«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается - Анатоль Имерманис

— Что с ним?

Торговец корабельной рухлядью пожал плечами.

— Да, видать, все то же… Голодает.

Домик старого Серенса словно перенесен из детской сказки. Островерхая черепичная крыша, непомерно большая труба, бросающая вызов даже соседним двухэтажным домам, два окна и дверь, затейливая нарядная табличка с номером извещает, что сей дом принадлежит Серенсу. Почему, спрашивается, не похвастать единственным, что осталось от лучших времен?..

— Дверь отперта, — слышен изнутри слабый голос, как только смолкает тарахтение тележки молочника.

Томас толкает дверь. В передней темно. Он ощупью находит изъеденную жучком старую дубовую дверь. Теперь он в комнате, все убранство которой составляет некрашеный стол, железная кровать и книжная полка. В кровати лежит старик лет семидесяти. Заслышав шаги, он приподымается на локтях и сквозь пенсне смотрит на вошедшего.

— Доброе утро, господин Серенс! Молочка вам принес — Старый Томас берет со стола литровую бутыль и хочет налить молока.

— Не надо, господин Томас! — слабо машет рукой Серенс.

— Пустяки, сочтемся в другой раз. — Томас, налив молока, присаживается на край кровати. Затем окидывает невеселым взглядом книжную полку. На ней штук двадцать книг… — Опять? — спрашивает он со вздохом.

— Что поделать? — отвечает Серенс, пытаясь придать голосу бодрость. — Единственный источник моих доходов — это распродажа собственных книг и открывание дверец чужих автомобилей. Но мне-то что! Если кому и приходится туго, так это жителям Бергхольма.

О да!.. Второго такого наводнения никто не помнит. — А если к тому еще… — Он не осмелился высказать до конца свое мрачное предположение. — Тогда Бергхольм вообще будет отрезан от мира…

— Вы тоже слыхали?

— Еще бы! Весь город только и говорит, что о забастовке лоцманов… Уже сегодня молока берут меньше, чем всегда…

— Что остается людям делать? Жизнь день ото дня дорожает, я тоже забастовал бы, да где уж…

— Правда ваша. В последнее время корабли заходят все реже… Хоть бы скорей подписали торговое соглашение с русскими! Тогда оживем малость…

— Дай-то бог, — шепчет Серенс, — боюсь только, ничего из этого не выйдет. Борк поклялся, что правительство сломает себе шею на этом договоре.

— Тот самый Борк, что недавно вернулся из Вашингтона?

— А то какой же. Неспроста он там гостил… В случае смены правительства, наверняка станет министром внутренних дел. Тогда узнаем почем фунт лиха…

— Дядюшка Томас! — нетерпеливо зовут с улицы.

— Ну, мне пора. — Томас прощается. — Поправляйтесь! Вот тут лекарство… — Томас кладет на стол серебряную монету и, не обращая внимания на протесты Серенса, быстро уходит.

«Корона» — лучшая гостиница Криспорта. Здесь имеют обыкновение останавливаться столичные коммерсанты, капитаны заграничных пароходов, желающие после долгого рейса покутить ночь-другую.

Бар гостиницы «Корона» с темными дубовыми панелями и зеркалами в позолоченных рамах, освещенный пестрыми лампочками, по ночам обычно становится тем местом, где скрепляются шампанским кое-какие сделки. Днем же в бар любят заглянуть местные торговцы с тем, чтобы посудачить за бокалом коктейля о последних новостях и, если повезет, провернуть выгодное дельце.

Сейчас в баре пусто. Лишь за одним столиком сидят двое мужчин. Это президент местного отделения союза судовладельцев Фрекса — жилистый, пятидесятилетний человек в золотых очках, в черном костюме и белом жилете; второй — Керзен, крупнейший судовладелец Криспорта. Он значительно старше Фрексы, но впечатление такое, будто годы, не оставляя следа, шли мимо его могучей статной фигуры. Даже когда сидит, он кажется выше бармена, суетящегося за стойкой. Бутылки с разноцветными жидкостями бросают с витрины пестрые отблески на продолговатое лицо бармена.

Консул Фрекса — а он вот уже двадцать лет как почетный консул Сальвадора — театральным жестом кладет сигару на пепельницу и, взяв поданный барменом бокал, подымает его.

— Так за что же мы выпьем? — спрашивает он в раздумье.

— За то, чтобы не бастовали лоцманы! — чокается с консулом Керзен.

Тот недовольно кривит лицо.

— Теперь морщиться поздно, — продолжает Керзен, залпом выпивая свой бокал. — Незачем было снижать им зарплату.

Консул надменно молчит.

— Не следовало этого делать, — твердит свое Керзен. — Притом еще в самый разгар навигации. Каждый день приносит огромные убытки.

Консул молчит.

— Что вы молчите! Вы же наш президент! — начинает горячиться Керзен. — Вы должны попытаться прийти к соглашению!

— Теперь поздно об этом думать, — холодно отвечает консул и, сделав глубокую затяжку, выпускает перед собой серию ровных, одно в одно, колец дыма. — А где вы изволили пребывать во время голосования?

— Как это — где? Там же, где и все! Мы ведь надеялись, что они уступят… Даже вы не ожидали…

— Не стоит волноваться, Керзен. Я, как и вы, хотел бы надеяться, что они не объявят забастовку… А если даже и объявят… есть способы заставить их капитулировать… Такие, что навсегда отобьют охоту.

— Какие там способы! Разве что господь сотворит чудо. — Керзен так возбужден, что подносит к губам пустой бокал. Спохватившись, окликает бармена: — Еще один!

— Есть! — Консул наклоняется над столом и многозначительно произносит: — Борк!

— Борк?! — Морщинистое лицо Керзена светлеет. — Если Борк, тогда, конечно… Тогда есть надежда… Но согласится ли?

— Положитесь на меня! — Консул кладет мускулистую руку Керзену на плечо. — Все будет в порядке.

Дверь бара с шумом распахивается, в витрине даже звякают бутылки.

— Лоцманы объявили забастовку! — с порога говорит вошедший. Это мелкий судовладелец Зуммер, сутулый, неряшливо одетый старичок. Сейчас он кажется более согбенным, чем обычно.

— Что?! — поперхнулся Керзен коктейлем.

— Итак, военные действия начались, — спокойно заключает консул. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— С кем же мы воюем? — Голос Зуммера похож на стон. — С самими собой! Я и без того не знаю, где искать спасения от векселей, а теперь мне и вовсе грозит банкротство.

— Бросьте ныть! У меня в пять раз больше судов, тем не менее я спокоен, — утешает его консул.

— В том-то и дело! — Зуммер тяжко опускается в кресло, которое ему придвинул Керзен. — После войны у меня было десять пароходов. Два года назад оставалось еще шесть, теперь — всего три… Попробуй развернись-ка. Разве это порт? Это же морг с плавучими гробами!

— Вы, случайно, не вошли компаньоном в погребальную контору Швика? — не без иронии поинтересовался консул.

— Ничего, еще настанет время, когда и вы забеспокоитесь, — цедит сквозь зубы Керзен.

— Еще несколько дней, и я с сумой пойду по миру, — ужасается Зуммер.

— Без паники, господа! — твердо произносит консул. — У меня заказан разговор с Борком.

— О-о! — Это все, что может произнести Зуммер. Однако в это восклицание он вкладывает столько благоговения, что сразу делается ясно: Зуммер тоже считает Борка чем-то вроде Христа-спасителя.

— Господам не скучно? — В бар, покачивая бедрами, входит рыжеволосая красотка.

Ее кокетливый вопрос и задорный взгляд падают в пустоту. Рыжая пожимает голыми, густо припудренными пудрой цвета загара плечами и, взгромоздясь на высокий табурет, заказывает себе мартини.

Молчание становится затяжным. Консул Фрекса невозмутимо курит сигару, не забывая время от времени стряхивать пепел. Керзен тупо уставился в пустой бокал. Зуммер нервно барабанит подагрическими пальцами по стеклу стола. Может, в его представлении это должно звучать веселым маршем, но смахивает, скорее, на похоронный.

Отворяется дверь бара.

— Господин консул, доктор Борк у телефона, — докладывает швейцар.

— О! — шепчет Зуммер, переставая барабанить по столу.

Керзен отрывает взгляд от пустого бокала и переводит его на Фрексу: смотрит с нетерпением, точно подгоняет. А консул и сейчас подчеркнуто спокоен: встает медлительно, за швейцаром следует не торопясь. Также бесстрастен и его голос:

— Консул Фрекса слушает.

Но уже через минуту выражение его лица меняется. На висках взбухают жилы.

— Но ведь вы же дали слово, доктор!.. В конце концов, вы — юрисконсульт союза!.. Я полагаюсь на вас.

— Ничего не могу поделать, консул, — отвечает Борк на другом конце провода. — Минуточку!.. — Он говорит со своим секретарем: — Кто? Депутат Фемарн от крестьянской партии? Пусть подождет, я сейчас закончу разговор… Алло, вы слушаете, дорогой консул?.. На этот раз действительно ничего нельзя предпринять… У меня сейчас более важные дела. Это ваша собственная вина, в первую очередь надо было проконсультироваться со мной… Позвоните через три дня, когда произойдет смена кабинета…