Долгая зима - Джон Кристофер

– Твое письмо? Нет, я не знала всего.

Он ничего не говорил, ожидая продолжения.

– Когда на экране появилось твое имя, я была с моим боссом и все ему рассказала. Тогда он и признался, что было это письмо. Он его читал.

– Оно было направлено в его офис, но адресовано-то тебе! Он вскрыл его – и утаил?

– Мой босс – странный человек, Энди. В чем-то приятный, в чем-то – не слишком. У него есть диктаторские наклонности. Кроме того, он ревнив.

– Я говорил с его женой, – сказал Эндрю. – Очень милая женщина. Я испытал к ней большую симпатию.

– Как и я. – Кэрол нетерпеливым жестом отложила дымящуюся сигарету. – Ты считаешь, что я наслаждаюсь всем этим?

– Так мне представлялось. Но я не слишком усердно размышлял на эту тему.

– Возможно, я бывала неразборчивой и все же никогда раньше не продавалась. Однако тут у меня не оказалось выбора. Мне приходилось заботиться о мальчиках.

– Ты могла бы открыть магазин; ты же предлагала поступить так Мадлен и мне. У тебя были кое-какие деньги.

– Ты не представляешь себе, что это такое – очутиться здесь совершенно одной. Первую неделю я просидела с мальчиками в гостинице, наблюдая, как тают мои денежки, и соображая, что значит быть белой в Африке. Мужчины все время делали мне откровенные намеки. Я была одинокой и напуганной. Не знала ни единой души. Я подумывала о магазине одежды и даже сходила на него взглянуть, но мне показалось, что человек, который водил меня по залу, – отпетый жулик. Мне было страшно принять хоть какое-то решение.

Эндрю молчал, отлично понимая, о чем она толкует. За нее всегда все делали мужчины – милые, ласковые мужчины в милом, ласковом мире. У нее было два старших брата и готовый для дочки на все папаша.

– Мы встретились случайно, – продолжала Кэрол, – и он был со мной очень добр. Это он умеет. Я испытывала к нему благодарность. Это он поместил мальчиков в школу.

Заплатив за обучение вперед, между прочим.

– Щедро, – заметил Эндрю, – даже расточительно.

Она взглянула на него и примолкла; разговор оборвался.

Эндрю не стал его возобновлять. Когда она полезла было в сумочку за новой сигаретой, он вынул собственную пачку и подал ей. Она быстро прикурила от протянутой им зажигалки и потянулась губами к огню, как будто собираясь его задуть. Это было началом старой, знакомой обоим игры, и Эндрю знал, что она делает это преднамеренно. Кэрол откинулась в кресле, и он убрал зажигалку.

– Ты все еще с Мадлен? – резко спросила она.

– Да.

– Когда мы встретились в последний раз, я подумала, уж не влюбился ли ты в нее. Что-то в этом роде…

– Да, – повторил Эндрю. – Что-то в этом роде.

– Что же будет, когда нагрянет Дэвид?

– Пускай решает Мадлен. Разве твои претензии на него не обоснованнее?

– Никаких претензий – с обеих сторон.

– У тебя есть новости от него?

– Нет. Адекема возражал. Я не стала отвечать на его письма.

– Думаю, Дэвид поймет. По натуре он – прагматик.

Разве не это привлекло тебя в нем?

– Возможно, мои стандарты изменились, – тихо проговорила Кэрол и, заметив его улыбку, поправилась:

– Ну, тогда мои потребности.

– Не думаю, что мы способны сильно меняться, – возразил Эндрю. – В нашем-то возрасте! Если только нас не ослепит свет по дороге в Дамаск. Помнишь?

– Я много думаю о Далидже, – сказала она. – Он даже снится мне по ночам. Представляешь, за последние три года я ни разу не побывала в картинной галерее! А так хотелось!

– Картины перевезли в Пейл. Не знаю, что стряслось с ними потом.

– Пуссен, который нравился тебе и которого не выносила я… Хотелось бы взглянуть на него снова.

– Ou sont les poussins d'antan?[15] Боюсь, все прибрала колючая зима.

Кэрол положила ладонь на его руку:

– Энди, взгляни на меня! Ты считаешь, что я все еще привлекательна?

– Очень.

– Ты не ненавидишь меня – за то, что произошло, за все?

– Нет, не ненавижу.

– Когда появится Дэвид, то, думаю, Мадлен уйдет к нему. Прости, если тебе больно это слышать, но, думаю, так уж получится. Если это случится, то не считаешь ли ты, что нам следовало бы…

– Перевернуть страницу, начать сначала и так далее?

– Не смейся надо мной! Мне кажется, я теперь другая, Энди. Я получила всего сполна – потайного секса в том числе.

– Дэвид может вообще не вернуться, – сказал Эндрю. – Кажется, им там удается контролировать положение.

– У меня другие сведения. – Она криво усмехнулась. – Из авторитетных источников. Думаю, совсем скоро там все Рухнет. Он приедет, можешь не сомневаться. И тогда…

– Я научился не торопить события. – Кэрол чуть заметно вздрогнула. – Вот придет время – тогда я и стану об этом тревожиться.

– Мы могли бы хоть иногда видеться, – предложила она. – Чтобы пропустить рюмочку…

– Думаю, не стоит. Сэр Адекема станет возражать. Я уверен, что получится именно так.

– Мне наплевать! – нетерпеливо бросила Кэрол.

– А вот это напрасно. – Она подняла на него глаза.

Эндрю выдержал ее взгляд. – Очень напрасно.

В следующий раз Кэрол позвонила ему, чтобы спросить, не хочет ли он повидаться с мальчиками во время их школьных каникул. Эндрю согласился, предвкушая радость встречи. Однако сыновья не проявили бурной радости и особых чувств. Они были вежливы и ласковы, но всего лишь настолько, насколько это требуется от хорошо воспитанных детей в отношении чужих им взрослых. Мальчики больше молчали, когда же Эндрю задавал им какой-нибудь вопрос, ответ звучал почтительно, но кратко. Впечатлениями от встречи он поделился с Мадлен:

– Мне показалось, что они стесняются быть со мной на людях.

– Возможно, все мы тут стали чрезмерно чувствительными?

– Вот уж нет!

– В конце концов, они ведь тоже белые! Белый отец – не из тех секретов, которые можно скрыть.

– Со столь чуждым явлением просто нельзя смириться!

Можно не смотреться в зеркало, но не станешь же воротить глаза от собственного отца…

– И матери…

– Кэрол ассимилируется. Ее дружок черен как уголь.

– Неужели они это понимают? Видимо, да. И не осуждают?

– Дети подобны любовникам – они не выносят моральных приговоров. Или находят явлениям рациональное объяснение, приспосабливая их к собственным потребностям. Робин не знал, куда деваться от смущения, когда я передал им привет от тебя.

– Думаешь, ты их потерял?

– Да.

– Ты сильно переживаешь?

– Я боялся худшего. Им хорошо, они вполне счастливы. Когда теряешь кого-то, то охватывающая тебя горечь отчасти связана с чувством вины: ты мог сделать то-то и то-то, а не сделал; со мной иначе. Да и им не очень-то легко. У подростка свои сложности, я же могу лишь усугубить их.