Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

К проблеме структурирования высшей школы и определения учебных специальностей, которых на тот момент насчитывалось 388,{566} добавлялись и другие проблемы, прежде всего материальные. Профессор А. Пинкевич в 1934 г. нарисовал широкую их панораму: подготовка к новому учебному году неудовлетворительна; жилья катастрофически не хватает; ситуация с учебными аудиториями плохая, поскольку у некоторых вузов отобрали здания; часть учебных планов не утверждена; квалификация преподавательского состава оставляет желать лучшего; дефицит бумаги огромен{567}. Государственная инспекция в 1934 г. выяснила, что в прославленном училище им. Баумана в Москве невозможно проводить энергоемкие опыты из-за скверного электроснабжения. Кроме того, для развития новых отраслей машиностроения училище нуждалось в совершенно нового оборудовании{568}.

В таких сложных обстоятельствах, в условиях недостаточного обеспечения учебным материалом, лабораторными приборами ц главное, бумагой, при очень разном уровне подготовки учащихся из которых весьма немногие имели аттестат полной средней школы, а большинство попадало в вуз через другие учебные заведения вроде рабфака, техникума или вечерней школы, учебный процесс не мог не сталкиваться с трудностями. Профессор Я. Шпильрейн в 1934 г. жаловался, что инженеры плохо знают математику. Одно время господствовало мнение, будто инженеров ни к чему перегружать излишними математическими знаниями, но затем все вновь согласились, что математика — альфа и омега инженерного образования. Тем не менее преподавание этого предмета не реформировали должным образом{569}. Летом 1935 г. несколько инженеров подтвердили, что недостаточное знание математики представляет для них большую проблему{570}. В качестве еще одного изъяна отмечалась несамостоятельность студентов{571}. Профессор Л. Повольский требовал от своих коллег, чтобы те учили студентов самостоятельно работать с книгами, делать конспекты и рефераты{572}. Последствия неудовлетворительного обучения вскоре стали доставлять много хлопот тем, кто пытался защитить диссертацию. Профессор А. Дыховичный сетовал: «Отсутствие элементарной грамотности даже по русскому языку — почти нормальное явление»{573}. Он же констатировал у аспирантов плохое знание общей теории и иностранных языков. Еще одна проблема заключалась в том, что, например, к защите диссертации по сопротивлению материалов в железнодорожном институте допускались выпускники педагогического института{574}.

В этих дебатах обнаружилось, какие плоды принесла кампания против «научности», фундаментального базово-теоретического знания (см. выше). Идея создания инженера нового типа, который будет не инженером, а ИТР, не ученым, а специалистом, не буржуа от образования, а пролетарием, доказала свою несостоятельность на практике. С приходом из вузов в народное хозяйство первых подготовленных по ускоренной программе инженеров летом 1931 г. партийные и хозяйственные руководящие органы испытали, по словам Ш. Фицпатрик, большое «потрясение». Им пришлось признать, что новоиспеченным ИТР недостает как основополагающих знаний в области механики, физики и математики, так и производственных навыков{575}. Вообще в годы первой пятилетки только 30% учащихся удавалось добраться до выпуска{576}. Из риторических заклинаний некоторых партийных руководителей можно сделать вывод, что результаты работы высшей школы не оправдывали их ожиданий. Заместитель председателя ВСНХ М.М. Каганович (1888-1941) в январе 1931 г. взывал к комсомольцам: «Нужно, чтобы инженер, который выйдет из вуза, был настоящим инженером, а не "человеком с дипломом" Нам дипломированных инженеров без знаний не нужно. У нас не маменькины и не папенькины сынки, которые добиваются получить диплом, — нам нужен инженер, который умеет организовать производство»{577}. «Правда» 30 марта 1934 г. в передовице под заглавием «О советском инженере» вещала: «Прежде всего инженер должен знать свое производство до мелочей. Как это ни странно, но многие молодые инженеры не постигли еще этой азбучной истины. Молодой человек, который отлично кончил учебное заведение и получил инженерский диплом, еще не инженер. Это надо твердо усвоить. Только после того, как он проработал несколько лет на предприятии, у механизмов, после того, как он влез с головой в практику, в организацию и усвоил особенности предприятия, только после этого он становится настоящим инженером. Ведь много молодых инженеров провалилось на работе именно потому, что они сразу со школьной скамьи, не зная детально своего производства, пошли управлять, не говоря уже о тех, которые засели в канцеляриях и переквалифицировались в бюрократов»{578}. Ввиду плохого образования многие молодые инженеры, невзирая на нехватку кадров, не находили себе применения на рынке труда. Начальник Магнитостроя Я.С. Гугель (1895-1937) вспоминал: «Мы имели людей больше, чем было нужно, но качественно они не удовлетворяли нас»{579}. Из Донбасса сообщали, что 15 дипломников, направленных туда на практику, оказалось невозможно поставить даже рабочими-бригадирами, поскольку они не имели никакого понятия о практической работе{580}.

Правительство отреагировало на 70%-ный отсев в технических вузах и малоудовлетворительное качество оставшихся «людей с дипломом» новой реорганизацией системы образования. Техническое образование снова было централизовано, расчлененные институты воссоединены и все технические учебные заведения подчинены новообразованному Комитету по высшему техническому образованию при ЦИК во главе с Г.М. Кржижановским, который взял на себя контроль над учебными программами{581}. Кржижановский в числе прочего добился и того, чтобы с 1932 г. места в вузах предоставлялись в зависимости от успеваемости, а не от социального происхождения{582}. Благодаря всем этим реорганизациям и «ре-реорганизациям» высшая школа до середины 1930-х гг. находилась в перманентном кризисе. Лишь после того как стабилизировались учебные планы, сократился объем общественной работы и занятий по марксизму-ленинизму, которые даже получили непочтительную характеристику излишнего «коммунистического закона божьего»{583}, а доля окончивших полную среднюю школу среди учащихся вновь достигла 50%,{584} в печати появились первые сообщения о том, что качество последних заметно повышается. В январе 1936 г. газета «За индустриализацию» писала, что студенты становятся более образованными, больше читают и стараются «взять от технического вуза все, что только возможно»{585}.

Что касается производственных навыков, то был разработан проект обучения инженеров на месте. Дабы восполнить недостаток практических знаний, но при этом как можно быстрее задействовать молодых техников, решили учить их «без отрыва от производства»» т. е. прямо на фабрике или заводе. Для этого студентов из институтов перед выпуском стали посылать заканчивать учебу на заводы{586}. Тогда же вошло в употребление выражение «завод-втуз», означавшее предприятие, где уже подготовленные инженеры шлифовали свои знания на практике{587}.

г) Покорение нового мира

Удивительно, но в мемуарах не найти ни слова о хаосе, недостатках, потере качества, которые так ярко живописует периодика тех лет, хотя авторы-инженеры в полном соответствии с тем, какое значение имела для них учеба, подробно пишут об этом периоде своей жизни: Поздняк посвятил студенческим годам 300 из 480 страниц своих воспоминаний, Богдан — весь первый том своей автобиографии (она и назвала его «Студенты первой пятилетки»). Только Логинов, Федорова и Яковлев почти ничего об учебе не рассказывают. Практически все инженеры, и выходцы из рабочих, и представители интеллигенции, дают качеству своего обучения самую положительную оценку. Ни у кого и мысли нет о том, что он получил недостаточное образование или из-за плохой подготовки не отвечал требованиям своей профессии. Даже у Богдан содержание обучения и форма профессиональной подготовки не вызывают никакой критики. Об учебе авторы мемуаров говорят совсем по-другому: с жаром рассказывают об увлекательной, полной энтузиазма студенческой жизни, в самых восторженных тонах превозносят профессоров и считают уровень предъявлявшихся к ним требований очень высоким. Прежде всего это свидетельствует о том, что учащиеся видели лишь то, что хотели видеть, многие неприятные моменты в их сознании табуировались, а что-то при взгляде в прошлое подвергалось аберрации.

Заметим: все бывшие студенты сообщают, что их учили опытные профессора старой закалки, которыми они единодушно восхищались. Никто из студентов пролетарского происхождения не позволяет себе ни слова критики в адрес этих старых ученых. Авторам как будто хочется сделать так, чтобы тогдашних чисток словно и не было, или они действительно «вытеснили» эти чистки из своего сознания. Они обожали своих почтенных старых учителей как представителей внушавшего им благоговение нового мира, круга посвященных, куда и они стремились вступить. Поздняк видит главную причину успехов обучения первых советских инженеров-энтузиастов в замечательном подборе преподавательского состава{588}. Гайлит присоединяется к нему: у них были отличные профессора, которые дали им хорошее теоретическое образование{589}. Лаврененко восторгался «энциклопедическими знаниями» своего профессора и строгостью, с которой тот предостерегал студентов от чрезмерного самомнения: «Пока мы вас только немножко "острогали" Дали понять, что такое инженерный труд и знания… научили разбираться в учебниках и справочниках, а по-настоящему вы еще ничего инженерного не можете… Только начинаете практически учиться. Да! Не благодарите, пока не наберете опыта. Так-то! Запомните! И научитесь по-инженерному работать».{590} Кожевникова почитала своих учителей за «талант, высокую культуру, благородство, гуманизм, близость к людям, отзывчивость». На нее произвели огромное впечатление «высокий идейный уровень личного состава» военно-воздушной академии, его «влюбленность в науку» и «высокая образованность»{591}. Любимый профессор, математик В.В. Голубев, покорил ее сердце постоянными напоминаниями, что жизнь — это не только техника и человек должен быть всесторонне развит. Одному студенту, который много раз проваливался у него на экзамене, Голубев посоветовал: «Побольше читайте художественную литературу, особенно классиков — "Анну Каренину" или "Войну и мир", например». На вопрос недоумевающего студента, какое отношение «Анна Каренина» имеет к интегралам, профессор ответил: «У вас не хватает свободы мышления, молодой человек»{592}.