Жена шута - Эмилия Остен

– Если Бог будет милостив, мы уедем через неделю, – сообщила ей Колетт.

– Будем молиться о том.

Граф де Грамон спустился к завтраку и поведал супруге, что все особы королевской крови, узнав о происшествии с адмиралом Колиньи, весьма сочувствовали ему. Город продолжал жить, торговать, ругаться, праздновать, и снова намечались прогулки у реки и веселые балы. Колетт, впрочем, утратила желание веселиться и заявила, что не собирается больше покидать особняк до отъезда. Ею руководил не столько страх, сколько нежелание доставлять хлопоты Ренару – пускай знает все время, где она, и не думает о ее безопасности. Хотя, может, чудаку графу и понравилось бы, если б его нелюбимую жену встретил ночной убийца. Колетт подумала об этом – и не поверила сама себе.

– Будем надеяться, что королю Наваррскому удастся совершить чудеса дипломатии и все разъедутся из Парижа живыми, – сказал Ренар. Он мало ел, пил чистую воду и странным образом выглядел не осунувшимся, а полным сил. – Колиньи нужен Карлу, чтобы вести войну во Фландрии. Конечно, остаются еще недовольные Гизы, однако их можно обойти хитростью. Ах, время, время, почему ты так беспощадно быстро течешь!

Несмотря на тяжелую, давящую атмосферу, проступавшую в городе сквозь яркость свадебного праздника, словно пролитая кровь через брошенный на нее платок, 23 августа ничего не случилось.

Ад разверзся на следующий день.

Был канун Дня святого Варфоломея.

Глава 12

С самого утра в воздухе словно висело тяжелое облако, и Колетт казалось, что дышать трудно, хотя день выдался погожий и ясный. Ренар еще утром уехал в Лувр и долго не возвращался; Колетт занималась домашними делами, немного вышивала, немного читала, и беспокойство не покидало ее. Кто бы ни был Идальго, он сумел поразительно точно и заранее уловить то, что сейчас должен был ощутить каждый, – угрозу.

Ренар приехал, когда начало смеркаться, и переговорил с Колетт коротко и отрывисто. Он очень торопился.

– Мне нужно поехать в одно место в городе, дорогая, и я могу пробыть там долго, возможно, до самого утра. Позже я пришлю Кассиана сюда. Так мне будет спокойнее, да и вам тоже.

– Почему вы не приедете сами? Что за дела у вас? – Ей не нравилось то, что Ренар явно недоговаривает чего-то. Она уже неплохо его знала – и знала, к чему этот сосредоточенно-лисий вид – к поступкам. Так выглядел граф де Грамон, прежде чем уехать на две недели в Сен-Илер, чтобы выделить денег на благоустройство старого замка. Однако тут дело явно шло о вещах более серьезных.

– Только те, с которыми я могу справиться. – Граф не собирался открывать карты. – Моя дорогая, вам не следует об этом задумываться.

– Вы не доверяете мне? – спросила Колетт с горечью. – Но я ведь ваша жена и готова поддержать вас. Прошу, Ренар, скажите.

Он заколебался – Колетт это видела, – однако часы начали отбивать четверть восьмого, и резкий звук прервал размышления графа.

– После того как мы возвратимся в Грамон, я расскажу вам. А пока будьте умницей, дорогая супруга, и сидите в этой норе тихо, как мышь. Скоро прибудет Кассиан. Если вам будет угодно, – он подмигнул, – пожалуйте ему ужин.

Ренар исчез стремительно, и Колетт даже не слышала, как он уехал, хотя и знала, что перед тем граф ненадолго поднялся в свою спальню.

Потянулось время, тягучее, как смола, и с каждой минутой оно становилось все удушливее и тяжелее.

Серафина тоже была встревожена. Она вошла в гостиную, где Колетт терпеливо ожидала Кассиана, который все не ехал, и сказала, что помощник повара был в городе и видел, как вооруженная толпа, размахивая факелами, окружила некий дом неподалеку от Лувра; кто проживает там, юноша не знал, и со всех ног бросился в укрытие – в дом, где служил.

– Моя госпожа, может ли это быть смута?

– Боюсь, Серафина, это именно она и есть, – отвечала Колетт, помертвев. Где-то там, в ночном городе, находится ее муж, а еще – ее король, и кузен с тетушкой и дядюшкой, и многие люди, которых Колетт успела узнать и полюбить.

– Что прикажете делать, госпожа?

– Я жду барона де Аллата, – сказала Колетт. – Он, несомненно, расскажет точнее, что происходит в Париже. Но приготовь на всякий случай тот мужской костюм, что лежит в сундуке. И еще, Серафина, сложи в дорожный мешок все драгоценности и те вещи, которые сочтешь нужными. Если Кассиан скажет, что нужно уезжать, мы уедем. Возможно, – предложила она нерешительно, – тебе тоже следует одолжить у кого-нибудь мужские чулки?

– Ах, мадам, я выросла в Наварре, я и в юбке смогу скакать на лошади так, что любой наездник от зависти лопнет, – засмеялась Серафина, и Колетт стало тепло оттого, что рядом с нею есть хоть одна подруга.

– Тогда ступай, ступай.

Серафина выполнила все в точности. Ночь плескалась за окнами, издалека долетали крики, однако дом стоял далеко от центра, и если в городе бушевала смута, сюда она пока не докатилась. Время шло, Кассиана не было. Часы пробили девять, десять, одиннадцать, стрелки подбирались к полуночи, когда наконец кто-то забарабанил в дверь. Один из лакеев, вооруженный аркебузой, открыл – но это не обезумевшая толпа ломилась в дом, а долгожданный барон де Аллат.

– Все кончено! – стремительно сказал он, входя в гостиную. Одет Кассиан был полностью в черное – никакой вышивки, никаких украшений, даже белого плоеного воротника нет, даже столь любимых бароном кружев. – Колиньи убит.

– О Господи! – воскликнула Колетт, на которую сказанное обрушилось гранитной плитой. – А король Наварры?

– Он в Лувре, как и его кузен, Генрих Конде, как и еще многие, и что с ними – мне неизвестно.

– А мой супруг? – спросила Колетт, страшась услышать правду.

– Он жив, и он не в Лувре – вот куда он желал бы попасть, но, увы, туда не пройти! Все кишит предателями из швейцарской гвардии и повсюду беснующиеся толпы! – Кассиан стянул шляпу с растрепавшихся кудрей и вытер пот со лба. – Ах, мадам, что за скверное время! Что за бесчестное время! Эти подлые люди, понукаемые герцогом Гизом, ворвались в дом адмирала и убили его. Я сам видел его тело! А после того толпу было уже не остановить. Католики пошли резать гугенотов, украсившись белыми крестами, а кому-то и того не надо – лишь бы было оружие. Это смута, как и говорил Идальго, смута, и да поможет нам Бог!

Он прервал свою пламенную речь, словно опомнившись, и заговорил более спокойным и сухим тоном:

– Ренар прислал меня к вам. Он сказал, что вы помните, что надлежит делать и что вы ему обещали. Сейчас вы переоденетесь, мадам, и мы с вами покинем Париж. Ваша служанка и ваши люди из Грамона едут с вами; не бойтесь, вместе с ними мы сумеем вас защитить.

– Они не испугаются толпы? – Колетт, конечно, нравились конюхи и лакеи, однако это были люди простые, и они могли запросто отступить, увидав столь внушительную угрозу.