Настоящие мемуары гейши - Минеко Иваски

Я быстро становилась самой популярной майко в Киото, что означало множество приглашений на озашики в очая в других карюкаи, вне Гион Кобу. Их владельцы очень хотели видеть меня, и, если приглашение было достаточно важным, мама Масако принимала его. Посещения других карюкаи не казались мне странными: я наивно полагала, что все, что хорошо для бизнеса, хорошо для тех, кто принимает в этом участие.

Однако в Гион Кобу не все разделяли мое мнение. Другие майко и гейко думали, что я внедряюсь в чужие карюкаи, и одна из них даже вкрадчиво спросила:

– Так ты из какого карюкаи? Фотографировать майко – любимое занятие туристов и папарацци в Киото. Я была часто окружена фотографами, когда переходила от одной работы к другой. Однажды я поехала на вокзал, чтобы сесть на поезд в Токио. Мое лицо было везде. В киосках продавались сумки, рекламирующие Киото, с моей фотографией на них. Никогда раньше я не видела этот снимок и не давала разрешения использовать его в коммерческих целях. Я разозлилась, на следующий день я ворвалась в Кабукаи.

– Как смеет кто-то использовать мою фотографию без моего разрешения? – я требовала ответа.

Мне исполнилось пятнадцать, но человек за столом разговаривал со мной так, будто мне было четыре года.

– Так-так, Мине-тян, – не волнуйся, твоя хорошенькая головка помогает в наших взрослых делах. Считай, что это – цена за известность.

Не стоит говорить, что я не была удовлетворена его ответом. Я вернулась обратно после уроков и до тех пор приставала к кому-то, пока мне не позволили поговорить с директором, но это оказалось ненамного лучше. Тот только повторил мне, что ничего страшного не случилось.

Так продолжалось годами.

Я никогда не позволяла своему растущему недовольству вмешиваться в то, что мне было нужно сделать. В середине июня закончились представления Роккагай, и к тому времени я оказалась совершенно разбита. Мне нужно было приступать к репетициям для Юкатакай, летних танцев, устраиваемых школой Иноуэ, но мое тело не справлялось с такими нагрузками, и в конце концов я слегла.

У меня был острый приступ аппендицита, и меня должны были прооперировать. Пришлось оставаться в больнице десять дней. Кунико неотлучно сидела при мне, хотя первые четыре дня я все время спала и совсем ничего о них не помню.

Позже Кунико рассказывала мне, что и во сне я отрабатывала свой график. «Мне нужно в шесть быть в Итирикитей, а потом в семь отправиться к Томиё», – повторяла я во сне.

Наконец я проснулась.

Меня пришел проведать главный врач и поинтересовался, как обстоит дело с газами.

– Газами?

– Да. Они пока еще не выходили?

– Выходили? Откуда?

– Я имею в виду пускать ветры. Вы пукали?

– Извините, – с негодованием сказала я, – я такими вещами не занимаюсь.

Затем я спросила у Кунико, не заметила ля она чего-нибудь, но та сказала, что ничего не слышала. Доктор в любом случае решил все записывать.

Мама Масако так же пришла навестить меня.

– Как ты себя чувствуешь? – добродушно спросила она. А потом с ехидной ухмылочкой добавила: – Знаешь, тебе нельзя сейчас смеяться, потому что у тебя швы и будет очень больно.

Она положила руку на голову и состроила смешную рожу.

– Нравится? – спросила она. – А вот эта?

Вся эта демонстрация была настолько ей несвойственна, что я рассмеялась так, что не могла остановиться. Мне было больно, и по лицу катились слезы.

– Пожалуйста, перестань, – просила я.

– Обычно ты спишь, когда я прихожу, и мне скучно, а сейчас весело. Я обязательно приду еще.

– Вовсе не обязательно, – сказала я, – и передай всем, чтобы перестали посылать мне столько цветов.

В комнате было так много букетов, что трудно стало дышать. Мне это очень надоело. Мама убедила моих друзей принести мне мангу – толстую книгу комиксов, которую японские подростки обычно проглатывают, как печенье.

Самым лучшим в больнице было то, что я могла проводить целые дни, читая мангу: дома у меня никогда и ни на что не хватало времени. Я просто расслабилась: читала, смеялась, болела.

Все десять дней, которые я пробыла в больнице, я надеялась, что смогу выписаться на день раньше положенного. Мне уже много лет хотелось почувствовать, что такое очаохику, и вот теперь у меня была возможность. Окия уже распространил объявления о том, что эти десять Дней я недоступна и никакие заказы приниматься не будут. Это давало мне шанс попробовать очаохику.

К вечеру гейко всегда одевается в традиционную для работы одежду, даже если по графику у нее нет встреч. Благодаря этому она может немедленно собраться, если поступит срочный вызов. Термин «очаохику» используется тогда, когда гейко должна одеться, но ей некуда пойти. Другими словами, магазин открыт, а покупателей нет.

У меня были заполнены все вечера, с тех пор как я начала работу, и ни разу не было возможности испытать очаохику. Я думала, что хотя бы раз это тоже нужно попробовать. Для начала я приняла ванну.

Я чувствовала себя великолепно в нашей прекрасной ванной, после больничной.

Заклеив шрам, чтобы он не промок, я спокойно блаженствовала.

Члены семьи и Кунико были единственными людьми, которым позволялось принимать ванну в окия. Все остальные ходили в городские общественные ванны, что было нормой в те времена. Мало кто в Японии имел собственную. Насладившись купанием, я отправилась к парикмахеру.

– Я думал, вы не работаете до завтра, – сказал он.

– Это правда, – но мне хочется попробовать, что такое очаохику.

Он с любопытством посмотрел на меня, но сделал то, что я просила. Потом я попросила прийти Суэхирою. Тот не понял, в чем дело, но сделал все, как я просила. Когда все было готово, я села и принялась ждать. Но ничего не произошло, конечно, ведь все думали, что я была в больнице. Зато я узнала кое-что очень важное. Мне не понравилось быть праздной. Просто сидеть оказалось ужасным. «Намного легче быть занятой», – подумала я.

24

На следующий день я пошла на репетицию Юкатакай, летних танцев, и жизнь вернулась в свою колею.

Вечером, все еще чувствуя себя слабой и уязвимой, я пошла на запланированную озашики. Когда я поклонилась в знак приветствия, один из гостей, притворяясь пьяным, толкнул меня на пол. Я упала на спину и уже собиралась вскочить, когда он дернул за полы моего кимоно и задрал мне юбку, обнажая ноги и нижнее белье. Затем схватил меня за ногу и потащил по полу, как тряпичную куклу. Все смеялись, даже другие майко и гейко, присутствовавшие в комнате.

Я была ошарашена, но в душе росла ярость. Я мертвенно побледнела. Найдя в себе силы высвободиться, я вскочила на ноги, одернула юбку и побежала прямо в кухню. Выхватив у одной из служанок нож для сашими, я положила его на поднос и вернулась в банкетную комнату.

– Значит так, слушайте меня все, – сказала я. – Никому не двигаться!

– Успокойся, Мине-тян! Я же пошутил. Я не хотел сделать ничего плохого.

Вслед за мной прибежала окасан.

– Остановись, Мине-тян, не делай этого! – закричала она.

Я не обратила на нее внимания. Я была страшно зла и говорила медленно и спокойно.

– Оставайтесь там, где сидите. Я хочу, чтобы вы очень внимательно меня выслушали. Я собираюсь ранить этого джентльмена, могу даже убить. Я хочу, чтобы вы все поняли, как глубоко я оскорблена.

Подойдя к своему противнику, я приставила нож к его горлу.

– Нанеси удар – и он заживет, но потревожь сердце, и рана останется на всю жизнь. Ты ранил мое достоинство, я никогда не испытывала большего позора. Я не забуду того, что здесь сегодня произошло никогда. Ты не заслуживаешь того, чтобы из-за тебя я села в тюрьму, поэтому отпущу тебя. На этот раз. Не вздумай никогда делать что-то подобное.

С этими словами я бросила нож на татами рядом с тем, на котором сидел гость, и, держа, голову прямо, вышла из комнаты.

На следующий день я обедала в школьном кафетерии, когда одна из майко, присутствовавшая прошлым вечером в комнате, подсела ко мне. Она была ненамного старше меня. Девушка рассказала мне, как гейко спланировали все то, что случилось, и подбили на это клиента. Рассказала, как все смеялись, предвкушая, мое унижение. Бедная девочка чувствовала себя ужасно, ей не хотелось участвовать в заговоре, но она не знала, что делать.

Моя холодная ярость не положила конец преследованиям. На самом деле стало только хуже. Враждебность принимала различные формы, весьма жестокие. Так, например, у меня пропадали вещи – веера, зонтики, разные мелочи. Некоторые гейко либо игнорировали меня, либо были грубы со мной. Бывало, что звонившие в окия преднамеренно оставляли мне неправильные адреса для встреч.

Полы кимоно майко подбиты ватином, чтобы оно лучше сидело. Однажды кто-то напихал в этот ватин иголки. После вечеринки, на которой мне искололо все ноги, я грустно вытащила из своего прекрасного кимоно двадцать две иглы. Чем чаще случались такие инциденты, тем сложнее мне становилось доверять кому-нибудь или брать какие-либо подарки. Если я действительно делала ошибку, то наказание всегда оказывалось страшнее преступления. Однажды вечером, когда я пришла в очая, там было темно, и я не видела, кто проходил по коридору мимо меня. Это оказалась окасан, и она рассердилась на меня за то, что я не поприветствовала ее, как положено, запретив мне посещать ее очая на протяжении года.