Змеиное гнездо - Яна Лехчина

– Никто не знает все. Даже Хозяин Горы и Эльма-камнерез.

Ход прорезал толщу породы снизу вверх: наклон был крут, так что вскоре Лутый пошел полубоком, придерживаясь за стены. Спертый воздух тяжело проталкивался в горло – Лутый дышал глубоко и часто и кашлял, когда ощущал каменную пыль, оседающую в носу и на языке. Его удивляло, что Бранка прожила в Матерь-горе столько лет и сумела привыкнуть к нечеловеческим условиям нижних ярусов.

– Долго еще?

– А ты куда-то торопишься, раб? – Бранка тоже перебирала ладонями по шершавым стенам – легко и осторожно.

– Конечно, – возмутился Лутый. – Это у тебя вся вечность впереди, – Бранка не смотрела на него, но он все равно многозначительно поддел пальцем ошейник, – а у меня срок лишь до летнего солнцеворота.

Наконец Бранка толкнула неприметную дверцу в одной из развилок и осторожно заглянула внутрь. Затем вошла, и Лутый, пригнувшись, юркнул следом.

Тут же прикрыл глаз, боясь ослепнуть от неожиданно яркого света – и от невыносимой красоты.

– Что, – хихикнула Бранка, – нравится?

Лутый чувствовал, как у самых ресниц плескалось расплавленное серебро. Он медленно приподнял веко.

– Здесь таких палат – сотни, – шептала Бранка не без гордости. – Если не тысячи. Самоцветные залы. Владения Хозяина Горы.

Чертог был выложен серебром и голубым топазом. В стены врезались арочные ниши, обрамленные резным кружевом бирюзы, – стены сверкали, а полы переливались белыми бликами. Лутый стоял, будто пригвожденный; он медленно поворачивался, не сходя с места, и перед ним проплывали матовые ларимаровые и блестящие халцедоновые кладки разной дымчатости и голубизны – хотя, великие боги, откуда бы Лутому знать эти названия?

В самой высокой из ниш он увидел скульптуру, отлитую из серебра. Это была стройная женщина: ее голову покрывал платок, и даже в серебре Лутый узнал складки льняной ткани. Платок спускался под подбородком, обхватывал шею и завязывался сзади. На челе зубцами сверкал венец, по вискам от которого спускались цепи-рясны. Руки женщина держала на животе – в тонких пальцах, унизанных кольцами, Лутый различил сжатые ниточки бус. У женщины был узкий прямой нос, брови, в которых камнерезы прорисовали каждый волосок, и ровная линия губ.

– Кто это?

– Та же, кто и повсюду, – ответила Бранка. – Княгиня Ингерда, которую живьем замуровали в основание будущей Матерь-горы.

Лутый оглянулся.

– Страсти какие. Неужели нельзя было как-нибудь помилосерднее?

Бранка пожала плечами:

– Не знаю. Но тогда Матерь-гора не была бы живой.

– Как это – живой?

Ученица камнереза прищелкнула языком: одновременно самодовольно и словно бы сетуя на глупость собеседника.

– У Хозяина Горы тысячи чертогов и множество жен. Но если ты знаешь, кого ищешь, нужно лишь правильно идти. Это не так трудно, если ты привык к нраву Матерь-горы, а она привыкла к тебе. Матерь-гора любит переставлять палаты и путать коридоры, но человек, который знает ее, почувствует нужный путь и достигнет цели, не встретившись с тем, с кем не хочет.

– И ты, конечно, вот это вот все умеешь.

– Конечно, – откликнулась Бранка. – Я училась годами.

Казалось, она даже позабыла о страхе перед Ярхо-предателем, но когда закончила говорить, то снова посмурнела.

– Живее, – шикнула она и, взяв ладонь Лутого в свою, увлекла его к ближайшей двери.

Лутый решил, что они оба напоминают двух суетливых мышей, петляющих в коридорах хозяйского дома. Так огромна была Матерь-гора, и так маленьки и пугливы были они с Бранкой. Ученица камнереза вела Лутого через палаты, мелькавшие, точно на бегу: молочно-опаловые, озерно-алмазовые и болотно-жадеитовые. Они сливались в один поток сказочного богатства – Лутый перескакивал через сундуки, поскальзывался на рассыпанных украшениях, а его ступни увязали в золотых горах, словно в речном песке. Лутый рысцой бежал следом за Бранкой, а вокруг него мелко искрились крошки мозаики и кусочки цветного стекла. Дыхание сбилось, грудь пекло от невышедшего кашля и невообразимого восторга.

А потом они скользнули в палату из горного хрусталя с вкраплениями циркона, темно-алого, точно запекшаяся кровь, и Лутый увидел Рацлаву. Она сидела на стопке подушек, как тукерская царевна, и наигрывала на свирели – Лутый удивился, если бы застал ее за другим занятием.

Они никогда не были близки, и за весь черногородский поход у них состоялось всего несколько разговоров, но Лутому показалось, что он встретил родного человека. Сейчас, после месяцев рабства и безысходной тоски, он так обрадовался Рацлаве, что окликнул ее, подлетел к ней и, подхватив, стиснул в объятиях.

– Лутый, – опешила она, узнавая по голосу и шагам. И тоже заулыбалась, хотя Лутый привык, что лицо у нее вечно пустое и равнодушное. – С ума сойти! Откуда ты? Как ты? Боги, ну и несет же от тебя. – Она скривилась и тут же рассмеялась. – Пусти.

Сразу же дернулась: если бы она была собакой, то настороженно приподняла бы ухо.

– Кто там?

– О. – Лутый пожевал слова, отпустив плечи Рацлавы. И затараторил: – Это Бранка, ученица камнереза, который вытесал палаты Сармату-змею. Она любезно провела меня к тебе, чтобы ты сыграла ей песню о красоте нашего мира.

– Что? – переспросила певунья. – Что еще за…

Лутый оглянулся на Бранку, застывшую у самого входа, – та выжидала, скрестив руки на груди, и бросала на Рацлаву оценивающие взгляды.

– Ах, – всплеснул Лутый, – дай мне еще разочек обнять тебя!

Отвернувшись от Бранки, прижался к уху Рацлавы и зашипел:

– Объясню, когда вернусь один. Теперь знаю дорогу. Сыграй ей что-нибудь, порази ее, а потом приходи меня ждать. Чертог с серебряной статуей княгини – сможешь?

– Да. – Слетел шорох. – Марлы проводят.

Рацлава осторожно высвободилась из кольца его рук. Подобрав полы пепельно-кружевной юбки, она скользнула в сторону Бранки, – Лутый помнил, что Рацлава никогда не была ни приглядной, ни очаровательной, но сейчас выглядела, как колдунья, кружащая по хрустальной водной глади. Полные лебяжьи руки выступали из длинных косых рукавов – когда Лутый рассмотрел эти рукава и эти пальцы в порезах, тепло толкнулось у самого его горла, будто он встретил старого друга.

Ему тут же почудилось, что Рацлава многому научилась за время, проведенное в Матерь-горе. Она приближалась к Бранке, как и прежде, плавно. Но теперь двигалась так, чтобы на нее смотрели, а впечатление настигало жертву еще до того, как раздался бы первый звук. Рацлава откинула косы за шею и поклонилась в то место, где башмачки Бранки шуршали об пол.

– Здравствуй, – произнесла она нараспев.

Лутый не знал, как у Рацлавы успехи со свирелью, но голосом она играла не в пример лучше.

– Здравствуй, – ответила Бранка хмуро, вглядываясь в ее бельма. – Не трать мое время, драконья жена. Раб сказал, что мир за пределами Матерь-горы красивее самоцветного убранства. Сказал, что ты можешь это доказать, потому