Дом веселых нищих - Григорий Белых

Ровно в девять часов утра грянул вечевой колокол. Из квартир стали вылезать жильцы, неся с собой топоры, ломы, лопаты и пилы.

Никогда не было столько народу у «Смурыгина дворца». Собравшаяся толпа спорила сперва о том, как ломать, потом о том, сколько дров выйдет, потом о том, как их раздавать.

Порешили, что будут давать по количеству печей и работников.

Пришел представитель правления. Вместе с управдомом он долго ходил вокруг дома, примериваясь и тщательно обсуждая, откуда лучше начать разборку дома. Наконец скомандовал: «Начинай!»

Жильцы дружно ринулись ломать. В черные бревенчатые стены вонзились острые иглы ломов. Расковыряли крышу, стали скидывать железо. Посыпалась штукатурка, доски, перекрытия, бревна.

Работали с жаром, подгоняя друг друга. Дым и пыль от штукатурки тучей стояли над домом, а управдом, сидя на стене и размахивая топором, весело покрикивал сверху:

— Веселее! С дровами будем!

Кряхтел, стонал и охал старый дом, бревна отдирались со скрежетом, неохотно, как пластырь от наболевшей раны.

Наступил полдень, а разобрали только чердак. Работа двигалась плохо.

Тогда, снова посовещавшись, решили валить дом.

Закинули канаты на стену, закрепили их.

— Раз, два — дружно! — крикнули десятки

Рванули веревки. Еще раз рванули.

— Дружно! Дружно!

Крепкие толстые канаты трещали. Роман тоже тянул изо всех сил и смотрел на дрожащий и раскачивающийся верх стены. Стена качалась, с хлопаньем рвались скрепы, и бревна косились. Потом стена накренилась, оглушительно затрещала и, как живая, поползла вниз.

Когда пыль спала, открывая высокую груду обломков и бревен, Роман увидел вдруг свою комнату, увидел грязные, вылинявшие обои с пятнами там, где стояли кровать и сундук, увидел карту на стене, исчирканную карандашом. Ему показалось, что стены еще теплые. Роман глядел не отрываясь, не замечая, как закрепили веревки на другой стене. Управдом снова скомандовал: «Начинай!» — и вторая стена, закачавшись, начала валиться. Теперь поползла карта, лопались и трещали обои.

Скоро на месте, где стоял дом, возвышалась сплошная груда бревен, белых от известковой пыли. До позднего вечера ругались жильцы, распределяя дрова и растаскивая их по квартирам.

Роман ходил среди бревен, как среди могил. Ему стало грустно.

Потихоньку прошел в самую середину развалин и, сев на кирпичи, задумался.

— Дрова тоже! Гниль! — доносились голоса жильцов, деливших бревна. — И ломать-то не стоило.

Перепрыгивая с кирпича на кирпич и спотыкаясь, к Роману подобрался человек и остановился в нескольких шагах.

— Романка! Это ты?

По голосу Роман узнал Иську. Иська подошел ближе и сел рядом.

— А я как знал, что ты здесь, — сказал он и, помолчав, спросил: — Что, жалко?

— Жалко, — сказал Роман, довольный, что Иська почувствовал его горе. — Я родился ведь здесь.

— Да-а, — протянул Иська. — И я хоть не жил здесь, а тоже ведь жалко. Всё ломаем. Разруха потому что.

— Сволочи, — сказал Роман и вздохнул.

Иська встрепенулся.

— Кто сволочи? — спросил он вдруг.

— Известно кто! Кто ломает.

Иська тихонько свистнул.

— Ну, это ты брось. Ломают, потому что нечем жить. Подожди, дай оправимся — не будем ломать.

— А когда же оправимся? Все война…

— Кончится. Да и почему не ломать? Ведь дом-то все равно был старый. Жили-то вы в грязи небось да в сырости. А вот кончим войну, поколотим всех буржуев, тогда сами заживем как господа. Все хорошие квартиры займем. С электричеством будут квартиры, с уборными…

— Дожидайся, будут!

— И будут, — уверенно сказал Иська.

Роман посмотрел на него.

— Когда же?

— Когда советская власть окрепнет. Вот вернутся рабочие с фронтов, откроются заводы. Начнут строить новые дома. Да не такие, как теперь, а большие, чтобы всем хватило. В домах паровое отопление будет. Во как!..

Роман засмеялся. Больно интересно выходило.

— И откуда ты все это знаешь?

— Слыхал, — сказал Иська. — У нас в клубе лекцию читали про будущую жизнь. Профессор читал. Вот ходил бы — и тоже все знал бы. Верно, Романка, а? Приходи.

— Неинтересно…

— Да получше, чем у вашей генеральши было, когда азбуку учили… Ребят у нас много. Весело. А захочешь по-настоящему учиться, в союз молодежи запишешься.

— Скучно, если лекции…

— Не только лекции… Да ты приходи в клуб. Не понравится — уйдешь, а понравится — будешь ходить. У нас хорошо. Библиотека есть, гимнастикой можешь заниматься, козлы есть.

— Не знаю, — сказал Роман нерешительно. — Может, и приду… Только в клуб, а в союз не буду записываться.

— И не надо, — сказал Иська. — В союз не играть записываются, а работать. Если нет охоты, то не стоит. Союз готовит коммунистов для партии, так что тут желание нужно.

— А ты?

— Что я?

— Ты в союзе?

— Я в союзе, — гордо сказал Иська. — Я хочу быть коммунистом…

Роман встал. Встал и Иська.

— Пожалуй, приду, — сказал Роман, прощаясь.

КЛУБ МОЛОДЕЖИ

Рыжие казарменные здания вытянулись вдоль проспекта, как солдаты в строю, а с левого фланга, у собора, как унтер-офицер, возвышался белый особняк — офицерское собрание.

До революции в особняке устраивались раз в неделю полковые балы. В большом, отделанном позолотой зале офицерские жены танцевали вальсы и танго. Духовой оркестр из бородачей и молоденьких кантонистов, под командой дядьки — усердного унтера, трубил до изнеможения. В соседнем зале, поменьше, щелкали бильярдные шары.

После революции в особняке устроили солдатский клуб. Завесили стены красным, расклеили портреты Керенского, в углу сколотили эстраду.

Днем на эстраде выступали разные ораторы, убеждавшие голосовать за эсеров, кадетов, меньшевиков. Вечером солдаты приводили горничных, работниц, кухарок, уличных торговок и танцевали с ними «Беженку». Музыканты так же наигрывали вальсы и танго, и даже дядька-унтер так же усердно дирижировал, словно хотел выслужиться перед новыми хозяевами.

Потом клуб закрылся. В особняке устроили склад военных снаряжений, затем пункт для регистрации мобилизованных и наконец бюро по учету дезертиров.

Сразу постарел особняк за эти два года беспрерывной смены хозяев. Позолота на стенах осыпалась, и на высоту человеческого роста стены покрылись черными, сальными пятнами. От сырости на потолках выступили бурые подтеки и трещины. Потолки стали похожи на географические карты. Мягкая мебель с прорванными сиденьями, с отломанными ножками была свалена в швейцарскую, где, пережив всех хозяев, продолжал свою службу розовощекий старичок швейцар. Был он теперь и сторож, и владелец, и единственный жилец особняка. В теплые дни, по старой памяти, старичок вылезал на парадную и, сидя на табурете, кутался в обтертую синюю шинель с огромными медными пуговицами. В холод отсиживался в конуре, топил буржуйку мягкими стульями и ножками от бильярдных столов.

Однажды в особняк пришли три парня. Один высокий, плечистый, в длинной кавалерийской шинели, другой худенький, в пенсне, третий в валенках и продранной кожанке, суетливый и горластый.

— Ты кто? — спросил он сторожа, отыскав его в конуре около буржуйки.

Сторож подсунул под себя недоломанный стул, оглядел испуганно нового начальника и, оробев, сказал:

— Дрябкин Савастей, швейцар раньше был…

— Так, — строго сказал парнишка. — Будешь комендантом… — И помахал бумагой. — Грамотный? Читай!

— Неграмотный.

— Ну и не надо. Райком партии предписывает сдать тебе все имущество и здание под клуб коммунистической молодежи. Мы тройка по приему.

— Принимайте, — сказал испуганно сторож и мотнул рукой на груду обломков.

Парнишка смутился, что-то отметил в бумажке и сказал:

— Все принято.

Несколько дней клуб приводили в порядок. В большой зал вкатили двуногий рояль и подставив вместо третьей ножки табурет, установили его в углу. Два уцелевших бильярдных стола поставили во втором зале, отведенном под читальню. Третий стол, без ножек, новое правление постановило сломать, а зеленое сукно снять и передать коменданту Савастею Дрябкину, чтобы он сшил себе пальто, так как старое совсем износилось. Стоимость материала посчитать за жалованье.

Через некоторое время в клуб привезли на трех возах библиотеку, спортивный инвентарь и двух мраморных амуров. Все это благополучно разместили по разным комнатам.

Клуб был открыт.

Об открытии клуба Роман узнал от Женьки.

— Против нашего дома клуб устроили, — сказал однажды Женька Роману. — В офицерском собрании. Все ребята туда теперь ходят. Похряем смотреть.

Роман вспомнил, как Иська звал его в свой клуб. Роман давно собирался идти к Иське, но так как Иськин клуб находился далеко, около завода, то Роман все откладывал. И вдруг рядом открывается другой клуб, такой же, наверное, как и Иськин, а может быть, и лучше еще.