Сыны Дехевая. Предания о демонах и рассказы охотников за головами - Георгий Георгиевич Пермяков

потом они начали сомневаться, так как опасались, что в Квеле могут оказаться чужеземцы с ружьями. И тогда гулукские мужчины решили напасть на другую, габгабскую, деревню{299}, с которой они также враждовали.

Но я подумал, что скорее всего они все-таки пойдут на Квель и дальше — на Йедьерук, так как им очень хотелось добыть железные топоры и ножи. И вполне возможно, что габгабскую деревню они назвали только для того, чтобы обмануть меня, ведь я как-никак был йе-нан.

Поэтому я ночью тайком бежал из Гулука. А это вовсе не легко, так как вокруг габгабских деревень в высокой траве торчит много острых крючков из бамбука или древесины нибунговых пальм, и даже сами местные жители иногда нечаянно наступают на них. Но мне повезло: я благополучно миновал опасное место, и никто не гнался за мной.

Вскоре я добрался до Бупула. Люди там и так неприветливы и подозрительны, а из-за того, что я пришел из Гулука, они смотрели на меня совсем косо. Но когда я предупредил их о готовящейся охоте за головами, они стали приветливее и даже отвезли меня вниз по Абталу до деревни Квель. Там я и остался, потому что за это время мои родители в Йедьеруке уже умерли.

Гулукцы так и не напали на нас, но зато к нам явились чужеземцы — охотники за райскими птицами. Они заставили нас носить их вещи. Правда, мы получили за это табак и стеклянные бусы{300}, а также ножи, но они часто избивали нас и говорили неприличные слова{301}. Чужеземцы грабили наши сады и резали наших свиней. А мы ничего не могли поделать, потому что у них были ружья. Они также ничего не давали нам, когда убивали райскую птицу. И если владелец дерева{302} пытался выпросить у них хоть немного табаку, они били и ругали его. Кроме того, чужеземцы воровали наших женщин{303}. Все это мне очень не понравилось, и так как я думал, что в Гулуке уже отказались от вражды к Квелю, то снова пошел туда.

Дойдя до Гулука, я остановился и трижды подул в свою собачью манилку{304}. Тогда из деревни вышли трое старых мужчин и спросили, чего мне нужно. Я ответил, что вернулся и теперь хочу остаться у них. Они ехидно рассмеялись и сказали: «Может быть, ты хочешь показать чужеземцам дорогу в Гулук?» Но я рассказал им о плохом поведении чужеземцев у йе-нан и добавил, что сам сбежал от них и очень хотел бы опять поселиться в Гулуке. Тут старики угостили меня орехами бетеля, и мы все вместе стали их жевать{305}. Так что все было хорошо. Вскоре после возвращения я женился на одной гулукской девушке и снова стал полноправным жителем этой деревни.

Позднее я как-то сказал гулукцам, что на Абтале и в лесных деревнях йе-нан много лучше, чем в краю габгаб, и тогда у людей снова вспыхнуло ко мне недоверие. Однажды моя жена услыхала, как мужчины говорили, будто я предатель, и что меня надо убить. Она передала мне это. Я сделал вид, будто собрался идти на свой огород, и опять бежал в Квель{306}. Жену же мне пришлось оставить в Гулуке. И теперь я никак не могу к ней вернуться, потому что ее земляки непременно убьют меня.

Люди габгаб — плохие, и это хорошо, что Акон-Явал{307} наслал на них мор. Полицейский патруль и учитель-миссионер, который живет здесь, сами видели, что в деревнях Вам, Нагове и Сангезе люди лежали мертвые{308}. Вероятно, и в Гулуке они тоже поумирали. Но мою жену мне, конечно, следовало взять с собой.

Остается добавить, что жители Квеля стали считать Тибула за его более обширные знания необыкновенным человеком, а в их глазах это равнозначно понятию «колдун», которого все боятся и постепенно начинают ненавидеть. Сам же он страдал от невозможности совместить любовь к родине с чувством любви к своей жене, а его склонность к независимости не позволяла ему нигде стать по-настоящему своим человеком.

Печальная история жизни Тибула свидетельствует о том, что люди, которых мы считаем грубыми и дикими, так как они иногда отрезают головы себе подобным или едят человеческое мясо, на самом деле способны к глубоким душевным переживаниям.

В период моего пребывания на острове Фредерика-Хендрика я узнал еще одну историю охоты за головами. Весьма неблаговидную роль сыграл в ней один японец, по имени Вада, которому, к сожалению, удалось избежать наказания за свои преступления. Впервые я услыхал о нем от жителей деревни Тор, когда спрашивал их о текстах так называемых ватьиб{309}, особых песен, исполняемых островитянами во время танцев. В одной из таких песен поется:

«Вонггеавор, вогекумара;

вогекурае, ленгурленгур».

Это означает: «Вам еще ничего не известно, но мы рассчитаемся с вами; мы еще расплатимся с вами, так что не зазнавайтесь!» Люди из Тора очень гордились этой песней, так как она, по их мнению, свидетельствовала об их славе. Возникновение данной песни связано с одной охотой за головами, которую предприняли люди с реки Карерамо{310}, протекающей в западной части острова Фредерика-Хендрика, против жителей деревни Инунгальнам, расположенной на его южном побережье. Жители Тора не родственны ни с одной из этих групп{311}, но они помогли карерамцам, а потом сами стали жертвой японца, за что отомстили его союзникам. Из-за множества названий деревень эта история несколько трудна для понимания, однако вследствие вмешательства японского авантюриста, ее по крайней мере можно датировать, так как он появился в тех краях в 1928 году. Во всяком случае, так уверяют другие «по-аним», узнавшие имена его спутников.

ПЕСНЯ ДЕРЕВНИ ТОР

Однажды в Тор пришли мужчины из Карерамо{312}, Пембера, Каве, Мурбы, Ветау и Тьибендара и сказали, что хотят отправиться в Инунгальнам за головами. Все это были наши друзья, и они попросили нас показать им дорогу в Инунгальнам, потому что тем, кто ее не знает, туда не пройти, а напасть на эту деревню со стороны моря они не могли, так как тогда их заметили бы слишком рано. Мы повели их через внутреннее болото и к рассвету добрались до Инунгальнама.

Все люди в деревне еще спали, и карерамцы