Назовем ее Анной - Элен Эрасмус

— Итак, про завещание бедного Джеймса ты уже, вероятно, знаешь… — задумчиво произнесла Мелисса. — Жаль, я не успела первой сообщить тебе об этом.

— У тебя было достаточно времени.

Мелисса согласно кивнула.

— Я ждала удобного случая. И упустила момент.

Она так искренне это сказала и таким естественным получился жест, когда Мелисса в недоумении раскинула руки, что Элен скомандовала себе: «Осторожней!», чтобы не поддаться на обновленные чары тетки.

— Элен, постарайся понять меня. Я хотела… Хотела заменить тебе мать…

— И потому напросилась мне в сестры? — не удержалась от недоброй реплики Элен.

— Я чувствовала, что пока не достойна этой роли, но мне хотелось твоей любви. Иногда у меня возникало ощущение, что я тебя раздражаю. От этого я нервничала, постоянно делала ошибки и лишь усугубляла превратное мнение о себе. Ты написала о Доминик…

Элен сделала протестующий жест, но прерванная фраза прозвучала до конца:

— …так ничего в ней не поняв.

О, это уже становится интересным! Скоро, видимо, благодарные читатели окончательно убьют во мне писательницу! Патрик уже доказал мою несостоятельность, очередь за Мелиссой…

— Да, ты права. Ты абсолютно права, Мелисса, я ничего не поняла ни в ней, ни в тебе. — Голос Элен был проникнут искренней грустью. Ведь действительно ей не удалось разобраться в собственных персонажах. Что ж, прощай, незадачливый прозаик Э. Корнер, не по силам вы на себя груз взвалили. — Но, думаю, не заботы о моем печальном писательском опыте тебя привели сюда?

— Ну почему же? Ты обязательно станешь настоящим писателем, если торопливое нажатие клавиш компьютера не будет обгонять осмысление материала.

Это что-то новенькое! Элен никак не ожидала подобных речей от Мелиссы.

— Если можешь, не перебивай меня, пожалуйста. Главное, чего ты во мне не разглядела, это любви к тебе. А она была… Она есть! Да не дергайся ты, выслушай. Мне придется сейчас рассказать то, что я очень долго скрывала. Завещание бедного Джеймса было своеобразной местью мне за необдуманное, скажу больше — непростительное поведение. Ты, конечно, не могла знать, что мы с Джеймсом жили под одной крышей еще до брака. Твой дядя женился на мне, узнав о моей беременности. А я… Я не предполагала, что он любит детей и что безумно хочет ребенка, и втайне от него сделала аборт… Потом выяснилось, что больше у меня никогда детей не будет. Джеймс, казалось, простил меня, однако… не простил. Наказание настигло меня уже после его смерти.

Элен во все глаза смотрела на тетку. Та едва сдерживала слезы. И не было ничего наигранного в ее взгляде, жестах, интонации.

— Так что, работая над образом Доминик, имей в виду: она страдала вдвойне. Потеряла любящего мужа, опору в жизни, получив к тому же запоздалый урок за допущенную в молодости глупость. А тон, которым твоя Доминик разговаривает в романе, как и поведение, тебе, писательнице, придется объяснить тем, что нестарая еще женщина пытается любыми средствами обрести свое новое «я». Глупо? Возможно. Она, донельзя избалованная мужем, чувствовала себя осиротевшей девочкой… Наверное, одного этого мотива не достаточно, чтобы сделать образ Доминик убедительным? Дальше можешь дать волю воображению.

— Ну а про дом-то почему умолчала? И почему так настаивала на нашем совместном проживании в нем?

— Я боялась, что ты меня покинешь… Вообще-то у меня было два соображения: одно из области чувств, другое… Пожалуй, из той же области… Дело в том, что Джеймс, родившийся с золотой ложкой во рту, не понимал каких-то простых, обыденных вещей. Ему в голову не приходило, что ты, лишенная средств к существованию, не способна содержать особняк, расположенный почти в центре Лондона. Одной из нас достались деньги, другой дом… Я знала, что деньги тогда ты у меня не взяла бы ни за что, ну вот и придумала хоть на время соединить оба дара Джеймса.

— Зачем же тогда эта квартира?

— Доминик приготовила ее для себя, на тот случай, если расставание с Анной станет неизбежным.

Элен с сомнением покачала головой, и Мелисса правильно поняла ее, пояснив:

— Квартира стояла до времени пустой. Я предполагала потом перевезти сюда свои вещи. А уж когда мне пришло в голову преподнести тебе этот подарок, я все сделала, чтобы тебе здесь понравилось, чтобы ты поняла, как я к тебе отношусь! Мне хотелось, перед тем как ты получишь привет от дяди Джеймса, показать, на что я способна ради тебя. Для Доминик придумай более убедительный мотив, а у Мелиссы, несчастной, одинокой Мелиссы, получилось глупо, да!

Элен пожала плечами. Она была в растерянности. Как себя вести? Неужели сразу идти на попятный? Что сказала бы сейчас Сью?

— Но в последний раз мы встретились как непримиримые противники…

— Мне было обидно прочитать про себя то, что ты оставила на экране невыключенного компьютера. Я начала читать, потому что хотела убедиться: ты действительно очень способный человек, но вдруг поняла, что речь в зарисовке идет обо мне. Я была убита, просто убита… Ведь знала, что еще далека от того, чтобы быть с тобой признанной, быть тобой любимой, но никак не предполагала, что ты ненавидишь меня…

— Но это не так! Да, твоя опека была тяжела. Мне многое не удалось понять в твоем характере, поведении, раздражали неестественные ужимки, неискренние слова. «Хрупкий цветок», «прелестный садовник» и тому подобное. Я со стыдом слушала, как ты разговариваешь с моими друзьями…

— Я их всех боялась. Чувствовала, что кто-то из них уведет тебя от меня. И тогда одиночество до конца дней моих…

— Ну уж! — воспротивилась Элен. — Ты еще достаточно молода, чтобы не волноваться по этому поводу.

— Ты имеешь в виду повторный брак? У меня нет на него права. Вина перед Джеймсом не дает мне…

— Бога ради, только не повязывай себя неосторожными словами! Не продолжение ли это твоей прежней лукавой линии?

— Думай что хочешь. Я же просто тебе ответила на вопрос, почему боялась твоих друзей. Особенно этого красавца, у которого мать живет в Рединге.

— Почему именно его? — полюбопытствовала Элен, пытаясь скрыть улыбку.

— Он, безусловно, очень хорош собой, но… Не для тебя! — решительно вынесла вердикт Мелисса.

— Чем же он тебе не угодил?

— Во-первых, беден как церковная крыса. Во-вторых, врун. Ему ни в чем нельзя верить.

Элен, недавно с красноречием Цицерона говорившая о том же, неожиданно почувствовала, что слова Мелиссы ничего кроме раздражения у нее не вызвали. И чуть надменно спросила:

— Откуда такая информированность?

— Неужели так уж трудно было выяснить, что никакой матери в Рединге у него нет?