Бесконечная история (СИ) - Коллектив авторов

Поэт замер, и Бенджамину показалось, что в его глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

— Доктор, будьте таким всегда. Гнев идет вам больше безразличия.

«Не дай Бог вам увидеть мой гнев, милорд».

— Так что же, черт возьми, терзает вашу душу, Байрон? Вы умоляете о встрече, а теперь мы уже час обсуждаем погоду и новости света. Вы, смею вас упрекнуть, оторвали меня от дел.

И он дождался. В полном льда взгляде зажглась прежняя искра.

— Доктор, давайте отринем ложь и взглянем правде в глаза…

Наши дни

— Глядя правде в глаза, я погубил в себе отличного парикмахера.

Митос с улыбкой чеширского кота отложил ножницы, глядя, как Байрон рассматривает в зеркале непривычно короткие волосы.

— И садиста. Дорогой доктор, мне искренне казалось пару раз, что ты наплюешь на все свои обещания и отрежешь уши раньше, чем голову.

Старейший присел на край подоконника, скрестив ноги:

— Зато, мой лорд, вы не представляете, какое это блаженство: знать, что вы будете молчать, хотя бы пока у меня в руках ножницы. Правда, его омрачает одна мысль…

Байрон, сидевший в кресле, резко развернулся, и в его, направленном прямо в глаза Митоса, взгляде читалось волнение, подтверждающее утреннее беспокойство Старейшего. Которое он пока был не намерен показывать.

— Я готовлю, хожу за продуктами, теперь еще и исполняю функции личного парикмахера… Байрон, тебе был нужен я или бесплатная прислуга?

Поэт, расслабившись, рассмеялся, и Митос не смог не присоединиться. Придуманная на ходу колкость пришлась уж очень к месту.

Сейчас, Байрон выглядел… Нормальным. По крайней мере, настолько, насколько это определение вообще было к нему применимо. Но предательскую мысль о том, что все может оказаться лишь его, Митоса, неоправданными страхами, тот гнал взашей, возвращаясь мыслями к листку бумаги в идеально прибранной ванне. Чтобы там ни было, утром ему лгали. Лгали с совершенно преданными и честными глазами. И теперь нестерпимо хотелось выяснить причину, пусть она и окажется самой прозаичной. Главное, чтобы она не привела эту поэму о жизни лорда Байрона и его с ним дружбе к самому прозаичному для двух Бессмертных финалу.

Лист восьмой

Судьба явно пошутила, дав этому человеку фамилию Дарси. Нет, Колин был бесспорно красив, если уметь видеть. По-мужски красив. А в сочетании с прекрасными исконно английскими манерами, которых Байрон не встречал уже давно, его красота выглядела еще более выигрышно. Но эта была явно не та откровенная сексуальность, которую все привыкли приписывать пресловутому мистеру Дарси.

— Ноэль, я не привык говорить такое своим сотрудникам, но ты — особый случай. Ты великолепен! — Колин отложил листы со статьей и улыбнулся свободно устроившемуся в кресле Байрону. — Не боишься, что когда мы это опубликуем, ты проснешься звездой?

Байрон поправил сбившийся шейный платок и наклонился вперед:

— А ты знаешь много знаменитых криминальных репортеров, Колин, дружище? Я — нет. Хотел бы славы — пошел бы по стопам брата. Но он, знаешь ли, плохо кончил. На твой вопрос — нет. Не боюсь. Но и не жажду. Тем более что опубликуем мы ее не скоро. Обдумал мое предложение?

Колин, высокий, выше Байрона точно, и крепко сложенный, поднялся из-за стола, бросил на поэта взгляд сверху вниз и подошел к окну.

— Обдумал. Но скажи, ты уверен, что найдешь на этого аристократа что-то еще, не вляпавшись при этом в неприятности?

Байрон поднялся вслед за ним и встал рядом. Бросив взгляд на шефа, он поймал себя на совершенно неуместной мысли, что проживи он сам смертным еще лет десять-пятнадцать, то выглядел бы, наверное, примерно так же. И эта мысль ему все-таки льстила. В Дарси было что-то притягательное.

— Найду, уж поверьте, мистер Дарси, — удержаться от подколки он не смог. — А вляпаться… Я выследил его, и меня не заметила даже мышка. Я умею быть невидимым, если хочу.

Пропустив обращение Байрона мимо ушей, редактор едва заметно улыбнулся:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Слабо в это верится. Но ты талантливый парень, этого не отнять. Так что если уверен — работай. Только не затягивай. И будь добр, не лезь на рожон.

Но поэта его слова уже мало волновали. Он почти уперся лбом в стекло, пытаясь разглядеть с высоты десятого этажа что-то внизу.

— Колин, видишь зеленую ауди, приятель? Она всегда тут стоит?

Дарси протер очки и пристально посмотрел туда, куда указывал юноша:

— Не обращал внимания, но… Нет, скорее нет. Я бы запомнил этот идиотский цвет.

Когда он обернулся, Байрон уже собирал со стола документы, явно планируя откланяться.

— К чему ты это спросил, Ноэль? Тебе кажется, что…

Договорить ему не дали:

— Колин, нет. Мне не кажется, что за мной следят. Кто я такой, чтобы за мной следить, друг? — но говоря это, Байрон уже прекрасно понимал, что лжет. Он почти сразу вспомнил, где видел эту машину — у ворот заброшенного загородного клуба, где позавчера ночью (или вчера утром, как посмотреть) плохие английские парни вели светскую беседу с плохими афганскими парнями. И где потом он осознал всю прекрасную гамму ощущений, которую испытываешь, когда тебе ломают ногами ребра.

Дарси остановил его у самого выхода:

— Знаешь, копай это дело сколько угодно. Но сначала отдохни недельку. Съезди куда-нибудь. И не переживай о деньгах. Считай это авансом за статью.

А вот это было кстати.

— Не буду отказываться, не сочти за наглость. И… спасибо за заботу. Я такое не забываю.

Док сидел за ноутбуком, выискивая что-то в своей почте. Рядом остывали остатки кофе и обеда. Прямо на которые и лег бумажный конверт.

— Знаешь что, дорогой Док? Пакуй-ка чемоданы.

Митос, до этого не обращавший внимания даже на Зов, резко поднял голову:

— Знаете что, милорд, вы притащили меня в эту ужасную страну, вселили в этот табачный ад, именуемый вашей квартирой, а теперь пытаетесь от меня отделаться? И не подумаю.

Хотя в голосе Дока и звучало что-то похожее на веселье, Байрон по обеспокоенному взгляду понял, что подобрал не лучшие слова.

— Боги, Бен, выдохни. Это билеты не в Париж. У нас в шесть самолет. В Венецию. Знаешь ли, приятель, у меня этот город тоже уже сидит в печенках. Так что собирайся, неделя отдыха нам не помешает. Мы ведь когда-то отлично проводили там время.

Митос усмехнулся:

— Во-первых, Джорджи, если так хочется звать меня не моим именем, то называй хотя бы Адамом. С твоими вечными «Док» и «Бен» я скоро сам запутаюсь. А во-вторых, с чего ты взял, что я соглашусь с тобой куда-то лететь?

Поэт бесцеремонно облокотился локтями на плечи Старейшего и деланно вздохнул:

— Во-первых, Бен, если так хочется называть меня по имени в принципе, то зови хотя бы Ноэлем. Меня сейчас зовут именно так, и это имя, пожалуй, лучшее, что на данный момент осталось у меня со времен брака. И я ненавижу, когда меня называют «Джорджи». А во-вторых, с того, дорогой мой, что ты до сих пор не отказался.

Спорить было бессмысленно.

Лист девятый

Венеция, четверо суток спустя

— Тот, кто называет Венецию вонючей, ничего не смыслит в жизни, — Митос резко обернулся и встал, облокотившись спиной на кованую ограду балкона палаццо. Бутылка вина опасно балансировала на узкой ограде, лишь слегка придерживаемая его рукой.

— А? Что? — Байрон отстранил рыжеволосую бестию, устроившуюся у него на коленях, — Док, присоединяйся или помолчи, молю.

Девушка что-то пролепетала на итальянском, но ее явно никто не слушал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Это была единственная просьба Байрона, озвученная им еще в Лондоне — на неделю они должны забыть все, что было за пределами девятнадцатого века. То есть, это должна быть неделя, равная времени, проведенному на вилле Диодати. Или тем дням, что они потом проводили тут же, в Венеции. За исключением одного. И это исключение никто даже не озвучивал — никакой дури, даже травки.