Не спрашивай - Дональд Уэстлейк

— Что с ним? Без понятия, — послышались голоса.

Ожидание затянулось. Грийк вернулся с двумя белыми стандартного размера конвертами. Один из них он протянул Келпу, а другой — Марчу.

— Народ Тсерговии говорит вам спасибо тусячу руз. Вы спасли нас.

Однако слова его прозвучали заучено, и сложилось впечатление, что он лишь пытается быть вежливым. И снова вмешался помощник, который показал всем настоящее воодушевление:

— Как же это здорово иметь возможность увидеть святыню, — заверил он своим голосом из эхо-камеры. — Прикосновение к ней внушает благоговейный трепет. Вы проделали великолепную работу!

— Спасибо, — ответил ему обрадованный Тини, но он все же хотел бы услышать это от Грийка.

Келп снова улыбнулся Грийку. Он открыл свой конверт и сказал:

— Здесь пять тысяч.

— Эту верно.

Келп показал на конверт Марча:

— И там пять тысяч.

И прежде чем Грийк смог что-либо добавить, вмешался Тини:

— Грийк, ты заставляешь меня снова краснеть? Тащи сюда еще одну пятерку, не балуйся.

Грийк даже и не думал смущаться, лишь еще больше помрачнел. Итак, будет разговор о деньгах.

— Я не был уверен, — сказал он и вынул третий конверт из внутреннего кармана пиджака, — чту я должен делать с…

— Зато мы уверены, — сказал Тини, выдернув конверт из рук своего кузена. — И вот, что я тебе скажу, Грийк, больше никаких услуг.

— Ребята, вы справились замычательно, — поблагодарил печальным голосом Грийк, стараясь улыбаться при этом. — Вы действительно поработали на слыву.

— Спасибо, — ответил Тини. — Теперь нам пора домой.

— Окей, Дини.

Помощник открыл дверь и выпустил их.

— До свидания, Дини, — попрощался Грийк.

— Конечно, — согласился Тини и зашагал по Второй авеню.

Поймать свободное такси в это время суток было непросто; может посчастливиться на Тридцать четвертой улице. Они шли, руки в карманы, с ощущением неудовлетворенности и незаконченности.

— Тини, твой двоюродный брат меня удивил.

— Мне стыдно за него, — сокрушался тот. — Даже не хочу говорить об этом.

Стэн Марч шагал рядом, молча, хмурясь, но и он не выдержал:

— Тини, как так случилось, что ты не был знаком раньше с тем помощником?

— Не знаю, — ответил все более раздражаясь Тини, он на самом деле хотел сменить тему разговора. — Возможно, он нанял его для обеспечения дополнительной безопасности с появлением той кости.

— Откуда?

— Как я могу это знать? Наверное, из Тсерговии.

— Когда он успел? Ведь мы позвонили ему совсем недавно.

Тини остановился как вкопанный. Он хмуро смотрел на Марча.

— Грийк был намного счастливее во время телефонного разговора, ведь так? — сказал Келп.

— Черт побери, — выругался Тини.

Два блока отделяли их от Второй авеню. Обратная дорога заняла меньше времени. Сорок секунд понадобилось Келпу, чтобы взломать центральный вход. Они прошли через большую, пустую гостиную, где по-прежнему люминесцентная лампа горела на столе Дравы, и оказались в темных и пустых офисах.

Наверх. В одной из комнат их ждал неприятный сюрприз: Грийк, Драва и Зара Котор — все связанные и с кляпом во рту лежали на коврах. Кость и футляр исчезли.

27

Они наслаждались шампанским в главной башне, любуясь орудиями пыток, аккуратно выставленными в ряд на банкетном столе, реалистичными цепями и оковами, закрепленными на стенах, когда вошел слуга с сотовым телефоном на серебряном подносе, поклонился с той же угодливостью, которая помогла ему правдоподобно справиться с ролью в спектакле с пленником, и сказал своему работодателю, миллионеру и управляющему отеля Гарри Хочмену:

— Извините, сэр. Звонок посла Краловца.

— Спасибо, — ответил Градец, взял бокал в другую руку и некоторое время говорил в трубку что-то на магарско-хорватском.

Он прибегнул к этой уловке, чтобы другие присутствующие не понимали сути разговора. Этими другими были: сам Гарри Хочмен, его любимая жена Адель, бывшая когда-то звездой советского кино Татьяна Кузмекистова — высокая, стройная знойная брюнетка, которая сейчас словно ненормальная изучала английский язык, намереваясь стать очередной Гретой Гарбо и не понимая, что не будет еще одной Греты Гарбо. (Ее познания западной культуры, к сожалению, были скудны и недостаточны.) Тем не менее, на прерванный спектакль в вермонтский замок Гарри Хочмена Татьяну пригласил Градец.

Закончив разговор и вернув трубку на серебряный поднос (слуга поклонился, но так печально, словно уносил обеденный стол из камеры заключенного), Градец улыбнулся присутствующим и произнес:

— Реликвия благополучно вернулась на борт посольства.

— Примите мои поздравления, Градец, — поздравил его Гарри и поднял бокал с шампанским.

— Я так рада за тебя, — произнесла любимая жена Гарри Адель.

— Превосходно, — добавила Татьяна, произношение которой было близко к идеальному.

Они произнесли тост за удачливого Градеца, но затем Гарри покачал своей большой рыжей головой и погрустнел:

— Чертовски стыдно, что мы так и не воспользовались этим местом, — сказал он и махнул в сторону сцены наполовину полным бокалом. (Стаканы у Гарри всегда были наполовину полными, никогда не полупустыми.)

Действительно жаль, что вышло по-другому. Это помещение представляло собой обычный первый этаж картинной галереи замка. Здесь имелся отдельный широкий обшитый деревом проход, который вел в подвал, расположенный в задней части здания, на нижней стороне по склону. Благодаря работе художника по декорациям из летнего театра и работников сцены он превратился в совершенно правдоподобный пыточный рай. И он непременно вызвал бы страх в сердце необщительного Диддамса, если бы тот его увидел.

И вот что они сделали из этой комнаты без окон и с климат-контролем. Бронзу Жоржа Брака и греческие торсы, датируемые третьим веком, убрали с глаз долой, затолкав за однообразно окрашенные ширмы, напротив Матисса и средневековых триптихов. Поверх гладкого, бесшовного модного пола серого цвета положили старый сайдинг из конюшни. Его слегка опрыснули кровью, и выглядел он теперь старым и грубым. Покрасить звукопроницаемый потолок не хватило времени, поэтому его просто замазали черным цветом, а после главного мероприятия собирались вернуть ему первоначальный вид.

Однако главное событие так и не наступило. Во-первых, они во время не притормозили и просчитались. Они не справились с крайне дерзким побегом Диддамса, который удивил абсолютно всех — ведь все этого время он казался таким вялым и апатичным — и, в конце концов, Градец сумел вернуть свою реликвию. Все хорошо, что хорошо заканчивается, но все-таки было бы забавно использовать это местечко.

Особенно обидно было за униформу Гарри. Гарри удалось уговорить Градеца, и тот на одном из своих самолетов доставил форму генерала армии Вотскоэк вместе с 52 короткими яркими, известными каждому в Вотскоэк, медалями. В их число входили медали за боевые действия, в которых армия Вотскоэк даже не участвовала и которые никогда и никому не были присуждены.

Но как же напыщенно они выглядели на широкой груди Гарри Хочмена, струились как лава поверх его толстого пузо. Гарри пожелал стать молчаливым и хмурым генералом Клибкрехтом (знанием магарско-хорватского похвастаться он не мог), снующим на заднем плане и время от времени ворчащим. Таким было его виденье пьесы и драмы в одном лице. Жаль.

Тем не менее, он смог надеть униформу на праздничную вечеринку. Так он и сделал. Этот бочковидный коротышка в темно-оливковой униформе украшенной медалями выглядел как ночной фотограф таймлапс трафика, идущий то вверх, то вниз по широкому шоссе на огромной горе. Весело!

В свои шестьдесят шесть Гарри Хочмен был готов для веселой и беззаботной жизни. Он всегда был низкого роста, бочкообразный с широким красным лицом и роскошной гривой рыжих волос (затем седых, но затем снова рыжих). Он считал, что сделал сам себя, так как все же, взяв небольшой отель, мотель и акции автобусной линии стоимостью не более чем три или четыре тысячи, превратив их и все последующее имущество в «мульти» — мультинациональный, мультимиллионный и мультинаправленный. Гарри Хочмен — человек-конгломерат выглядел так, как будто проглотил весь мир и тот пришелся ему по вкусу. Его раскрасневшееся лицо искрилось эмоциями, свойственными актерам — гнев, алчность, триумф, ликование. Он оказался прав: военная форма шла ему, хотя он выглядел хорошо во всем. (По секрету: он хотел бы носить ее все время, но даже для такого титана каким он себя мнил, существовали определенные ограничения. Смирение.)

Гарри Хочмену Восточная Европа с ее теперешним постсоветском беспорядком представлялась своего рода чудесным рождественским подарком, как например, игрушечный поезд, который нужно собрать в целое. Вотскоэк был самой главной, центральной деталью. Как только он прочно займет членство в ООН, как только наладятся экономические связи с соседними государствами, та небольшая бесплодная и почти без выхода к морю, каменистая земля в Карпатах станет для Гарри Хочмена трамплином, выходом в Европу. Во всю Европу.