Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) - Татьяна Симонова

В Варшаве приступила к работе[620] Российско-украинская делегация (РУД) смешанной комиссии по репатриации, в ведении которой оказался в первую очередь весь контингент, размещенный в польских лагерях (военнопленные красноармейцы и интернированные антисоветских формирований), а также беженцы, по разным причинам оказавшиеся на территории Польши. РУД обсудила важнейшие направления работы и приняла решение провести инспекционные поездки в крупнейшие лагеря: Стржалково, Домбе, Тухола. Пулавы[621]. С 30 апреля по 4 мая делегаты РУД посетили лагерь Стржалково.

Обстоятельный доклад в Информбюро РЭК об этом событии оставил агент литературно-агитационной комиссии РЭК Б. Рыбаков. Доклад поступил польское министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел, а также руководству второго отдела штаба польского военного министерства.

Агент сообщал, что 1 мая делегат РУД поздравил «массу» с пролетарским праздником, после чего от интернированных «полился поток жалоб на то, что в Совдепию могут ехать лишь те, которые имеют деньги» (командование лагеря желающих выехать на родину включало в списки репатриантов за взятки). Вечером в коммунистическом бараке («барак был наполнен до предельной возможности») состоялся митинг, на котором член РУД Корзинкин заявил, что «Совдепия признана всеми европейскими державами, покончила со всеми своими врагами и в настоящее время заключила мир с Польшей».

Далее Корзинкин, по свидетельству Рыбакова, заявил, что газета «Свобода», издаваемая Б. Савинковым, «их политическим врагом, говорящая о восстаниях внутри России – лжет». Однако делегат РУД подтвердил «наличие Кронштадтского восстания» в Советской России, но «по настроению его речи» агент литературно-агитационной комиссии заключил, что «больших для них жертв стоило дело усмирения последнего». Агент отметил также, что на митинге присутствовали интернированные армии генерала Булак-Балаховича из лагеря Щепёрно»[622].

2 мая в лагере Стржалково состоялось заседание специальной советско-польской комиссии с участием членов РУД и представителей советского РОКК в Польше, а также представителей ключевых военных структур Польской республики (военного министерства, главного командования польской армии, второго отдела штаба Познанского ВО, руководства лагеря). Кроме важнейших вопросов о содержании советских граждан (военнопленных и интернированных), был рассмотрен вопрос о необходимости немедленного оповещения лагерного контингента о содержании Рижского мирного договора, в первую очередь – 4, 5 и 6-й статей Соглашения о репатриации на польском и русском языках[623].

Пребывание делегации РУД в лагере «подействовало разлагающе не только на массу военнопленных, но и на надзор», – отметил агент литературно-агитационной комиссии; во время посещения лагерного госпиталя советскими делегатами «были замечены польские солдаты, певшие Интернационал»[624]. На следующий день ситуация в лагере еще более осложнилась: агент сообщал, что «настроение пленных приподнятое, дисциплина падает», что «отправляющихся в Совдепию балаховцев» в рамках репатриации пугали «расстрелами на границе»[625].

15 мая маршал Пилсудский, посетив лагеря в Калише и Щепёрно, публично попросил у интернированных бывшего «отряда русских беженцев» прощения. Как отмечал польский исследователь З. Карпус, этот визит маршала означал принятие маршалом курса на ликвидацию лагерей интернированных[626]. Вслед за этим заявлением Пилсудского в эмигрантской газете «Общее дело» (Париж), которую издавал сочувствующий деятельности Б. Савинкова В. Л. Бурцев, появились публикации о положении русских интернированных в польских лагерях.

Автор статей – Г. Соколов-Эли, в начале 1921 г. посетил лагеря в Польше, где были размещены солдаты и офицеры 3РА. «Люди гибнут, их надо спасти» – под таким названием журналист опубликовал информацию о своих впечатлениях. «Они находятся в самом тяжелом положении, – писал журналист, – раздетые люди живут в полуразваленных землянках, в сырости и холоде, получая пищи лишь столько, чтобы не умереть с голода, и находятся в полной зависимости от любого лагерного унтер-офицера». «Заступиться за них некому, – подчеркивал корреспондент, – поскольку их командный состав либо отрешен, либо в тюрьме»[627].

Политическому имиджу Б. Савинкова был нанесен серьезный урон. В начале июня он писал главному редактору «Общего дела» Бурцеву, что изображенная журналистом картина могла соответствовать действительности только в декабре 1920 г., когда РЭК еще «не мог значительно улучшить быт интернированных за недостатком времени».

В мае же 1921 г., по словам Б. Савинкова, «все изменилось почти до неузнаваемости». «Армия, вернувшаяся после неудачного похода, на территории Польши не разложилась, – утверждал председатель РЭК, – а постепенно, в большей части своих чинов, в одиночном порядке, или ушла в Россию для пропаганды против коммунистической власти, или рассеялась по провинциям Польши, честным трудом зарабатывая свой хлеб»[628].

Отношение к фигуре Б. Савинкова в Польше также претерпело сильные изменения: «В некоторых польских правительственных учреждениях нет сочувствия деятельности РЭК»[629], – докладывал его председатель на очередном заседании комитета. К тому же во время встречи с начальником Генерального штаба генералом В. Сикорским Б. Савинков узнал, что выделенные польским правительством очередные 30 миллионов польских марок поделены пополам (между РЭК и УНР).

Б. Савинкову тем не менее удалось выпросить у Сикорского ссуду в размере 20 миллионов марок «под залог санитарного имущества», а также получить его согласие на перемещение контингента интернированных ближе к восточной границе Польши. Однако военное министерство Польши, в свою очередь, потребовало от РЭК «подписки о том, что никаких претензий на содержание интернированных Комитет более не имеет»[630].

Одним из маневров, предпринятых Б. Савинковым для стимуляции интереса к себе со стороны польской «военной партии», стала его попытка «устроить» казаков на польскую пограничную службу. 16 мая Б. Савинков направил благодарственное письмо полковнику Довойно-Соллогубу за «содействие» в решении вопроса о занятости интернированных в лагерях. В письме Б. Савинков предложил военному командованию Польши разрешить интернированным казачьим частям «нести пограничную службу в составе польских войск», а прочим интернированным – разрешить «вольные работы». Вопрос о службе казаков в польских пограничных войсках представлялся Б. Савинкову решенным, он просил польского полковника «не отказать возбудить ходатайство» разрешить несение пограничной службы «еще и частям регулярной кавалерии» (гусарскому полку НДА и конному полку 3РА)[631].

Затем Б. Савинков представил вице-министру иностранных дел Польши Домбровскому свои соображения о том, «в какой именно форме наиболее удобно включить предназначаемые для несения пограничной службы части в состав польских войск и в какой именно местности наиболее желательно предоставить остальным частям вольные работы»[632].

Общая численность казаков в лагерях Польши к этому моменту составила 4400 человек. Из них 3500 человек (донские, кубанские, уральские, оренбургские казаки), находились в лагерях Остров-Ломжинский и Ружаны, 900 человек – в отряде есаула Яковлева. Одним из условий приема казаков на польскую службу Б. Савинков поставил возвращение их на родину «на конях, с вооружением» в случае государственного переворота в России. Кроме этого, казачьи части в случае войны не должны были воевать с соседними государствами, «кроме как с Германией и большевиками»[633].

Этому обращению предшествовала подготовительная работа, в которую Б. Савинков вложил немало энергии. Еще 4 апреля он подписал соглашение с Донской демократической группой в Болгарии о «международно-правовом союзном объединении». РПК «признал государственную независимость области Войска Донского под управлением ее демократических республиканских учреждений». От Донской демократической группы соглашение подписал заместитель председателя Донского войскового круга М. Н. Гнилорыбов. Соглашение обязывало стороны взять на себя руководство «военно-политическим движением»[634]. Это соглашение должно было стать продолжением военной конвенции между РЭК и правительством головного атамана Петлюры, заключенной 19 февраля 1921 г.

С 28 по 31 мая 1921 г. с разрешения начальника секции пленных и интернированных МИД[635] под руководством казачьего полковника Гнилорыбова прошел казачий съезд в лагере Остров-Ломжинский. 43 депутата представляли интернированных казаков (донских, оренбургских, кубанских) и калмыков, оставшихся в Польше, из которых почти 3 тысячи человек составляли донские казаки. Делегаты направили маршалу Пилсудскому, «вождю народа и национальному герою», телеграмму с благодарностью «благородному братскому народу польскому за приют, который казаки в его отечестве нашли в тяжкую годину национального несчастья»[636].