылок. Потом увидел наклоняющегося к нему гиганта.

— А это уже только от друга.

Его подняли под мышки и поставили на ноги. Делен почувствовал легкий хлопок по лопатке, а на голове — прикосновение большой лапищи, которая расчесала ему волосы. Он поднял руку, чтобы стереть с губ кровавую слюну.

— Не знаю, как я без тебя справлюсь, — сказал вежливый гость, снова останавливаясь в дверях, — но тем более не знаю, как я смог бы вернуться в этот дом и рассказать сиротам и вдове, что с тобой случилось несчастье.

Глорм покачал головой и добавил:

— Я тоже не могу дождаться, когда ты скажешь Алии, что остаешься.

Он скривился, махнул рукой и вышел.

Не слишком изысканный, но обильный ужин, сдобренный весьма неплохим вином, затянулся до позднего вечера. Разговор сперва несколько не клеился, виной чему был языковой барьер. Много лет живший в Дартане и женатый на дартанке Делен мог связать на местном языке всего лишь несколько простейших фраз, Алия же немногим лучше владела громбелардским. Дома они разговаривали по-армектански. Смешно, но на всех трех языках Глорм мог общаться только со своей бывшей невольницей и… старшей дочерью хозяев, бойкой пятилетней девочкой, порой весьма забавно мешавшей армектанские слова с дартанскими. Сопровождавшие Глорма молодые воины знали только дартанский, в лучшем случае еще кинен… Так что поначалу за столом каждый переводил каждому, и только какое-то время спустя беседа стала более или менее понятна всем. Победил местный язык. Делен усердно наклонялся то к пахнущей жасмином Эните, то — с гордостью — к собственной дочери, которая хоть и не все понимала из разговора взрослых, но тем не менее могла ухватить основной смысл. Время было не слишком позднее, и счастливое, проникшееся значимостью своей роли дитя никому за столом не мешало, скорее напротив. Ее маленькое личико излучало такую радость жизни, что вино казалось лучше на вкус, желудки же вмещали больше еды. Никто об этом не думал, но почти все чувствовали, что им не скоро доведется снова увидеть нечто столь прекрасное, как радостный щербатый карапуз, который лез отцу на колени и сосредоточенно объяснял: «Господин с черной бородой спрашивает, был ли ты… где-то». «В Роллайне», — подсказывала улыбающаяся Энита.

Но над шумом разговоров, над улыбками и дружескими спорами царило безмятежное счастье хозяйки дома, принимавшей под своей крышей столь многочисленных друзей мужа. Друзей, а не хитрых злодеев, желающих украсть самое ценное в ее жизни. С искренней радостью, положив ладони на округлившийся живот, Алия готова была каждым взглядом и улыбкой благодарить этих грозных людей за то, что они появились лишь затем, чтобы засвидетельствовать — у Делена есть друзья, которые ничего от него не хотят.

Утомленная шумом и избытком впечатлений девочка уснула на коленях отца. Через приоткрытые окна в комнату ворвался порыв ветра, погасив несколько свечей, потом еще один. Никто не стал требовать снова их зажечь. В приятном полумраке насытившиеся и разогретые вином участники пиршества слегка лениво, но зато все более откровенно вели разговор о том и о сем. Пришло время воспоминаний. Ее благородие Алия почти открыто кокетничала с Глормом, вместе с тем взглядом давая понять мужу, что это лишь игра, которая будет прервана, стоит ему недовольно поморщиться.

— Даже здесь, на самом краю света, я слышала о знаменитом Рыцаре Без Доспехов… Как это было? — спрашивала она.

Слегка расслабившийся от вина великан многозначительно посмотрел на Делена.

— Я даже знаю, госпожа, от кого ты это слышала… Как было? Не умею я про себя рассказывать…

Хозяйка была явно разочарована.

— В таком случае расскажу я, — подала голос Энита, смело глядя в глаза своего командира.

— Даже не смей, — произнес он столь грозно, что не испугалась бы даже самая младшая дочка хозяина.

Энита умела красиво рассказывать. В ее устах даже неинтересные истории превращались в красочные повествования. Что уж говорить о тех случаях, когда история была вполне занимательной?