Метель или Барыня-попаданка. Мир (СИ) - Добровольская Наталья

Поэтому я пока буду действовать потихоньку, полегоньку, постепенно приучая к чистоте своих людей – дворню и крепостных, которые, кстати, и сами по себе были довольно чистоплотными, что отмечалось и всеми иностранцами. В баню ходили часто, руки мыли, роды принимали в банях специальные бабушки-повитухи, в каждой большой деревне была своя травница, которая лечила народными средствами, часто используемыми и сейчас, тут все было более или менее благополучно.

А вот по сравнению с Россией именно Европа была "немытой" – в сердцах Михаил Юрьевич это сказал, обидел народ, в Европе леса уже все сгубили, недаром старушка с хворостом – частая героиня сказок именно европейских, а у нас поднималась медленно в гору лошадка, "везущая хвороста воз!" Поэтому мылись в Европе реже, не в бане, а в ванной, причем несколько человек друг за другом – горячую воду еще и нагреть надо, так что мытье это было чисто номинальным. У нас леса еще было очень много, даже нам, в 20 веке их, к счастью, еще хватает! Про это я много читала, знала, рассказывать можно еще и еще, но я и так сильно отвлеклась от темы.

Но смертность, даже среди дворян была очень высокой, а про крестьян и говорить не приходилось. Поэтому и рожали часто, в надежде, что хоть кто-то выживет. Да и средств предохранения не было никаких, поэтому и получалось по 10–12 детей. Кстати, поскольку крестьянки сами кормили грудью, происходило естественное предохранение, которое у дворянок, которые отдавали детей кормилицам, не срабатывало. Поэтому и в дворянских семьях нередко было много детей, так, Дмитрий Менделеев был 17!!! ребенком в семье и не последним.

Но кроме лекарств, стала я запасаться и семенами. Всякие разные генетически улучшенные я брать не стала, от них потом семян не получишь, а вот через своих бабушек-садоводов стала приобретать семена фасоли, кабачков, тыквы, кукурузы, сахарной свеклы, топинамбура, редьки дайкон – их тогда и не знали, а ведь это очень питательные овощи. Горох и бобы, морковь и свеклу, капусту и огурцы я покупать не стала – и в прошлом все это хорошо знали. Купила я и разные помидоры, можно попробовать посадить их в небольшой тепличке под стеклом. Но это скорее баловство, а вот семена хорошей сортовой картошки – это уже необходимость. Короче, опять набрав порядочный мешок, я вновь вернулась в прошлое и вовремя – откликнулся второй попаданец, Миша. Но об этом подробнее далее.

18 глава. Мы знакомимся с Мишей, а Миша с нами.

Миша стал забывать о своей прошлой – будущей жизни и совсем бы смирился и привык к жизни новой, в прошлом-настоящем, если бы не сны. Снилась мама, которая смотрела на своего ребенка грустными глазами, но как не пытался Миша ее о чем-то расспросить, только молчала. После этого Миша ходил грустный, ничего его не радовало. Да и радостей было мало – жалованье скудное, еле-еле позволяющее сводить концы с концами, развлечений никаких, только разве газетку вечером почитаешь. Газетка былав присутствии, где служил Миша, и он часто, пользуясь моментом, ее уносил себе домой, а прочитав, возвращал – покупать возможности не было, ее выписывали из Москвы специально на все казенные учреждения.

Газетку Миша полюбил, особенно последние странички с объявлениями о находках и пропажах. Он читал и мечтал, что найдет какую-нибудь дорогую вещь и, конечно, как человек порядочный, вернет ее владельцу, который отблагодарит его, вручив 50, нет, лучше 100 рублей. Но увы, мечты оставались мечтами, никаких вещей Миша не находил и денег тоже.

Но вот однажды одно объявление в Московской газетке, которая случайно попала в его руки, чем-то задело его. Текст был глупый, непонятный, но что-то царапало Мишу в нем. И только ночью его осенило – оно было из будущего, ведь здесь, в прошлом, никто и не знал всех тех фильмов, фразы из которых были упомянуты в объявлении. Сначала Миша очень обрадовался, а потом испугался – что там за дама хочет с ним встретится, и вдруг его вернут в будущее, где его никто не ждет и все считают умершим или пропавшим. Он не хотел сначала отзываться, но потом решил, что хуже не будет и решил написать ответное письмо.

Но как дать понять, что он тоже оттуда, свой брат попаданец, нельзя же в открытую это написать, Миша знал, что многие письма проверяются цензурой. Много он извел бумаги, изгрыз перьев, пока дрожащей рукой не вывел: "Ваше благородие, сударыня Наталья Алексеевна. Я заинтересовался Вашим предложением и если Ваш славянский шкаф уже продан, хотел бы в свою очередь предложить купить мою тумбочку. Писать в город… на квартиру чиновнику Михаилу Ивановичу П." Затем он решительным голосом позвал кухарку и велел ей отнести письмо на почту. Сам он идти уже не мог – руки и ноги его дрожали, настолько он переволновался, пока писал это краткое, но такое важное для него послание, определившее всю его дальнейшую судьбу и изменившую его жизнь к лучшему, чего Миша пока и не знал.

Кухарка, достаточно снисходительно относившаяся к Мише и нисколько его не боявшаяся, на почту сразу не пошла, а заболтавшись с соседкой, совсем про письмо забыла и таскала в кармане дня два, пока Миша не спросил, нет ли на него ответа. И только тогда, уже потертое и помятое, оно было извлечено и отдано благополучно на почту.

Получив это письмо, я очень обрадовалась – еще бы, помощь молодого, и как я надеялась, инициативного мужчины была мне очень кстати. Я хотела сделать его своим поверенным-управляющим и переложить на него все деловые переговоры и встречи, а сама я только бы подбрасывала идеи и руководила бы делами. Но увы, сначала мои мечты были развеяны прахом.

Получив приглашение, Миша опять долго мялся – ехать или не ехать, но решив, что раз начал это дело, надо его и закончить. Приехал он к нам через неделю после бала, очень стеснялся, заикался и робел, никак не мог найти верного тона в разговоре, все время съезжал на угоднический тон мелкого чиновника перед барыней-дворянкой.

Но я надеялась, что это все постепенно выправится и поручила пока Мишу бывшему управляющему Василию Васильевичу, который взялся опекать молодого человека с отеческой заботой. Вообще, он оказался не таким уж плохим человеком, в делах он разбирался, просто без постоянного пригляда опекуна немного расслабился, но под моей твердой руководящей рукой исправился и стал мне активно помогать. Идти ему было особо некуда, родни и семьи не было, так что и выбора особого тоже. Мишу я представила как дальнего родственника своего покойного мужа, так что особых вопросов не возникло.

Миша тоже подружился с Василием Васильевичем, опекавшим его как своего сына, сошелся и с Полетт, которая также симпатизировала скромному молодому человеку, даже с Машей общался хоть и с робостью, но активно, лишь меня стеснялся почему-то по прежнему, обращался с просьбами редко, в основном через Василия Васильевича и называл часто "Вашим благородием, барыней", что конечно, немного меня напрягало. Но я надеялась, что постепенно он втянется и войдет в круг дела.

Но вот однажды утром Миша не вошел робко в комнату, как обычно делал, а влетел с криком: "Мама, мамочка моя заговорила!!!", чем ввел меня в полный ступор. Я, конечно же, знала в общих чертах его историю и очень удивилась – как это его мертвая мама могла с ним заговорить и уже заподозрила, а не тронулся ли он головой от всех переживаний, а оказалось все намного интереснее! Немного успокоившись, отдышавшись и выпив воды, Миша приступил к своему рассказу. Передаю его почти дословно:

– Я в прошлую ночь заснул очень крепко и быстро, но вдруг, в одно мгновение, проснулся, как будто меня кто толкнул и с удивление увидел свою маму, входящую в спальню. Я этому не удивился, не испугался, а бросился в ее объятия, крепко прижимая к себе и только приговаривая: "Мама, мамочка", так я по ней соскучился и чувствовал ее тепло, как от живого человека. Мама тоже обнял меня, гладила по голове, как всегда делала, крепко обнимая в своих любящих руках, слезы текли у нас по лицам сами по себе.