Ведьма и компания (СИ) - Кирилл Кащеев

— Матушка… Матушка! — наконец прозвучал в темноте пещеры его дрожащий голос. — Это что ж выходит? Вы… вовсе не То Фелико Терас?

— Куда уж мне до добродушия этого чудовища. — после долгого молчания прозвучал в темноте ее ответ. — Я бы вам, сьер рыцарь, не только штаны сожгла!

Глава 6

— Хорошо! Я хотела скрыть! Ради спасения чести монастыря! Но теперь я все скажу! Та, что называла себя матерью-настоятельницей… преступила свои обеты! Вы знаете, где она сейчас? Нет, я тоже не знаю — где! Зато я знаю — с кем! Она сейчас… с мужчиной!

— Так говорите скорее — с кем, сестра Аполлинария! С рыбаком, которому ногу отнять пришлось, или с юношей, что мокротой харкает, или…

— Нет! — взвизгнула сестра Аполлинария. — Она не с теми… не с тем мужчиной, которого лечат! А с тем, с которым предаются разврату!

— С любым из них при желании можно, прости меня, Дева Мария! Рыбаку-то ногу отрезали, а не что другое, и у остальных по мужской части никаких проблем не наблюдается. — рассудительно вздохнула сестра Феодосия.

— Вот! Вы слышите, монсьер? — страстно вскричала сестра Аполлинария. — Но я клянусь вам! Я, посланница епископа, возьму на себя руководство монастырем, и мы изживем порочное наследие этой развратницы…

Немолодой, роскошно одетый, и при том смертельно бледный сеньор шагнул к сестре Аполлинарии, и тонкие губы его исказились запредельной яростью:

— Найти настоятельницу и доставить…

— Сейчас же, монсьер! — азартно вскричала сестра Аполлинария. — Мы немедленно найдем развратницу и доставим на ваш суд… хррр! — восторженный ее вопль вдруг перешел в хрип… и она отчаянно вцепилась в пальцы сеньора, пытаясь оторвать его руку от своего горла.

— Доставить ее к постели моей жены! — заорал сеньор, беспощадно встряхивая болтающуюся в его хватке монахиню. — Она вот-вот родит! Мы ехали сюда от самого Аликеса! И мне плевать, с кем спит ваша настоятельница — лишь бы она приняла роды!

Со стороны лечебницы донесся пронзительный женский вопль.

— В монастыре есть и другие, кто может… сестра Агнесс… — залепетала Аполлинария.

Сеньор побледнел еще больше… и его пальцы крепче сжались на шее монахини.

— Моей жене… какую-то девчонку! Я слишком стар, чтобы зачать другого наследника! Должен родиться этот! Если я не увижу настоятельницу сейчас, сию же минуту, я разнесу ваш монастырь по кирпичику!

— Не нужно, монсьер! Я уже здесь. Отпустите сестру Апллинарию, а то вы задушите, а мне спасать.

Сеньор на миг замер, задрав голову вверх, к стоящим на галерее настоятельнице в ободранной рясе, и рыцарю, похожему на подкопченного поросенка, за ее спиной. Пальцы сеньора разжались и задыхающаяся Аполлинария рухнула наземь, судорожно хватаясь за горло.

— Это и есть тот самый… у кого что-то там отрезали? Или не отрезали? — сеньор окинул рыцаря скептическим взглядом, передернул плечами и предложил. — Если вам надоело быть монахиней, я могу превратить земли этого монастыря в светский лен, и подарить его вашему мужу!

— Монсьер! — сестра Аполлинария завопила так пронзительно, будто и не задыхалась только что. — Епископ не дозволит…

— Да! Я! Ваш! Сьер! А не епископ! Монастырь на моей земле! Я буду делать, что хочу!

— Благодарю вас, не нужно! — из лечебницы донесся новый вопль, и настоятельница торопливо сбежала по ступенькам. — Я и раньше не желала замуж… а сейчас так особенно не хочу!

— Mia culpa! Mia maxima culpa![1] — понурый рыцарь покаянно ударил себя кулаком в грудь. — Я чуть не изнасиловал монахиню… да еще и без толку! Все из-за этой дуры! — он яростно уставился на сестру Аполлинарию.

— Она сказала сьеру рыцарю, что я — дракон! — торопливо направляясь к лечебнице, бросила настоятельница.

Сеньор остолбенел, кажется, на мгновение даже позабыв об орущей супруге.

— Впервые слышу, чтоб с драконом пытались сделать… такое! Да вы сильны, сьер рыцарь!

Рыцарь в ответ только безнадежно застонал, и быстрым шагом направился к монастырской часовне.

— Сам дурак! Железный болван! — в ярости заорала ему вслед сестра Аполлинария. — Епископ так этого не оставит! Он отучит вас таскать в монастырь нищих бродяг, вроде этой вот… цыганки! — она махнула в сторону лечебницы.

Там, цепляясь за дверной косяк, стояла давешняя утопленница: босиком, в грубой монастырской рубахе и с разметавшимися по плечам черными волосами, похожими на толстых змей. Приезжий сеньор несколько мгновений тупо глядел на нее… и кинулся к утопленнице, принялся галантно целовать ей руки:

— Боже мой, герцогиня! Вы ли это? Но как, откуда?

— Дела семейные… — пролепетала утопленница. Сеньор галантно подхватил слабеющую женщину и повел к скамье.

— Эта женщина осмелилась называть вас цыганкой — она немедленно будет наказана!

— Ах, оставьте, монсьер! Если уж она назвала бедную настоятельницу драконом… — она лукаво хмыкнула.

— И впрямь… сумасшедшая особа. Придется поинтересоваться у епископа, почему он позволяет подобным безумицам говорить от его имени.

— Я не сумасшедшая! — немедленно завопила сестра, но сеньор уже слабо шевельнул рукой, и его люди подхватили сестру Аполлинарию под локти и поволокли прочь.

— С вашего разрешения, я тоже вас покину. — пробормотал сеньор, устремляясь к дверям лечебницы, из-за которых все громче неслись отчаянные крики.

— Конечно! — легко согласилась та, кого назвали герцогиней. — Семья превыше всего!

За дверями лечебницы настоятельница аккуратно массировала громадный живот истошно орущей женщины.

— Ничего, ничего! — бормотала она. — Ты при родах не умрешь! И никакой такой судьбы!

[1] Моя вина! Моя большая вина! (лат.)

Глава 7

Женщина поднималась по склону горы. Скользила легко, невесомо, будто плыла над каменистой тропой, на которой и козы чувствовали себя неуверенно, а уж люди обычно карабкались на четвереньках. На вершине горы, нахохлившись, как замерзшая ворона на ветке, сидел дракон и алые лучи заходящего солнца вспыхивали на его красно-белой чешуе.

Все также спокойно и неторопливо женщина поднялась до самой вершины и остановилась у кончика чешуйчатого хвоста. Склонила голову в задумчивости, так что похожие на змей длинные, не собранные в прическу черные пряди, упали на одно плечо.

— Ты точно не моя дочь. — задумчиво сказала она.

Дракон обернулся. В тот же миг последний краешек закатного солнца канул в багрово-алое море. Сумрак упал сразу, будто покрывало на птичью клетку, но в слабых отсветах вечерней зари еще можно было различить — дракона больше не было. На краю скального карниза стояли две женщины.

— Госпожа настоятельница! — хмыкнула одна.

— Иппокризия, дочь Гиппократа, из рода Асклепиадов. — настоятельница поклонилась, прижимая руку к сердцу. — Госпожа моя герцогиня!

— Табити. — хмыкнула вторая, невозмутимо усаживаясь на самый край скального карниза. Босые ножки под длинным подолом взбрыкнули… и с карниза свесились два толстых