Айза - Альберто Васкес-Фигероа

Прошло, вероятно, всего несколько секунд, но им показалось — бесконечность, и из темноты проступило более светлое пятно, которое бесшумно продвигалось вперед, а затем вдруг остановилось. Инстинкт предупредил зверя об опасности, и на какое-то мгновение он заколебался, следовать ли ему вперед или снова — и уже навсегда — исчезнуть во мраке ночи.

Однако было ясно, что Акилес Анайя заранее знает, что будет дальше, и в тот момент, когда тигр замер в растерянности, он прицелился и нажал на курок. Вспышка выстрела озарила тьму, и по саванне прокатился страшный грохот, отражаясь от пальм и парагуатанов.

Когда гром выстрела окончательно стих, оставленное им пространство заполнило громкое рычание, а затем — рев боли и шелест травы и кустов: это зверь прыгал и катался с бока на бок по чапарралю.

— Сидите тихо! — прошептал льянеро. — Замрите и глядите в оба, потому что он вполне может броситься в атаку. Он разъярен и напуган, а поэтому стал намного опаснее!

Ночь оказалась еще длиннее, поскольку дремать было нельзя. Стало еще страшнее, когда за рычанием последовали едва различимые звуки, а затем — тишина, нарушаемая только шорохом ускользающего тела, треском сучьев, шепотом ветра в сухой траве и навевающим тоску пением одинокой яакабо, как будто явившейся на смену птицам-бомбардировщикам, которых распугал грохот смерти.

Сидя здесь, Асдрубаль, сжимавший в одной руке револьвер, из которого ни разу в жизни не стрелял, и чувствуя, как другая вспотела от страха, невольно вспомнил ту, другую, такую же долгую ночь, когда неведомое гигантское морское чудовище настойчиво терлось о потрепанную шхуну посреди океана во время нескончаемого плавания, которому суждено было привести их с Лансароте в Америку.

Та ночь тоже была ночью страха в ожидании заключительной атаки — с той разницей, что сейчас рядом не было Айзы, чтобы уверить их, что с рассветом задует ветер и чудовище навсегда исчезнет в глубинах.

— Здесь что, никогда не рассветает? — пробормотал он, когда у него начали болеть глаза от беспрерывного вглядывания в темноту.

— Каждый день, — насмешливо ответил старик. — Но всегда в одно и то же время.

— Очень остроумно!

— Неужели ты думаешь, что сегодня сделают исключение, потому что мы обделались от страха?

— Вы тоже?

— Ну, конечно, сынок. Разумеется! Деметрио-Цаплю ударил лапищей точно такой зверюга, вытянул из него кишки, зацепив их когтями, и унесся вскачь, словно пьяница, который тащит за собой серпантин на карнавале. Чтобы его похоронить, нам пришлось натолкать ему в брюхо газеты. А теперь молчок: если он нас услышит, будет хуже!

Они повиновались и сидели тише воды ниже травы до тех пор, пока молочный свет не начал прижимать ночь к льяно: для начала стер с неба звезды, затем выставил на обозрение плюмажи самых высоких пальм, потом — кроны арагуанеев и каоб, и под конец — кусты чапарраля и простор бескрайней саванны.

— Клянусь своим тайтой, сейчас наступит самое худшее! — воскликнул Анайя, обведя долгим взглядом окрестности. — «Свинцовая лапа» залег где-то в зарослях, и тут бабушка надвое сказала: может, дохлый валяется где-то пузом кверху, а может, жив-живехонек и обозлен, выжидает, когда мы подойдем ближе, чтобы показать нам когти. Именно так и погиб бедняга Цапля: когда шарил в кустах. Я стоял вот так, а он — метрах в трех, но мы не заметили зверя, пока тот не взвился в воздух. У этих чертовых «пятнистых», можно сказать, пружина в заднице.

— И как же мы поступим?

— Перво-наперво, отольем, — ответил старик, медленно расстегивая брюки. — А потом решим, то ли вернемся домой, оставив его подыхать, то ли рискнем тем, что он выпустит нам кишки.

Себастьян тоже помочился, издав при этом вздох явного облегчения, и заметил:

— Надо его найти.

— Вот это правильно, сынок! Вот это правильно. Как говорит пословица: «Рыбу не поймаешь, не замочив задницу, а тигра — не наложив в штаны». Пошли!

Он махнул рукой, призывая спутников сойти с крохотного пригорка, но тут Асдрубаль остановил его, тронув за плечо, и кивнул в сторону равнины: по ней приближалось облако пыли, которое поднималось в рассветное небо под копытами лошадей.

— Кто-то едет, — сказал он.

Они вгляделись, и Асдрубаль первым узнал всадника, который ехал во главе вереницы лошадей.

— Это Айза! — воскликнул он.

Это действительно была Айза, которая как раз в этот момент нырнула в чапарраль, направляясь прямо к ним.

— Но что она делает? — воскликнул льянеро. — Она что, сошла с ума? Если где-то здесь бродит тигр, он может на нее наброситься.

Они стали размахивать руками и кричать, чтобы она не приближалась, однако девушка только помахала им рукой и продолжила свой путь.

Акилес Анайя навел винтовку, приготовившись выстрелить при появлении зверя, а Асдрубаль и Себастьян кинулись навстречу сестре, чтобы ее защитить.

Однако Айза преспокойно доскакала до них, остановила лошадей и с улыбкой поздоровалась:

— Добрый день! Я привела лошадей, принесла горячий кофе и лепешки. Давайте завтракать!

— Завтракать? — вне себя от возмущения вскричал Себастьян. — Ты что, спятила? Здесь бродит тигр, возможно подранок, который может накинуться в любой момент. Слезай!

Однако Айза так и осталась сидеть в седле и лишь покачала головой.

— Он уже больше двух часов как мертв, — сказала она.

— Откуда ты знаешь?

Айза развела руками в знак того, что не хочет ничего объяснять, а льянеро, который подошел, держа палец на курке и недоверчиво озираясь по сторонам, уточнил:

— Ты уверена?

— Совершенно.

Внезапно Акилес Анайя швырнул на землю свою фляжку.

— Но откуда ты можешь знать? — возмутился он. — Как? Скажешь мне, что тебе рассказал об этом Абигайль Баэс или же сам тигр пришел к тебе и объявил, что его убили?

Айза, самая младшая в семье Пердомо Вглубьморя, рассмеялась, довольная собственной проделкой, и спешилась, показав себе за спину.

— Ничего подобного! — сказала она. — Он там, в начале чапарраля: уже окоченел и весь облеплен мухами.

~~~

В какие-то ночи, когда воздух словно сгущался до такой степени, что не мог пройти сквозь мелкие ячейки москитной сетки, на которую вновь и вновь яростно бросались полчища голодных комаров, жаждавших крови, Айза Пердомо доставала из ящика замусоленную тетрадку в синей обложке и при свете огарка записывала мелким почерком все, что касалось тех необъяснимых явлений, которые не давали покоя ее душе.

Она уже успела какое-то время назад сделать вывод, что разговаривать с живыми о мертвых так же трудно, как и говорить с мертвыми о тех, кто продолжает жить, потому что страх одних и злопамятство других возвело между ними непреодолимую стену. И эта стена становилась все толще по мере того, как она превращалась в женщину и теряла детскую непосредственность.

Она больше не была в глазах окружающих невинной малышкой, которую мертвецы использовали просто в качестве посредника, желая поддержать отношения с реальным миром, так же как, по-видимому, не была во мнении этих самых покойников невежественной девчонкой, неспособной дать логичный ответ на их вопросы. Теперь те и другие, казалось, считали себя вправе на нее давить, словно действительно верили в то, что ей, Айзе Пердомо, младшей из рода Вглубьморя с Лансароте, у которой даже не было возможности закончить начальную школу, ведомо все о живых и мертвых.

— Уходи! — приказала она однажды дону Абигайлю Баэсу. — Уходи навсегда, потому что вы все сведете меня с ума!

Однако вечный всадник вернулся спустя два дня. На этот раз он пришел в компании белокурого и сильного мужчины, который сидел на горячем огненно-рыжем коне и вел под уздцы еще двух точно таких же животных.

— Моя жизнь стоила жизни четверым моим братьям, — сказал он словно сквозь сон. — Они только и знали, что напиваться, а меня ждала великая судьба. Я бы спас от верной смерти тысячи индейцев, однако мой отец предпочел нанести мне удар в спину. Почему?

— Возможно, потому что для отца все сыновья одинаковы: что герои, что пьяницы. Их было четверо, а ты — один.

— Я был не один. От меня зависели куиба́ и яруро. — Казалось, только это и волновало уже всеми забытого мертвеца. — Почему он меня убил?

Как найти ответ на подобный вопрос в семнадцать лет? Какой ответ тут может быть, проживи она хоть тысячу лет?

Рыжий Ромуло ждал с бесконечным терпением покойника, который знает, что ему спешить некуда. Однако, когда занялся рассвет и он понял, что его очертания начинают расплываться, он повернул своего коня назад и взмолился:

— Спроси моего отца! Пожалуйста! Спроси моего отца!

Он исчез из виду, уводя за собой двух огненно-рыжих коней, братьев того, который был под ним, и Айза Пердомо с упреком взглянула на тихого и молчаливого дона Абигайля, который присутствовал при этой сцене.