Автоквирография - Кристина Лорен

Мама с папой кивают. Мама с папой хотят подробностей.

– Родные у Себастьяна супермилые. – Я многозначительно таращу глаза. – Вот да. Супер. Милые.

В мамином смешке слышна злость, а папа слишком встревожен, чтобы смеяться.

– Типа свиданием это не было, – уточняю я. – То есть никакое это не свидание. И не официальное знакомство с семьей. Простой ужин.

Мама кивает.

– Они хотят понять, кто друзья Себастьяна. Особенно если не знают их по церкви.

Несколько секунд я изумленно таращусь на маму.

– Себастьян сказал мне именно так.

– Сам подумай. У них все знакомые – члены церковной общины. А уж если ты местный епископ и твой сын подружился с парнем не из СПД? Тебе захочется убедиться, что с парнем тем все в порядке.

– Вот только со мной не в порядке, по крайней мере для этой семьи.

Чувствую, маме мой ответ не по нраву, но она машет рукой: продолжай, мол. Я рассказываю, как прошел вечер. Как родители Себастьяна познакомились в старших классах. Я рассказываю о своих проколах – как сболтнул про Эмили и про мамино прошлое. Мама кривится, мол, это и проколами не назовешь. Я рассказываю, как разговор в очередной раз коснулся – правда, буквально на секунду – миссии Себастьяна. Родители слушают с неослабевающим вниманием.

Тем не менее я вижу тревогу, въевшуюся в чуть заметные морщины у них на лицах. Мама с папой отчаянно боятся, что я влюблюсь в Себастьяна и что влюбленность эта разобьет сердце одному из нас или обоим.

– Так они… понравились тебе? – интересуется папа, не обращая внимания на маму, которая смотрит на него как на предателя.

– Ага. То есть они явно не моего племени, но меня приняли хорошо.

Теперь папина очередь кривиться и морщиться. Семья для моих родителей – все, но, пожалуй, для папы – особенно. Мамины родители с нами не общаются, и папина родня компенсирует это в полной мере. Со времен моего младенчества его мама гостит у нас по три месяца в год. Шесть лет назад умер мой дед, одиночество буббе не любит, да и папе спокойнее, когда она рядом. Пожив у нас, она отправляется к его брату и сестре в Беркли и Коннектикут соответственно – навещает то одних внуков, то других.

Будь моя воля, буббе жила бы с нами круглый год. Она прикольная, с ней дома уютнее, чем только с родителями и с Хейли. Не поймите превратно: родители у меня замечательные, но буббе создает совершенно особую теплоту. За последние двадцать лет брака моих родителей мама и буббе сильно сблизились. Точно таких отношений папа хочет в будущем с нами и для нас с нашими потенциальными свойственниками тоже.

Думаю, его это волнует больше, чем маму, ведь она с родителями больше не контачит.

Все эти мысли читаются у папы в глазах, пока он слушает мой рассказ. Я хлопаю его по плечу.

– Пап, ты что такой загруженный?

– Я редко вижу, чтобы ты так сильно… кем-то интересовался, – осторожно отвечает он. – Нас тревожит, что для тебя это не идеальный вариант. – Папа отводит взгляд к окну.

Сделав глубокий вдох, я думаю, как лучше ответить. Пусть даже папины слова – правда, она как стикер на поверхности моих эмоций – отлепить элементарно. Я понимаю, что Себастьян не идеальный вариант для меня. Понимаю, что нарываюсь на боль и страдания. Только попробовать хочется больше, чем поберечь себя.

В итоге я говорю то, что, как мне кажется, папа жаждет услышать.

– Пап, это банальное увлечение. Оно пройдет, хотя Себастьян – отличный парень.

На миг папа позволяет себе в это поверить. Мама тоже в кои веки молчит. Перед тем как я ухожу спать, папа прижимает меня к себе на три глубоких вдоха.

– Спокойной вам ночи! – желаю я и бегом поднимаюсь по лестнице к себе в комнату.

Вечер пятницы, на часах только восемь, и я чувствую: сил еще хоть отбавляй. Осень пишет, что собирается к Эрику. Я вздыхаю с облегчением: не нужно терзаться из-за того, что я снова ее кинул, и отправляю ей длинную цепочку эмодзи-баклажанов. Осень отвечает длинной цепочкой эмодзи-факов.

Интересно, а Себастьян апдейтил свою эмодзи-клаву? Как он относится к добавлению столь грубого эмодзи себе на телефон? Он хоть заметил его появление? А использовать собирается?

Все, абсолютно все сводится к Себастьяну.

Мама на пробежке, папа в больнице, Хейли слоняется по дому и ноет, что в субботу утром стиркой уже никто не занимается.

Я напоминаю, что руки у нее, слава богу, не переломаны.

Бам – Хейли кулаком тычет мне в бок. Я беру ее в захват, Хейли визжит, как недорезанный поросенок, пытается расцарапать мне лицо и орет: «Я тебя ненавижу!» – так, что стены дрожат.

В дверь звонят.

– Круто, утырок! – цедит Хейли, отпихивая меня. – Соседи копов вызвали.

Дверь я распахиваю с самой очаровательной из своих улыбок, мол, это все она.

Планета перестает вращаться.

Я неправильно понимал значение слова «огорошенный», пока год назад не справился в словаре. Я думал, раз горох мелкий, оно значит «слегка удивленный». На самом деле оно ближе к «ошеломленный» и «потрясенный» – именно такой вид у Себастьяна, стоящего на пороге моего дома.

– Какого че… – Моя удивленная улыбка растягивается с востока на запад.

– Привет! – Себастьян поднимает руку, чтобы почесать в затылке. Под гладкой, загорелой кожей бугрится бицепс, и я таю.

– Извини. – Я отступаю на шаг назад и жестом приглашаю его войти. – Считай, ты застал убийцу за его кровавым ремеслом.

Себастьян смеется и переступает порог.

– Я собирался сказать… – Он смотрит мне через плечо и улыбается. Могу только предполагать, что там стоит Хейли и буравит мне спину смертоносным взглядом. – Привет, Хейли!

– Привет! Ты кто такой?

Размазать бы ее по стенке за такую грубость, но не буду: своим сучьим вопросом засранка создала впечатление, что я не трынжу об этом парне сутки напролет.

– Это Себастьян.

– Ой, ты прав. Он реально секси!

Ну вот, видимо, по стенке я все-таки ее размажу.

Посмеиваясь, Себастьян протягивает ей руку. Прежде чем пожать, Хейли – вот ужас! – пару секунд ее рассматривает. Когда она переводит взгляд на меня, я вскидываю брови, мол, чуть позже убью насмерть. При маме с папой Хейли прикинулась бы благовоспитанной незабудкой, а при мне она первостатейная сучка.

– Пошли на второй этаж? – предлагаю я.

Себастьян бросает взгляд на Хейли, которая уже поплелась по коридору к постирочной, и кивает.

– Где твои родители?

– Мама на пробежке. Папа на работе.

По-моему, подтекст Себастьян улавливает. Воздух между нами так и искрит.

Деревянные ступеньки скрипят у нас под ногами, и я остро