Западня - Рафаэль Сабатини

— Я рад, что ты напомнила мне, — сказал Тремейн с иронией, которая не могла задеть ее. — Можешь быть уверена — я буду само благоразумие, по крайней мере, до тех пор, пока Дик благополучно не отправится домой.

— Спасибо, Нед. Ты очень добр ко мне.

Некоторое время они шли в молчании.

— Когда отплывает капитан Гленни? Это уже известно?

— Да. Я на днях слышал от него, что «Телемак» выйдет в море в воскресенье в два часа ночи.

— Два часа ночи? Что за странное время для отплытия!

— Приливы и отливы, как открыл король Кнуд[38], не подчиняются смертным, а «Телемак» выходит с отливом. Для осуществления нашей цели лучшего времени быть не может. Если я приду за ним завтра в полночь, то времени хватит, чтобы незаметно переправить его на корабль как раз перед отливом. Я уже обо всем договорился с Гленни. Он думает, что Дик — тот, за кого он сам себя выдавал, один из надсмотрщиков Бирсли по фамилии Дженкинсон, мой друг, которому нужно тихо покинуть страну. Да, Дик должен благодарить судьбу, что все так складывается. Меня сейчас беспокоит только, чтобы его кто-нибудь не успел обнаружить.

— Кроме Бриджет, ни одна душа не знает, что он здесь — даже Сильвия.

— Ты — сама осмотрительность.

— Ты находишь? — промурлыкала Юна, довольная тем, что он отметил столь редко отмечаемое другими ее достоинство.

Они заговорили о деталях этого плана, точнее, о них стал говорить Тремейн. Он явится на Монсанту завтра в полночь в парном двухколесном экипаже, отвезет Дика вниз к реке, к тому месту, где будет ждать лодка, на которой его доставят на «Телемак». Юна должна проследить, чтобы Дик был готов вовремя, в остальном она может полностью положиться на него. Тремейн зайдет в служебное крыло дома — часовой, привыкший видеть его входящим и выходящим в любое время суток, не станет задавать вопросов; не обратит он внимания и на то, что капитан выйдет в сопровождении человека в цивильном платье. Дик должен будет спуститься во дворик с ее балкона по веревочной лестнице, которую принесет с собой Тремейн.

Они выбрались из чащи — Юна шла, опершись о руку Тремейна и осыпая его словами благодарности, ее зонтик закрывал их обоих от солнечных лучей — и ступили на лужайку в виду террасы, где в этот момент граф Самовал и сэр Теренс о чем-то очень серьезно разговаривали.

Вы помните, что О'Мой обещал положить конец визитам графа Самовала в их дом. Этим он и занялся после ланча, соблюдая все тонкости дипломатического этикета, знатоком которого отрекомендовался полковнику Гранту и который вы сможете оценить сами.

После того как полковник отправился в Лиссабон, а Каррадерз вернулся к своей работе, сэр Теренс стал ждать удобного момента, чтобы приступить к выполнению своей задачи.

— Мне кажется, вы любите гулять, граф, — начал он, когда они, поднявшись из-за стола, прогуливаясь, вышли на террасу.

— Гулять? — переспросил Самовал. — Ненавижу.

— В самом деле? Вот как! Хотя, конечно, отсюда до вашего дома в Бишпу не так далеко.

— Не больше полулиги, я полагаю.

— Точно так, — подтвердил О'Мой. — Пол-лиги сюда, пол-лиги обратно — итого лига. В общем не много, но для человека, который ненавидит гулять, это чертовски длинное и утомительное, а главное, напрасное путешествие.

— Напрасное? — Самовал остановился и, посмотрев на хозяина дома с некоторым удивлением, вежливо улыбнулся. — Вы не должны так говорить, сэр Теренс. Уверяю вас, что, принимая во внимание то удовольствие, которое я получаю, видя вас и леди О'Мой, никак нельзя сказать, что я прихожу напрасно.

— Вы очень любезны. — Сэр Теренс был сама обходительность. — Но если бы этого удовольствия не было?

— Тогда, конечно, другое дело. — Самовала понемногу охватывало любопытство.

— Ну вот, — продолжал Теренс, — как раз это я и имею в виду.

— Но мой дорогой генерал, вы предполагаете обстоятельства, которые, к счастью, пока не существуют.

— Сейчас нет, возможно, но они могут возникнуть.

Самовал внимательно посмотрел на О'Моя. Ему показалось, что суровое загорелое лицо того таит насмешку: взгляд голубых глаз сэра Теренса был жестким, но у уголков их собрались морщинки, свидетельствовавшие о еле сдерживаемой веселости, которая могла означать издевку. Граф оцепенел. Но, сознавая, что пока не понимает его намерений, остался внешне спокойным.

— Дело в том, — сказал сэр Теренс, — что в последнее время, как я заметил, вы стали хуже выглядеть, граф.

— В самом деле? Вы так полагаете? — машинально спрашивал Самовал, продолжая с подозрением всматриваться в бронзовое лицо О'Моя.

— Да, и мне очень тяжело видеть это. Но я знаю, в чем тут дело. Это прогулки до Монсанту и обратно в Бишпу причиняют вам такой вред. Лучше оставьте их, граф. Больше не утруждайте себя тяжелыми походами сюда, это плохо сказывается на вашем здоровье. В чем дело? Что случилось? Вы стали бледным как полотно.

Наконец до графа начал доходить смысл произносимых его собеседником слов, суть наносимого ему умышленного оскорбления. Отказать ему сейчас в гостеприимстве — значит расстроить все его планы, порвать искусно сплетенную им шпионскую сеть как раз в тот момент, когда он собирался достать из нее улов. Но холодная ярость Самовала была порождена вовсе не этим. Самовал был родовитым дворянином, цветом — как он сам о себе говорил — португальской знати, и то, что этот ирландский солдафон, возможно, выскочка — сам, с его точки зрения, гость в этой стране — отлучал его от своего дома и делал это небрежно, как бы в шутку, показалось ему оскорблением.

На какое-то мгновение его охватило дикое бешенство, и он удержал себя в руках лишь огромным усилием воли. Прожженный дуэлянт, Самовал ощущал острую необходимость потребовать сатисфакции. Но пелена гнева, затуманившая было его острый ум, рассеялась, и он стал искать повод для ссоры с сэром Теренсом, чтобы отплатить ему его же монетой — обидной насмешкой, и тут же нашел его. Самовал не раз оказывался свидетелем проявлений ревности О'Моя, которая стала уже почти анекдотом в их кругу. Вспомнив об этом, он сразу понял, где искать слабое место сэра Теренса. Бледное лицо Самовала исказила злобная усмешка.

— У меня сегодня было весьма занятное и поучительное утро, прошедшее в атмосфере ирландской грубости, — начал он. — Сначала капитан Тремейн…

— Не стоит порицать старушку Ирландию за недостатки Тремейна. Он просто плохо воспитанный англичанин.

— Я рад узнать об этом отличии. Разумеется, я мог бы почувствовать его и сам. В мотивах поступков, конечно, это отличие действительно велико, и я уверен, что вскоре осознал бы его и, будь на вашем месте, извинил бы. Я все понимаю и даже разделяю ваши чувства, генерал.