ГИТЛЕР И Я - Отто ШТРАССЕР

Его слова ложатся точно в цель, он касается душевных ран каждого из присутствующих, освобождая их коллективное бессознательное и выражая самые потаенные желания слушателей. Он говорит людям то, что они хотят услышать.

На следующий день, обращаясь уже не к разоренным лавочникам в пивной, а к промышленным магнатам, в первые секунды он испытывает то же самое чувство неопределенности. Но вот его глаза загорелись, он почувствовал аудиторию, все в нем перевернулось: «Нация возрождается лишь усилиями личности. Массы слепы и тупы. Каждый из нас - лидер, и Германия состоит из таких лидеров».

«Правильно! Правильно!» - кричат промышленники, и они готовы поклясться, что Гитлер - их человек.

В 1937 году на съезде в Нюрнберге он обращается к женщинам. Перед ним - двадцать тысяч женщин, среди них - молодые и старые, красивые и безобразные, старые девы, замужние дамы и вдовы, озлобленные и полные надежд, обеспокоенные и одинокие, женщины с высокими моральными принципами и без них. Гитлер ничего не знает о женщине и о женщинах, однако с его губ слетают слова, вызвавшие безумный, безудержный энтузиазм: «Что дал вам я? Что дала вам Национал-социалистическая рабочая партия Германии? Мы дали вам Мужчину!»

И женщины отвечают ему диким воплем восторга.

Гитлер - это медиум, впадающий в транс, оставаясь лицом к лицу с публикой. Это - момент его истинного величия, когда он по-настоящему становится самим собой. Он верит в то, что говорит; ведомый мистической силой, и не сомневается в своем историческом предназначении.

Но Гитлер в обычном состоянии - это совершенно другой человек. Он не может быть естественным и откровенным; он никогда не прекращает играть роль и смотреть на себя со стороны. Сначала он был Неизвестным Солдатом, выжившим в годы Великой Войны. Трогательный в своей неприметности герои, он проливал настоящие слезы над несчастьями своей родины. Когда через некоторое время он обнаружил, что может вызывать слезы по собственному желанию, то после этого он уже рыдал до изнеможения. Затем он стал Иоанном Крестителем, который готовится к приходу Мессии; потом самим Мессией, примеряющим на себя роль Цезаря. Однажды он обнаружил грандиозное воздействие вспышек своего гнева; с тех пор гнев и неистовая брань стали любимым оружием в его арсенале.

Незадолго до нашего разрыва у нас вышел спор о газете, которую я издавал в Берлине, - «Дер Национал-социалист». Кроме меня и Гитлера, там присутствовали также Грегор и сотрудник моей газеты Хинкель. В течение получаса Гитлер приводил совершенно несостоятельные аргументы.

- Но вы ошибаетесь, господин Гитлер, - сказал ему я. Гитлер остановил на мне пристальный взгляд и закричал в бешенстве:

- Я не могу ошибаться. Все, что я делаю и говорю, войдет в историю.

Затем он впал в глубокую задумчивость и молчал, опустив голову и ссутулившись. Он выглядел маленьким и старым человеком, измученным ролью, которую ему приходилось играть.

Мы ушли, не сказав ни слова.

- Грегор, у этого человека - мания величия! - заметил я.

- Ты провоцируешь его, - ответил Грегор. - Откровенно говоря, ты его раздражаешь. Со мной он никогда так не забывается.

Однако Грегор ошибался. В этот день родилась догма о непогрешимости Гитлера. Она была подтверждена во многих писаниях национал-социалистов. Особенно этим отличилась последняя книга Германа Геринга.

В самоинсценировках, которые устраивает истерическая личность, нелегко отделить сознательное от патологического. Без сомнения, Гитлер - человек неуравновешенный. Когда он спокоен, что бывает крайне редко, то находится в каком-то оцепенении. Он как будто находится в летаргическом сне в эти моменты. В своем обычном состоянии он производит впечатление человека, который не бывает спокойным никогда.

Поезд раздражает его тем, что едет слишком медленно. Машину, которая мчится, преодолевая не менее семидесяти миль в час, он обзывает воловьей упряжкой. Для экономии времени он садится на самолет, но при этом жалуется, что в воздухе он совершенно не чувствует скорости.

Человек, который не моргнув глазом втянул Европу в новую мировую войну, мучительно страдает, принимая самое ничтожное решение. Однажды Грегор должен был встретиться с Гитлером и обсудить какой-то незначительный вопрос, связанный с деятельностью штурмовых отрядов в Ландсхуте. В течение нескольких недель Гитлер увиливал от встречи, ссылаясь на чрезмерную занятость. Наконец он согласился встретиться с моим братом в ресторане. Ужин начался вполне удачно, но, лишь только Грегор перешел к делу, Гитлер стал проявлять признаки беспокойства и под каким-то предлогом вышел. Он стремительно покинул ресторан через боковую дверь, которая вела из уборной прямо на улицу, оставив пальто и шляпу, за которыми потом прислал своего шофера.

Конечно, у Гитлера бывают порывы мужества и приступы ярости, но обычно он - слабый, нетерпеливый, раздражительный, неуверенный, колеблющийся человек. Он приходит в ужас от одной мысли о том, что он может заболеть или что он может потерять контроль над своим мышлением. Его называют аскетом, но этим описывается его образ жизни, а не менталитет. Настоящие аскеты жертвуют плотскими удовольствиями ради высшей идеи, в которой они черпают силы. Адольф же отказывается от них из чисто материалистических побуждений: он уверен, что мясо вредно для здоровья, что табак - это яд и что употребление спиртного притупляет бдительность и ослабляет самоконтроль.

Это чудовище, действующее, как правило, на уровне бессознательного, все же страшится моментов душевной близости или невольного проявления чувств. Позволив себе минуту откровенности, он посчитал бы потерю осторожности величайшим позором.

В силу своего темперамента я не склонен доверять людям, которые не желают использовать законные возможности для получения от жизни полагающегося им удовольствия. Когда я думаю о Гитлере, то вспоминаю слова «железного канцлера» Бисмарка: «Немец только тогда переносим, когда он выпивает полбутылки шампанского в день».

- Настоящий немецкий диктатор, - сказал я однажды, - должен научить немецкий народ тонкости и изяществу в еде и любви.

Гитлер от удивления вылупил глаза и на время потерял дар речи.

Я продолжал:

- С этой целью необходимо основать университет, чтобы ни один немец не мог считаться знатоком любого из этих искусств без диплома.

На мгновение показалось, что Гитлер готов разразиться яростной речью. Но на сей раз он был краток. Адольф сухо, с глубочайшим презрением процедил сквозь зубы:

- Ты циник! Ты сибарит!

Ему нравилось считать себя воплощением героической концепции жизни, а мое мировоззрение он называл вакхическим. Ему было бесполезно объяснять, что античные боги не только совершали подвиги, но и любили женщин и вино. Такого рода рассуждения приводили Гитлера в смятение: он всегда старался избежать самых слабых намеков на непристойность.