Постчеловек: глоссарий - Рози Брайдотти

мифологии, веры, мистики, религии, Бога, вечной жизни. На самом деле именно из-за секулярного притязания быть всего лишь человеком появилась возможность по-настоящему испытать жуткое бремя сохранения человечности в нечеловеческой среде: все сферы не-человеческого, которые до сих пор покровительствовали человечеству, – космос, природа, вселенная – были расколдованы и рационализированы. В этой ситуации разум, притязавший на свою новую суверенную рациональность, не только установил ее пределы, но и осознал свою безосновность, обреченность на смертность и вымирание; ранее же все внечеловеческие элементы находились в сотрудничестве с человечеством на правах его мистического космического «дома». Иными словами, именно с рождением гуманизма измерение агентности внечеловеческого стало проявлять себя как нечто совершенно чуждое.

И всё-таки немецкий идеализм не считал эти чужеродные, нечеловеческие компоненты непостижимыми для человеческого разума. Напротив, даже для Канта разум оставался инструментом проникновения в эту неприятную, отчужденную инаковость. Кантовские понятия возвышенного или вещи в себе предполагают неспособность человеческого познания превзойти человеческое сознание. Однако это «запредельное» представлялось регулятивной идеей человеческого сознания о более широком внечеловеческом разуме.

Еще острее этот момент выражен у Гегеля: он утверждает, что есть внечеловеческий (абсолютный) дух и тем не менее человеческая мысль может развиться до универсального внечеловеческого уровня, не переставая при этом быть человеческой. Как утверждает Эвальд Ильенков в своей «Космологии духа», именно Гегель пытался решить проблему сверх(вне)человеческого разума: человеческая мысль понималась в ее способности познавать, следуя законам абсолютного духа (Ильенков, 1991). В соответствии с этой логикой, тот факт, что человеческое сознание может сделать вывод о существовании более обширной когнитивной способности и высшего по сравнению с ним разума, только подтверждает, что этот вывод о внечеловеческом принадлежит человеческому разуму как таковому и нет ничего, что превосходило бы его или выходило бы за его пределы. Несмотря на свои ограничения, человеческий разум остается единственным средством поиска абсолюта. В противном случае потребовалось бы безосновательно утверждать необходимость сверхъестественных духов, богов, божественных реальностей и т. д. Следовательно, синдром отчуждения и оторванности от человеческой субъективности неизбежно возвращается к теологии или вариациям технопантеизма.

Рэй Брасье дает совершенно противоположную трактовку диалектики человечности и внечеловечности разума. По его словам, трансцендентальный субъект и мышление могут быть только неантропологическими, чужеродными, внеземными и внечеловеческими (Brassier, 2001). Прекрасным примером такой позиции в искусстве был Карлхайнц Штокхаузен. Он считал, что его музыка непонятна человеческому уху и, следовательно, является совершенно внечеловеческой, поскольку человек как вид приближается к новому когнитивному повороту, предполагающему расширение интеллекта (intelligence) и восприятия. Эта эволюция разделила бы человечество на тех, у кого более развиты навыки разумного познания, и тех, кто обладает меньшими интеллектуальными и репродуктивными потребностями.

Спекулятивно-реалистические, акселерационистские и объектно-ориентированные теории идут в этом направлении еще дальше. Для них ингуманистический универсализм в истории мысли – лишь ложная проекция конечного человеческого разума. История человечества, его материальная культура и история мысли могут быть не более чем мельчайшим эпизодом в жизни вселенной, а мышление лишь мифологизирует то, чем может быть действительно независимое, внечеловеческое знание. Интеллект (intelligence) имеет атрибуты человеческого разума, но его процедуры познания (cognition) и мыслительной деятельности (intellect) должны быть вынесены за пределы человеческого мозга и сознания (mind) и наделены самостоятельностью.

Иными словами, современные дискуссии о внечеловеческих агентностях отвергают свои философские основания, чтобы поставить проблему внечеловеческого не столько в качестве проблемы разума, сколько в качестве автономного внечеловеческого интеллекта, даже если номинально он обнаружится в человеческом теле или обществе. Также очевидно, что различные манифестации машинного интеллекта, вычислительных наук и в более широком смысле инфраструктуры когнитивного капитала превышают возможности человеческого разума и человеческой жизни. Современные процессы в экономике, военных технологиях и медиа управляются такими искусственными абстракциями и не-человеческими агентностями. Следовательно, в этой связи важно доказать, что эксперименты с нейрофизиологией демонстрируют наличие элементов искусственного, не-человеческого интеллекта и вычислений в самом человеческом мозге. Важным аргументом в оправдание алгоритмического и кибернетического интеллекта является то, что вычисление вовсе не является автоматом, собранным из информации и счета, но включает разрывы, травмы, парадоксы и невычислимые условия (Parisi, 2013a). Таким образом, дебаты о внечеловеческом не требуют какого-либо завершения человеческого. Речь же в них идет о том, что технологическое совершенствование, современное когнитивное производство и возможности человеческого сознания в его некорреляционной автономии гораздо больше похожи на искусственный интеллект, чем на то, что изображалось в качестве человеческого разума в истории или философии.

Такому пониманию внечеловеческого не интересно диалектическое пересечение человеческого с внечеловеческим, в частности через рассмотрение того, насколько индивидуальный человеческий разум может продвинуться по направлению к чему-то высшему с когнитивной точки зрения. Помимо утверждений о совершенстве разума, превосходящего человеческое состояние, теории автономного интеллекта скорее настаивают на новом понимании разума как внечеловеческой способности (Pasquinelli, 2015a). Они ищут внутри разума, даже человеческого, нейронную функцию, которая была бы отчужденной, не-человеческой и не имела бы когнитивной связи с тем измерением разума, что вписано в человеческий опыт, сознание, историю. Такие функции разумной деятельности могли бы обладать чужеродной внечеловеческой автономией, ведущей к утверждению, что в мышлении, науке, технологиях, экономике и социетальной инфраструктуре всегда существовал значительный компонент инородного интеллекта, а для философии всегда было важно, что разум или мысль скорее были свойственны искусственным не-человеческим интеллектам, чем мышлению как трансцендентальной, философской и критической операции (Negarestani, 2015).

Такой абстрактный, автономный интеллект не нуждается в сознании. Иными словами, дело не в том, что нечто, бывшее человеком, должно стать чем-то более радикальным и развитым, а в том, что он/она должен/должна переоценить себя как нечеловеческое вместе со всеми своими истоками: прошлыми, настоящими и будущими. Негарестани утверждает, ссылаясь на Алана Тьюринга, что в человеке нет ничего, что нельзя было бы абстрагировать и реализовать в виде вычислений (Ibid.). Более того, так называемый человеческий разум является функцией, открытой для будущего переустановления, а это значит, что способы реализации разума можно заменить определенными функциями интеллекта, которые, в свою очередь, могли бы полностью изменить тип человеческой мыслительной деятельности. Человек не только может измениться в долгосрочной эволюционной перспективе, но и уже сейчас может считать свою человечность иной. Будучи человеком, он все же может перестать видеть себя как человека.

По словам Негарестани, «тезис Тьюринга о вычислительной функциональной реализуемости человеческого разума… предполагает, что не существует сущностного предела возможностям реконструкции человека или того, в чем заключается его значение» (Ibid.: 152).

В этом заключении ценно то, что оно направляет программу человеческого в неопределенное будущее, открывая многоплановые возможности развития и эмансипации. С другой стороны, такие футуристически открытые потенциальности предполагают, что:

1) разум можно определить только как интеллект, реализованный через машинные, алгоритмические параметры, то есть он по определению внечеловеческий;

2) что приводит ко