Жемчужины детства - Вера Гиссинг

я обрадовалась, значит, не сказать ничего! Я заплакала от счастья и поблагодарила Бога за то, что услышал мои молитвы. Это был самый важный и прекрасный день моей жизни. Но я почти боялась верить, что это правда. Мои сомнения развеялись бы только в тот миг, когда в моих руках оказалось бы письмо, написанное их почерком. Лишь тогда мое счастье было бы полным.

Все в школе очень рады за меня. Я первая среди учеников узнала что-то о своих родителях. Даже учителя подходили, обнимали меня и поздравляли. Ведь многие из них тоже ждали новостей. Сегодня в деревне праздновали День Победы, но торжества отложили из-за эпидемии коклюша. Нас всех пригласили, и я порадовалась, что праздник перенесли, ведь теперь и я могла праздновать со спокойной душой. Было угощение, музыка и танцы, я чувствовала себя на седьмом небе. Мне казалось, что Бог благоволит ко мне, моим любимым маминке и татинку, и я поблагодарила Его тысячу раз за то, что исполнил мое самое заветное желание.

1 июня 1945 года

Я снова обращаюсь к тебе за помощью, дорогой дневник, потому что на сердце тяжесть и боль, а мысли перепутались и смешались в клубок, они мельтешат в голове, как снежинки в метель.

Вчера я так обрадовалась, узнав, что мама с папой живы. Я шептала про себя их имена, говорила с ними и улыбалась им.

А вечером в школу прислали список выживших из концлагеря Берген-Бельзен. И я с ужасом обнаружила в этом списке имена мамы и тети Берты. Это точно они, потому что, хотя мамина фамилия начинается с буквы «Д», а тетина – с буквы «К», их порядковые номера идут друг за другом: Диамант Ирма, домохозяйка, номер 01818813, и Кестнер Берта, служащая, номер 01818812. Меня потрясло, что им пришлось пережить концлагерные зверства, но я испытала облегчение, узнав, что они остались живы. Но имени нашего дорогого любимого папочки в списке не оказалось. Надеюсь – ох, как же я надеюсь, – что он в другом списке, что он тоже жив. После вчерашней радости это такой удар. Я думала, они все выжили: и мама, и папа, и тетя Берта, что они все находились в Терезине. Теперь я знаю, что они были в Бельзене, а говорят, это один из худших концлагерей. И я даже не знаю, был ли там папа и жив ли он до сих пор…

От шока я онемела. Это просто невыносимо. Только вчера я так радовалась… Вопреки всему надеюсь, что вчерашние новости все-таки окажутся правдой. Я бросилась на кровать и заплакала, но в этот раз не от счастья. Я люблю своих маму и папу. Я мечтаю, чтобы мы снова были вместе, все четверо. Может, моя мечта сбудется, как знать…

Но я должна быть сильной. Должна мужаться и верить в себя, а если случится худшее – найти в себе силы выстоять перед горем. Но тато, татинек, как же я хочу тебя увидеть…

Воскресенье, 3 июня 1945 года

Ева только что позвонила мне по телефону. Телеграмма, которую получил господин Херцка, пришла от мамы и тети – они отправили ее 25 марта. А телеграфист из Стокгольма добавил приписку: «Мазелтов!»[17]* Стал бы он нас поздравлять, если бы знал, что папа не выжил?

Четверг, 7 июня 1945 года

Не могу долго писать, надо заниматься. Через две недели выпускные экзамены, а я очень хочу привезти маме (и, надеюсь, папе) хороший табель. Но концентрироваться на учебе очень трудно.

Сегодня пришло письмо из распределительного центра в Блумсбери. Они получили почтовую карточку от Ирмы Диамант, которая справлялась о Вере Диамант. «Это ваша родственница»? – спросили распорядители. «Это моя мать», – немедля ответила я, попросила переслать мне карточку и заодно спросила, нет ли новостей о моем отце. Я вложила в письмо короткую записку для мамы, чтобы они ее переслали. Я знала, что любая весточка от нас, даже небольшая, несказанно ее порадует.

Ева уверена, что папа жив, но я лучше буду готовиться к худшему, а потом, если что, приятно удивлюсь. Странно, что о нем никто ничего не знает, и ни от него, ни о нем нет никаких вестей. Надеюсь, Ева права и мои беспокойства необоснованны. Что бы ни случилось, мама жива, поэтому я счастлива и рада. Теперь, зная, что ей пришлось побывать в Бельзене, мне еще сильнее хочется находиться с ней рядом, любить ее и заботиться о ней. Мне все равно, что ждет меня впереди – тяжелый труд, душевные муки, бедность. Я со всем справлюсь и готова преодолеть что угодно, лишь бы мама была со мной. И хотя мне не по себе и немного страшно, я не могу сказать, что я несчастна. Мне очень повезло – я самый богатый человек на свете! Мне вернули мою мамочку, а ведь в школе полно детей, которые, возможно, никогда больше не увидят своих матерей.

Суббота, 16 июня 1945 года

Дорогая маминка!

Какой прекрасный сегодня день! Солнце ярко светит, я сижу одна посреди цветущего луга, в моих руках – телеграмма, которую вы с тетей прислали из Стокгольма, и почтовая карточка, которую переслали через Красный Крест. Я целую каждое слово, каждую драгоценную буковку, написанную твоей рукой, и как же мне хочется скорее обнять и поцеловать тебя!

Но, должно быть, произошла ошибка, потому что папино имя нигде не упомянуто. У меня плохое предчувствие. Я все время говорю себе, что его наверняка интернировали в другое место и вскоре мы о нем услышим. Тогда я стану самым счастливым человеком на земле. Не знаю почему, но я все время вспоминаю строки из папиного письма: «Я вздремнул на диване, но назойливая муха жужжала у меня над головой». Так и вижу эту картину: папа лежит, растянувшись на диване на веранде, а эта назойливая муха не дает ему уснуть. Почему-то, когда я об этом думаю, на глаза наворачиваются слезы.

Пусть сегодня мне приснится, как мы вчетвером прогуливаемся по берегам Эльбы: Ева с отцом, как всегда, увлечены беседой, а ты улыбаешься и держишь меня за руку. Это такая прекрасная мечта, что я не смею верить в ее осуществление…

21 июня 1945 года

Дорогая маминка!

Я сдаю экзамены, времени совсем нет, но я должна тебе написать. Одна девочка, Даша, сегодня узнала, что немцы убили ее маму. Ей так плохо! Бедная Даша! Мне так ее жалко, и я благодарю Бога и судьбу, что избежала такого же удара.