Мутант - Генри Каттнер

Это был секретный способ связи для Болди.

Сейчас. Работать быстрее. Работать быстрее!

Перо Мак-Ни ускорило свой бег. Он кое-что поправил в стоявшей перед ним машине, тщательно приладил несколько контактов и стал следить за нарастающим потоком энергии. Через некоторое время что-то появилось из маленького проема на одном конце машины: тонкая паутина проводов с несколькими плоскими изогнутыми приспособлениями. Мак-Ни снял парик, пристроил на голове шапочку из проводов и снова натянул парик. Взглянув в зеркало, он удовлетворенно кивнул.

Машина теперь непрерывно производила эти шапочки для связи, достаточно было лишь загружать в нее сырье. Матрица, схема, была встроена в машину и в результате выдавала устройство связи, легко скрываемое под париком, которое, возможно, в конце концов будет носить каждый обыкновенный Болди. А что до сути устройства…

Нужно было отыскать секретное устройство связи вроде не поддающейся перехвату длины волны параноиков. Сама телепатия — это просто трехфазное колебание электромагнитно-гравитационной энергии, выделяемой специфическим коллоидом человеческого мозга. Но телепатия, как таковая, может быть принята любым чувствительным мозгом, находящимся в связи с передающим.

Весь фокус был в том, чтобы найти искусственный способ передачи. Мозг, определенным образом возбужденный электрической энергией, выдаст электромагнитно-гравитационную энергию, которую не сможет принять никто, кроме телепатов, поскольку приборов, настроенных на этот диапазон, просто нет. Но когда параноики получат такие сигналы, без дешифрующей помощи одной из шапочек Мак-Ни они не смогут уловить в этом кода.

Потому что они будут слышать — ощущать — лишь помехи.

В этом и заключался камуфляж. Волны маскировались. Они прятались в волновом диапазоне, которым никто не пользовался, поскольку тот был слишком близок к каналам радиосвязи, который использовали тысячи вертолетов. Для этих раций пять тысяч мегагерц были нормальной частотой; пятнадцать тысяч казались безвредным гармоническим шумом, и устройство Мак-Ни просто добавляло помеховых шумов к этой гармонической интерференции.

Конечно, пеленгаторы могли принять сигналы и засечь их — но вертолеты, как и Болди, были разбросаны по всей стране, и сама раса много путешествовала, как по необходимости, так и по желанию. Параноики могли бы установить, что пятнадцать тысяч мегагерц излучают проволочные шлемы — но с чего бы им этим заниматься?

Это была своего рода имитация шифра кочевников, подражающих крикам птиц и зверей. Новичок в лесу не усмотрел бы языка в крике или вое — так и параноики не станут искать секретные сообщения в том, что на их взгляд было лишь помехами.

Итак, эти легкие, сетчатые, легко скрываемые шлемы наконец решили проблему. Источником энергии станет автоматический перехват свободной энергии, незаметный отток с ближайшего электрогенератора, а сама машина, изготавливавшая шлемы, была закрыта надолго. Никто, кроме самого Мак-Ни не знал даже принципов новой системы связи. И если машина будет хорошо охраняться, то параноики никогда не узнают больше, чем знает сам Бартон, о том, что заставляет устройство работать. Бартон оценит его эффективность, и этого достаточно. Список необходимых расходных материалов был выгравирован на питающем бункере; больше ничего не требовалось. Так что Бартон не будет знать никаких секретов, которые он мог бы неумышленно выдать параноикам, поскольку все эти секреты были внутри машины и еще в одном месте.

Мак-Ни снял свою шапочку и положил ее на стол. Выключил машину. Затем быстро уничтожил формулы и следы записей и исходных материалов. Он написал краткую записку для Бартона, объясняя все необходимое.

После этого времени уже не оставалось. Мак-Ни откинулся в кресле, его простое усталое лицо ничего не выражало. Он не был похож на героя. И только тогда он перестал думать о будущем расы Болди, и о том, что другим местом, где таился секрет, был его мозг.

Когда его руки ослабили повязку на ребрах, он подумал о Марианне. И когда его жизнь стала утекать вместе с кровью из открывшейся раны, он подумал: «Как бы я хотел сказать тебе „Прощай“, Марианна. Но я не должен трогать тебя, даже в своих мыслях. Мы слишком близки. Ты можешь проснуться, и…»

«Я надеюсь, что тебе не будет слишком одиноко, моя дорогая…»

Он возвращался. Кочевники не были его народом, но Кэсси была его женой. И из-за этого он предал свою расу, предал, возможно, само будущее, и следовал за кочующим племенем три штата до этого момента, вместе с осенними ветрами, холодом дующими сквозь поблекшую листву, пока не достиг конца своего поиска. Она была там, в ожидании. Она была там, отделенная от него лишь скалой. Он мог почувствовать, ощутить это, и его сердце трепетало при возвращении домой.

А это предательство… Один человек не мог ничего знать для жизни всей расы. Но будет на несколько ребятишек-Болди меньше, чем было бы, женись он на Алексе. Болди должны будут сами найти для себя спасение…

Но он не думал об этом, когда преодолев последнее препятствие, он побежал туда, где у костра сидела Кэсси. Он думал о Кэсси, о блестящей черноте ее волос, о мягкой округлости ее щек. Он звал ее по имени, снова и снова.

Сперва она не поверила. Он видел сомнение в ее глазах и ее мыслях. Но сомнения пропали, когда он упал рядом с ней — странная фигура в экзотических городских одеяниях — и заключил ее в объятия.

— Линк, — сказала она, — ты вернулся.

Он умудрился сказать:

— Я вернулся, — и на время перестал говорить и думать. Прошло много времени, прежде чем она решила показать ему кое-что интересное.

Так и вышло. Его глаза оставались расширенными, пока Кэсси смеялась и говорила, что это далеко не первый ребенок в мире.

— Я… мы… ты хочешь сказать…

— Конечно. Наш. Это Линк-младший. Как он тебе нравится? Он, между прочим, похож на своего папу.

— Что?

— Подержи его.

Когда Кэсси отдала ему ребенка, Линк понял, что она имела в виду. Маленькая головка была совершенно лишена волос, не было и следа бровей и ресниц.

— Но… ты же не Болди, Кэсси. Как…

— Но ты-то уж точно безволосый, Линк. Поэтому…

Линк обвил ее свободной рукой и крепко прижал к себе. Он не мог видеть будущее; он не мог осознать последствий этой первой попытки смешения рас. Он только испытывал глубокое и невыразимое облегчение от того, что ребенок был таким же, как он. Это было глубже, чем простое человеческое желание продолжить свой род. Это было оправдание. Если так, то он не отрекся полностью от своей расы. Алекса никогда не родит ему детей, но это не означает, что его дети будут от чужого корня.