Эллигент - Вероника Рот

– Каждый человек находит для себя виноватого. Для моего отца это были эрудиты.

– Кстати, они мои любимчики, – слегка улыбается Мэтью.

– В самом деле? – напрягаюсь я. – Почему?

– Я не знаю. Наверное, потому, что я с ними во многом согласен. Если каждый постарается как можно больше заботиться об окружающем нас мире, проблем будет гораздо меньше.

– А я всю жизнь их боялась, – признаюсь я. – Мой отец ненавидел эрудитов, и я от него это переняла. Только теперь я начинаю понимать, что он был неправ. Или просто предвзят.

– Неправ в отношении эрудитов или в том, что научил тебя их ненавидеть?

– И в том, и в этом, – пожимаю я плечами. – Кое-кто из эрудитов помогал мне, даже когда я не просила их о помощи.

Уилл, Фернандо, Кара… Они все – из эрудитов и, вместе с тем, одни из лучших людей, которых я только знала. Пусть даже недолго.

– Они слишком зациклены на том, чтобы сделать мир лучше, – возражаю я. – То, что сотворила Джанин, не имеет ничего общего с жаждой знаний. Она жаждала власти, по словам моего отца. И она получила по заслугам. А лихачи, наверное, хоть что-то соображали.

– Есть такое выражение, – парирует Мэтью, – «Знание – сила». Когда у тебя есть сила и власть, ты можешь либо творить зло, как Джанин, а можешь – добро, как мы. Сама по себе власть злом не является.

– А я с детства привыкла относиться с подозрением как к первому, так и ко второму, – сообщаю я. – Альтруисты считают, власть может быть доверена только тем людям, которым она не нужна.

– Да, – соглашается Мэтью, – но не пора ли отбросить старые подозрения?

Он встает из-за стола и достает книгу, – толстую, потертую с загнувшимися уголками. На обложке напечатано: «Биология человека».

– Здесь, конечно, самые основы, но они помогли мне кое в чем разобраться, – продолжает он. – Удивительно быть непознанной частью сложнейшего биологического механизма и иметь потенциал для исследования себя самого. Наша способность познавать себя и мир – самое беспрецедентное, что произошло за всю историю эволюции, именно она и делает нас людьми.

Он протягивает мне книгу и возвращается к компьютеру.

Смотрю на изношенную обложку, перелистываю страницы. Значит, тут кроется прекрасная тайна? Наверное, если я прочту книгу, смогу что-нибудь понять. И таким образом, почувствовую себя частью чего-то неизмеримо большего и древнего, чем я сама.

– Спасибо тебе, – благодарю я Мэтью.

Он вернул мне то, что я потеряла.

В холле отеля пахнет хлоркой и лимоном. Сочетание запахов безумно раздражает мои ноздри. Прохожу мимо комнатного растения с ярким цветком среди глянцевитой листвы и направляюсь к нашей комнате. Протираю экран планшета подолом рубашки.

Калеб сидит один, его волосы взъерошены, а глаза опухли со сна. Я швыряю книгу по биологии на кровать, он растерянно моргает. Внутри меня все сжимается от боли, и я сильнее прижимаю к груди планшет с маминым дневником. Он – тоже ее сын. У него есть право прочитать это.

– Если тебе есть что сказать, – ворчит он, – не молчи.

– Мама жила здесь, – я произношу слова слишком громко и быстро, как будто избавляюсь от груза. – Она родилась на Окраине, но они привезли ее сюда, и она прожила в Бюро пару лет, а затем отправилась в наш город, чтобы остановить убийства дивергентов эрудитами.

Калеб продолжает моргать. Боясь, что потеряю решимость, быстро протягиваю ему планшет.

– Здесь находятся ее файлы.

Он хватает планшет. Он очень вырос и гораздо выше, чем я. А раньше все было наоборот. В детстве я не чувствовала, что хуже, глупее или трусливее, чем он.

– И как давно ты об этом узнала? – спрашивает он, прищурившись.

– Какая тебе разница? – бросаю я и отступаю на шаг.

Он вытирает экран рукавом и быстро точными движениями открывает первую запись. Я жду, что он сядет, начнет читать, но он глубоко вздыхает.

– Мне тоже надо кое-что тебе показать, Трис. Это касается Эдит Прайор.

Ее имя, а вовсе не вновь возникшая привязанность к Калебу, тянет меня за ним. Он ведет меня по коридору, мы пару раз сворачиваем и, наконец, заходим в узкую комнату.

На стенах – полки с книгами в одинаковых серо-голубых обложках. Они толстые и тяжелые, как словари. Посередине – деревянный стол с задвинутыми стульями. Калеб щелкает выключателем, и бледный свет озаряет помещение, напоминающее мне штаб-квартиру эрудитов.

– Я провел тут много времени, – объясняет он. – Это – хранилище записей. Есть данные по эксперименту в Чикаго.

Калеб идет вдоль полок, ведя рукой по книжным корешкам, достает один из томов, кладет его на стол и раскрывает. Внутри – сплошной убористый текст с картинками.

– Почему они не перенесут информацию в компьютер?

– Полагаю, для большей безопасности, – произносит он. – Данные имеют свойство уходить из-под контроля, а вот бумагу всегда можно уничтожить и избавиться от опасных документов. Поэтому иногда надежнее хранить их в печатной форме.

Его пальцы проворно листают страницы, а зеленые глаза пробегают по строчкам, пока он ищет нужное место. Я вспоминаю, как брат скрывал наклонности эрудита, пряча книги между спинкой кровати и стеной в нашем доме. Пока не уронил свою кровь в воды эрудитов в день Церемонии Выбора. Да… он прирожденный лжец, верный лишь самому себе.

Меня снова начинает тошнить от Калеба. Я с трудом могу находиться с ним наедине в комнате, заваленной книгами.

– Ага, – восклицает он.

Я читаю что-то вроде копии договора, написанного от руки:

«Я, Аманда Мэри Риттер, из Пеории, штат Иллинойс, даю свое согласие на следующие процедуры:

1. Процедуру «генетического исцеления», определенную Бюро Генетической Защиты как «техническая процедура, предназначенная для коррекции генов, отмеченных как «повреждения» на третьей странице договора».

2. Прецедуру «перезагрузки», определенную Бюро Генетической Защиты как: «процедура стирания памяти, предназначенная для того, чтобы сделать участника эксперимента наиболее пригодным для оного».

Я заявляю, что была всесторонне проинструктирована о рисках, связанных с проведением процедур сотрудником Бюро Генетической Защиты. Я сознаю, что получу новую личность и новую биографию от Бюро для внедрения в эксперимент, проводящийся в Чикаго, штат Иллинойс, где я должна буду прожить остаток своих дней.

Я согласна на проведение необходимого числа генетических корректировок, что даст моим исправленным генам наилучшие шансы на выживание. Я понимаю, что меня будут принудительно побуждать к этому, поскольку я изменюсь в процессе процедуры «перезагрузки».

Я согласна, чтобы мои дети и дети моих детей и т. д. продолжали участвовать в эксперименте до тех пор, пока Бюро Генетической Защиты не посчитает его завершенным. Все они получат ложную информацию, которая будет внедрена в мое сознание после процедуры «перезагрузки».