Император из стали (СИ) - Васильев Сергей Викторович

Обладатель сего голоса и буйной растительности на голове, невысокий коренастый крепыш в рубахе-косоворотке, с глубокой двойной складкой над переносицей, придававшей лицу суровое выражение, с глазами, светящимися от отчаянного безрассудства, в мгновение ока взлетел на стол, потрясая в воздухе сорванным с головы картузом и глядя на монарха с вызовом обреченного.

— Стоять! — лязгнула, как затвор, команда императора, заставляя жандармов и офицеров из правого сектора, дернувшихся к студенту, застыть соляными столбами..

Мария Фёдоровна, приподнявшаяся со своего места, чтобы лучше разглядеть оратора, даже не заметила, как оказалась сидящей на стуле с непреодолимым желанием вытянуть руки по швам. «Никки-Никки! Je ne te reconnais pas! (Не узнаю тебя-фр.)», — прошептала хрупкая женщина, глядя на сына широко раскрытыми от удивления глазами.

— Раз я сам голосовал за то, чтобы разговаривать, значит будем продолжать — уже другим, опять слегка ироничным тоном, добавил император, — и считаю, что негоже прерывать собеседника, даже если он решил общаться вот таким оригинальным способом… Надеюсь, Вам удобно на столе, Егор Сергеевич? Нет-нет, не слезайте, оставайтесь! Вы достаточно героически смотритесь, чтобы быть символом борьбы с произволом… Вы ведь для этого туда залезли?

— Откуда вы меня знаете? — несколько ошарашенно, но всё равно зло и с вызовом вскрикнул студент.

— Готовился к беседе, — не отрывая глаз от горящего взгляда собеседника, произнес император, — изучал дела задержанных… Вас же сюда доставили прямо из Бутырки?

По «флёр-д-оранжевому» крылу аудитории прошла волна панических ахов — присутствие арестантов на расстоянии вытянутой руки подействовало на впечатлительных курсисток ошеломляюще.

— И не меня одного! — с вызовом выпалил студент…

— Не беспокойтесь, барышни! — проигнорировал последнюю реплику император, обращаясь к женской части. — Господин Сазонов — не злодей и опасен исключительно для органов правопорядка. Даже больше скажу — он и его товарищи вернутся из этой аудитории в свои дома, а не на тюремные нары, если только не задумают устроить прямо тут штурм Бастилии. Пообещайте, Егор Сергеевич, что будете вести себя прилично, не пугать дам, устраивая революцию в аудитории. Так и быть, можете спускаться. Продолжим разговор без митинговой риторики.

Пока Егор Сергеевич Сазонов спускался с пьедестала на грешную землю под свист и улюлюканье однокашников, Мария Федоровна мучительно искала и не находила объяснение происходящему на ее глазах действу. «Где и когда Никки научился разговаривать с толпой, с такой агрессивной, заранее настроенной против него? Кто его этому научил? Великий князь Николай Михайлович? Даже не смешно. Вон он стоит скромно, забившись в угол, с глазами нараспашку! Тут не яхт-клуб с его аккуратными тупыми приборами, тут о взгляд порезаться можно! Толпа, как зверь, чувствует, кто её боится и безжалостно расправляется с давшими слабину… А Никки — её скромный, тихий, застенчивый мальчик, чувствует себя среди этой неотёсанной публики, как рыба в воде! (*)

Мысли Марии Фёдоровны бились о стену непонимания, как волны о борт корабля. А император тем временем уже вернулся на кафедру, облокотился о нее и продолжил прерванный монолог:

— Мы вступаем в ХХ век — время узкой специализации и международного разделения труда… Но при этом есть два дела, в которых абсолютно все являются специалистами — как воспитывать детей и как управлять государством. Особенно остро это чувствуется в среде интеллигенции. Образованные люди хотят, чтобы их мнение было услышано, а потенциал — использован. Стоять на пути лавины, спускающейся с академической горы, я не собираюсь. Поэтому нахожусь тут и готов слушать и использовать. Разговор будет публичным, без всякой цензуры, с отменой всех ограничений и запретов на политические дискуссии. Итак, господа будущие политики, что вы хотите предложить и что собираетесь строить такого, за что готовы идти в тюрьму и на каторгу?

— Рай, Ваше императорское величество! — с вызовом, громко и отчётливо произнёс Сазонов. — Мы собираемся построить царство небесное на Земле! И мы уверены, что у нас получится, если нам не будут мешать!

Аудитория вздохнула, как одно большое и грузное животное.

— Рай — это хорошо, — кивнул император, — я думаю, что никто из присутствующих, включая жандармских офицеров, не отказался бы хоть немного пробыть в таком месте ещё при жизни. Я даже не буду выказывать сомнения о наличии у вас планов и чертежей, которые позволят сконструировать эдемские сады без огрехов. Но если уж мы с вами находимся в храме науки, не правильнее ли было бы попробовать организовать для начала малую модель парадиза и проверить ваши планы и расчёты на себе и на своих друзьях?

Думаю, что при наличии столь весомой части студенчества, ищущей, бушующей, недовольной своим нынешним положением и уверенной, что они-то знают лучше, как управлять своим миром и вообще всей планетой, как следить за порядком, как налаживать свою жизнь. Ну что ж, думаю, мы сможем им помочь проявить себя, не конфликтуя с полицией. Для этой цели я предлагаю за чертой города образовать университетские самоуправляемые поселения по образцу американских кампусов (**), где организация быта, поддержание порядка и даже разрешение конфликтов будут отданы в полное распоряжение студенческих ассоциаций. Вот поживёте отдельно от строгих нянь — потренируетесь друг на друге, как строить общество Светлого будущего, а потом с приобретенным опытом — добро пожаловать во взрослую жизнь. Уверен, что ваш опыт будет учтен и востребован. Вход государственной полиции в кампусы будет разрешен только по приглашению самого университета… Но это ещё не всё!..

Император поднялся по ступенькам, подошёл вплотную к Сазонову, ещё раз внимательно заглянул снизу вверх в глаза, как будто размышляя, продолжать задуманное или нет, затем тронул его за рукав косоворотки и спросил:

— Готовы ли Вы, товарищ революционер, бороться с произволом не на словах, а не деле, показывая личный пример, как это надо делать?

— Естественно! — с готовностью ответил студент, судорожно ища и не находя никакого подвоха.

— Это прекрасно, — кивнул император. — В таком случае поручаю Вам набрать среди студентов, пострадавших от произвола полиции, отряд добровольцев, которые готовы будут личным примером показать, как надо наводить порядок на улицах, чтобы при этом уже никто не ни о чего не пострадал. Вас экипируют также, как и всех остальных жандармов и предоставят возможность продемонстрировать пример лояльного и уважительного отношения к нарушителям общественного порядка. Причем не только на улице.

Вам будет предоставлена возможность поддерживать порядок также в местах заключения, где вы также сможете продемонстрировать, как выглядит образец государственного служащего, которому чужд произвол и он уважает достоинство заключенных. Естественно, за вами будут наблюдать и ход эксперимента будут тщательно протоколировать и описывать как представители жандармского управления, так и ученые университета. О вашей работе будет разрешено свободно писать отечественным журналистам… По результатам передового опыта будут внесены изменения в соответствующие устава и положения. Согласны?

Сазонов молча кивнул и сглотнул несуществующую слюну. Во рту было сухо, как в Сахаре. Язык, казалось, сейчас поцарапает губы. Студенту чудилось, что его физически разрывает на части, где одна половина — революционная — требовала гордо отказываться от любой сделки с самодержавной властью, а вторая — консервативная — настойчиво поясняла, почему этого делать не стоит. Отказаться — значит сразу и навсегда потерять не только свое, но и лицо всего революционного движения, неотъемлемой частью которого Сазонов себя считал. Надеть форму тюремщика — это, конечно, некомильфо, но прослыть балаболом, сотрясающим воздух и пасующим перед реальным вызовом — гораздо хуже.