Дубинушка - Иван Дроздов

Листовок особенно много налепили у автовокзала, где люди толпились со всех станиц и хуторов района, и на столбах у железно-дорожной станции, и на пристани. И все видели, как возле них, толкаясь среди зевак, появлялся глава администрации Тихон Щербатый. Он внимательно перечитывал листовки, записывал каждую в блокнот. В разговоры с казаками не вступал, никаких распоряжений не отдавал, медленно и величественно переходил от листовки к листовке, и думал, думал…

А всё дело в том, что вчера к нему зашёл Дергачевский и будто бы между прочим обронил новость: наши ребята в Волгограде решили выдвигать тебя на выборах. Сказал просто, тихо и тут же перешёл на обсуждение других тем, совершенно незначительных, но Тихон, потрясённый новостью, уже ничего не слышал и не понимал. Выбирать-то предстояло не кого-нибудь, а лицо едва ли не самое важное во всём Нижне-Волжском крае. Занять кресло владыки!.. Да он и мечтать об этом не смел.

Но вот листовочки эти… ох, как не ко времени!

Денис, потрясённый увиденным и услышанным, направился к банку. Тут его у входа задержали два парня, — на русских не похожие, да и на кавказцев тоже. Маленькие, щуплые, глаза узкие, словно щелочки, косо прорезаны. И возраст не определишь: то ли парни, то ли мужики у них такие. Вспомнилась пословица: маленькая собачка до старости щенок.

Ощупали карманы, повернули, по бокам ручками скользнули. И отошли. Денис было направился на второй этаж, к хозяину, но и тут ему заступил дорогу дюжий парень — с виду русский, но речь с акцентом.

— Кто нужен? — спросил.

— Хозяин, — недовольно буркнул Денис.

— Он вас вызывал?

— Нет, но он меня знает. Мы с ним в техникуме вместе учились, а к тому же я — постоянный клиент банка.

Дюжий и строгий открыл дверь:

— К вам Денис пришёл. Вы его знаете?

— Да, пусть пройдёт.

И Денис прошёл. Покачивая головой, направился к столу, сел на приставной стул.

— Ты что головой качаешь? — спросил Дергачевский.

— Охрана у тебя строгая. Обыскали с ног до головы; решили, что я убивать тебя пришёл. А мне зачем же убивать своего благодетеля? Не будь твоих кредитов, я бы и ферму не поставил.

— Ну, вот — так считаешь, а посмотри вот на это…

Он подвинул на угол стола пачку листовок.

— Почитай, что там написано.

Денис читал:

«Мы всё потеряли, но нас не возьмёшь. Победа будет за нами».

«Аристократом нынче стал зажравшийся плебей».

«Русские идут твёрдым шагом, на своей земле наводить порядок…»

Дальше читать не стал, отодвинул от себя листовки. Сказал:

— А разве это плохо, если русские на своей земле будут наводить порядок?.. Тебе ведь он тоже, порядок нужен. Тогда не надо будет держать такую охрану. Она, чай, недёшево стоит?.. Порядок всем нужен. Вот и президент вчера собирал министров, он и от них требует порядка.

— Денис, не валяй дурака! Ты отлично знаешь, чем это пахнет. Это же национализм! — самое страшное, что только можно представить!

— Не понимаю тебя, Роман. В Америке национализм — первейшее качество гражданина, и от президента, когда его выбирают, требуют верного служения нации. Не кому-нибудь, а нации. И он на конституции клянётся быть патриотом, националистом, а вы же все за американский образ жизни ратуете, по телеящику нам крутых американцев показываете. И вдруг — национализм это плохо. Понять я этого не могу.

— А я тебя понять не могу! — откинулся в кресле Роман. — Или ты идиота разыгрываешь, или меня за такового держишь. Там народ умный, цивилизованный, ему национализм — благо. В Израиле тоже национализм. Там, если ты не еврей, тебе и места на кладбище не дадут. Но евреи — одно дело, они народ древний, умный; они человечеству Христа дали, и Маркса, и Энштейна. Вы же Пушкиным хвалитесь, а Пушкин и не русский, а эфиоп несчастный. А русский народ и не народ вовсе, а смесь татар с калмыками и монголами. Совсем недавно они вместе с медведями в лесу жили, в лаптях ходили, шкуры на плечах носили. Нам, русским идиотам…

Но тут банкир понял, что хватил лишнего, решил смягчить свои аттестации. Заговорил тише:

— Нам-то, русским, разве можно позволить такое? Да мы тогда все магазины и конторы разнесём, погромы учиним.

— А ты что же — и себя к русским причисляешь?

— А кто же я? Отец-то у меня русский, Кузьма Иванович Дергачёв. Ты же знаешь его — начальником заготзерна был. Недавно умер он.

— Отца я твоего знаю, хороший казак был, царствие ему небесное. Но вот матушка Эльвира Абрамовна… Сам же ты говорил: мама у меня еврейка. И как только с помощью Горбачёва и Ельцина власть в России твои соплеменники захватили и все денежки наши по своим карманам бездонным рассовали, так и ты Дергачевским назвался. Евреем-то теперь выгодно быть; нынче еврей, как при Петре Первом немец, гоголем по русской земле ходит. Как же, хозяин!..

Разговор принимал неприятный характер, и собеседники замолчали. С банкиром в таком тоне и Денис, его сокурсник по техникуму, не разговаривал; Дергачевский в районе первым человеком заделался. Без него ни одного дела открыть нельзя. Ферму заводишь — проси кредит, мастерскую сапожную открыть, ателье, и даже ларёк поставить на базаре — кланяйся Дергачевскому. Казалось, совсем недавно они с Денисом в техникуме промкооперации учились и даже будто бы в дружбе состояли. Когда же в Москве ельциноиды все конторы и министерства захватили и дикий капитализм стали налаживать, Романа вдруг в банк позвали и назначили директором. Все операции по выдаче денег он по приказу сверху приостановил. Ни зарплаты, ни пенсии не выдавали, а уж потом только, когда Роман из директора банка в его хозяина превратился, тут и началось некоторое движение финансов, но лишь с таким расчётом, чтобы из каждой операции банкиру выгода была. Словно дьявол из бутылки, выпрыгнул процент — величайшее изобретение евреев. В газете объявили: «Бывший районный банк под всякое частное дело кредиты выдаёт». Ну, люди и потянулись к банку. И Денис тогда кроличью ферму решил ставить. Взял кредит и не сразу понял, что процентик-то у него о-ё-ёй. И когда время пришло возвращать заём, то и получилось: из каждых ста дней восемнадцать он на своего дружка Романа Дергачевского работал. Но деваться было некуда, припожаловал в банк и во второй раз. Надеялся, что Роман по старой дружбе уменьшит процент, но не тут-то было: Роман не щадил никого. В Ростове и Волгограде банковский процент был ниже, но Роман знал: в большом городе деревенскому человеку кредит не дадут: нет гарантий его возвращения, потому и ползли на брюхе казачки-землячки к Роману. Банкир матерел на глазах, носил костюм от Трифона, — был такой элитный портной в Волгограде. На холме, что высится над берегом Дона, возвёл себе виллу, на волгоградской судоверфи построили ему прогулочную яхту, ездил он на самых дорогих автомобилях и был недоступен, Денису при встрече едва кивал, но сейчас вдруг сник, потух — в коричневых выпуклых глазах светился золотистый тревожный блеск, он как-то натужно тянул шею и тяжело вздыхал. Вдруг поднялся с кресла, показал на дверь в углу кабинета. Денис знал: там комната отдыха банкира; в ней же Роман принимает важных гостей.