Ангелы времени - Гаевский Валерий Анатольевич

— Странный юмор, Атилла… — Мануситха попытался изобразить обиду в голосе.

Атилла Левит вздохнул и плюхнулся в старинное, не меняющее конфигурации кресло.

— Извини, Сулла… Сарказм с некоторых пор стал моей второй натурой…

— А как его воспринимает твой народ?

— Мой народ меня сейчас редко слушает. Оптимисты бурят свои родовые картофелины и надеются пережить скорый ад, а всякая сволочь, делая вид, что она элита, любыми способами стремится раздобыть себе места на ковчегах.

— Твой народ разделился на оптимистов и сволочей? — спросил Сулла, прохаживаясь перед канцлером и разглядывая узоры на драпировке стен.

— Почему только мой?! Любой народ разделен на оптимистов и сволочей! — изрек Атилла с чувством заслуженной философской прострации.

Сулла усмехнулся.

— Неужели так велика дилемма? И много их, по-твоему?

— «Их» кого?

— Оптимистов? Сколько их в твоем народе?

— Я что-то не пойму… Ты прилетел, чтобы задавать мне свои провокационные вопросы, или у тебя все-таки было ко мне дело?

— Вот! — Мануситха повернулся к канцлеру, с удовольствием отмечая в глазах последнего искорки негодования. — Мое дело как раз и касается оптимистов, каковым, я надеюсь, ты все-таки остаешься в душе, иначе где бы ты сейчас был!

— Ну давай поправимся, Сулла… Те, кого мы отправляем за пределы системы, они несчастны по-другому: своим неведением. Они заложники, а мы — чистые жертвы, и в то же время…

— В то же время, можно сказать и наоборот, не так ли? — закончил Мануситха мысль Левита.

— Да, можно сказать и так. Не понимаю, к чему ты клонишь?

— Как ты посмотришь на то, если у цивилизации появится альтернатива: не Корабли Спасения, а другой выход? Понимаешь, другой… Мы проглядели его. Мы потеряли гибель времени. Но мы можем попробовать побороться…

Теперь была очередь канцлера наблюдать в глазах Мануситхи искорки огня. Лицо Левита сделалось каменным.

— Это, должно быть, больше чем политика, Сулла, — тихо сказал он.

— Правильно! И я подумал так же… И представь, у нас есть апологет. Вполне живой человек, с такими же руками и ногами… Такой же умник-инженер. Но только в его странной башке родилось то, что мы проглядели, даже не пытались представить…

Атилла Левит продолжал каменеть. Вот в чем опасность таких встреч и бесед! Но если это не провокация Мануситхи, а его временное психическое расстройство, то стал бы он рисковать своим теперешним и без того шатким положением при Лобсанге? Старину Суллу определенно что-то сбило с проторенного пути…

— Сулла, ты хочешь заморозить проект Спасения, даже не завершив его, не доведя до возможного максимума? Это не политика, Сулла. Но как ты видишь подходы к такому сценарию? Нас разотрут в порошок. Тебя в Королевском Дворе, меня — в Республике. Ты и сейчас рискуешь… Не бывает исповеди без ушей. Кроме меня, на астероидах есть еще совет кантонов, а в нем всякой твари по паре… Не дай Бог им построиться во всю шеренгу! Никто не выиграет, если меня уберут. Мне что прикажешь, стягивать войска и начинать кампанию против тех, кто думает, а главное, действует иначе? Нет, Сулла, нет, это слишком опасная затея. Самое печальное, мой друг, что пострадают как раз-таки оптимисты. Сволочи все равно выиграют…

Мануситха прикусил губу.

— Ты что же, даже не выслушаешь меня до конца? — спросил он.

— Нет, Сулла, нет, — отрезал Канцлер. — Не хочу дразнить воображение.

Мануситха сел в кресло напротив канцлера. Электрические разряды уже собрались в его седой копне. Прежде чем выдавить из себя еще одну обескураживающую фразу, он долго подбирал аргумент:

— Если все дело в том, Атилла, что ты бы не хотел услышать это от меня, тогда я больше ничего не добавлю. Но утильщики… Выйди на телеэфир из мирового канала…

Канцлер вздрогнул. Каменным мышцам его лица и тела вернулась пластичность.

— Я что-то проглядел, Сулла? Разве я больше не политик? С гильдией мы поддерживаем отношения. С гильдией мы почти партнеры.

— Ты проглядел. Гильдия еще неделю назад объявила о своей поддержке некоего Дамиана Гомера. Гильдия также вошла в состав Парламента Объединенных миров. Кстати, я представляю сейчас интересы этого правительства, а вовсе не Королевского Двора.

Атилла Левит на несколько секунд увел свое внимание куда-то внутрь, вглубь себя. И там, как в космосе, задрапированном такими же фиолетовыми и зелеными шелками, увидел серебряный коридор быстролетящих, словно бы через него летящих астероидов и на каждом, как на монетке, — свое лицо. Все эти монетки точно с ленты транспортера падали, осыпались в кипящий, раскаленный металлом тигель. Тиглем была Догорающая звезда.

— Опомнись, Сулла, опомнись! — прошептал канцлер. — Во что ты нас втягиваешь?

***

Старый князь Марко Дереш обнял сына. Сейчас после стольких месяцев ожидания, после всех бед, постигших некогда благословенную Поющую Нимфу, он ощущал, что лучшее мгновение его жизни в этих обьятиях.

Возможно, что-то еще повторится, что-то еще обожжет его родительское сердце, но уже его человеческая стойкость пошатнется, помутится разум, необыкновенная испепеляющая боль прощения с миром, который и сам уйдет в небытие, боль эта срастется с планетарным духом всех других людей и пенящимся шквалом смятения возвестит Бога об исходе времен…

Весь этот как по нотам разыгранный сценарий сведется к одному эпизоду: он, Марко Дереш, стоит на балконе их родового замка с видом на озерный край, в небе перламутрово-розовом не плывут, а застыли белоснежные акведуки облаков, а там, дальше, — вся его Нимфа — искуснейшее творение зодчих-терраформаторов: зеленые моря-кратеры, соединенные бесчисленными каналами, города-эпохи, города — времена года, города-сны, города-идеи — все это там, а здесь… на широком, опоясывающем весь периметр замка балконе, увитом красным плющом, он обнимает возвратившегося сына. Простой миф, ставший сутью жизни…

— Доброе утро, отец! Как всегда утренняя прогулка? Пройдемся вместе… — Каспар не выглядел покаянно все эти дни их встреч, не прятал глаза, напротив — в нем стала светиться какая-то новая уверенная сила и вновь приобретенная цельность.

— Нимфа узнает, — начал Марко, держа сына за руки, — Нимфа постепенно узнает, что ты вернулся. Давай поднимемся к моему любимому месту у посольского зала…

Они поднялись по лестнице, ведущей еще на один уровень балкона, и пошли вместе, вдыхая свежий ветер из озерного края.

— Вчера я был на орбите, отец. Я видел взорванные верфи. Это ужасно. Там вокруг развороченных заводов и груд металла летают тысячи тел киберов и людей. Почему никто не удосужился до сих пор собрать этих несчастных?

— Их собирают, Каспар. Наши орбитальные чистильщики и сторожевые патрули. Но работа эта им как пытка. Никому не нравится роль могильщиков, особенно теперь. Моя бравая гвардия не вылезает из запоев и наркотиков. Еще неделю назад накануне твоего прилета мне пришлось усмирять взбунтовавшуюся команду одного из фрегатов. Они сошли с ума… Они спрятались в одном из взорванных доков, как мурена, и начали обстреливать всех сторожевиков…

— Куда ты приказал отвести уцелевшие ковчеги, и сколько их все-таки?

— Очень мало, Каспар, я говорил тебе. Мне обещали дать ответ завтра. Это будет твой караван, Каспар…

Они стояли за закрытыми дверями балкона у малого посольского зала. Тяжелые мрачные шторы занавешивали высокие стрельчатые окна и дверь, ведущую на балкон. В одном из просветов между штор открывалось все происходившее в зале. Каспар подозвал отца.

— У нас сегодня какой-то прием, отец? — спросил он.

Марко Дереш несколько нервно повращал головой и пожал плечами.

— Я об этом собрании ничего не знаю…

Тем временем зал стали заполнять люди: мужчины в военных камзолах, женщины в пышных платьях — все, молча и чинно, выстраивались цугом вдоль стен, ожидая появления других персон.

— Кто их сюда приглашал, отец?

Марко не мог ответить. Он принялся разглядывать странных посетителей посольского зала в утренние часы.