Прекрасный желтый Дунай - Жюль Верн

То был Белград, Alba graeca, Белый город, в прошлом столица Сербского княжества, ныне состоящий из трех сильно различающихся частей: нового города — исключительно сербского; предместья, заселенного одновременно сербами и турками, и крепости — резиденции паши, над которой развевается османский стяг.

В тот момент, когда, причалив к одной из набережных торгового предместья, Илья Круш собирался сойти на берег, какой-то человек дружески дотронулся до его плеча.

То был господин Егер.

— Как поживаете, господин Круш? — спросил он.

— Неплохо… а вы?..

И это все, что смог сказать своему старому компаньону Илья Круш, совершенно ошарашенный и столь же счастливый!

XIII

ОТ БЕЛГРАДА ДО ЖЕЛЕЗНЫХ ВОРОТ

Господин Егер и Илья Круш не виделись с тех пор, как расстались в Вене 20 мая, то есть тридцать один день назад. Прошло уже двое суток, как господин Егер прибыл в Белград. Из скромности Илья Круш конечно же не стал выяснять причину столь долгого отсутствия друга. Главным было то, что теперь они снова вместе.

— Когда отправляемся? — вот первое, что спросил Илья Круш.

— Немедленно, если хотите, — ответил господин Егер, — и это избавит вас от славословий толпы, на которые вы совсем не падки…

— В самом деле, господин Егер. Значит, мое прибытие…

— …согласно газетам, состоится только завтра. Чем больше запаздывают газеты, тем больше они продвигают вас вперед. Самое время…

— …для ваших указаний, господин Егер. Сейчас около четырех, за три часа мы отойдем на два-три лье от Белграда…

— Решено, господин Круш, решено.

Постороннему наблюдателю, возможно, показалось бы, что господин Егер очень торопится покинуть столицу Сербии. Но Илья Круш ничего не заметил. Он видел одно: друг снова рядом и зовет его в путь.

Тот счел, однако, своим долгом добавить:

— Если только, господин Круш, у вас нет в Белграде никаких дел…

Впрочем, произнесено это было тоном человека, который заранее знает ответ.

— Все мои дела, господин Егер, — в устье Дуная, и поскольку у нас впереди еще больше трехсот лье…

— …то нельзя терять ни минуты, господин Круш, ни одной минуты! — поддержал рыболова господин Егер.

Что касается достопримечательностей, то в бытность свою лоцманом Илья Круш часто останавливался здесь, иногда в связи с разгрузкой, иногда в связи с погрузкой судна, и потому хорошо знал Конак, или дворец паши, окруженный с четырех сторон толстыми стенами, смешанный Старый город, окружающий крепость с четырьмя воротами по бокам, торговое предместье, где предлагаются товары не только для Сербии, но и для всех турецких провинций[103], улицы, похожие своими лавочками и манерой привлечения покупателей на квартал в Константинополе, новый город, вытянувшийся по берегу Савы, с его дворцом, сенатом, министерствами, широкими проспектами, обсаженными деревьями, и с комфортабельными частными домами, город, резко контрастирующий со Старым городом, в общем, весь этот странный ансамбль, коему имя — Белград. Что до господина Егера, то, даже допустив, что он впервые в столице Сербии, ему вполне хватило бы двух суток, чтобы познакомиться с ней. Следовательно, ни у того, ни у другого не было мотива задерживаться здесь долее. Как сказал Илья Круш, им предстоял еще долгий путь до устья реки. После Белграда крупные города встречаются реже, можно назвать Никопол, Рущук, Силистру и Измаил, и, даже учитывая необходимые остановки для отдыха, плавание могло пройти с хорошей скоростью.

После полудня, около пяти часов, лодка, не привлекая внимания, без шума и излияний народного восторга, вновь устремилась вниз по Дунаю. Прошло совсем немного времени, и эти два города — Землин и Белград, — такие враги в прошлом, такие друзья ныне, для которых уже утратили справедливость слова автора «Восточных мотивов»[104], исчезли из виду. И если Дунай и сейчас приходит в ярость, то уже не из-за угроз Землину или Белграду, а потому, что страшные ветры, обрушивающиеся на его широкое и глубокое ложе, поднимают «волну, подобную морской», и наступает черед речников бояться гнева реки.

Что удивительно, ни господин Егер, ни Илья Круш ни словом не обмолвились о различных событиях, коими было отмечено время их разлуки. Лишь когда лодка спокойно поплыла по течению, Илья Круш вскричал, сжав руки своего спутника:

— Ах, господин Егер, какими долгими показались мне дни без вас!.. В каждом городе, в каждой деревне я надеялся вас встретить!.. Я боялся, не приключилось ли с вами какое несчастье…

— Нет, господин Круш, — отвечал господин Егер, — нет! В Вене мне срочно пришлось заняться важными делами, у меня едва хватило времени, чтобы предупредить вас, черкнув несколько слов! Это очень смущало меня, но я не мог ничего поделать, вы получили мое письмо, когда я был уже далеко…

— Я тоже, господин Егер, не стал задерживаться в Вене… уже в три часа утра отвязал лодку и отправился в Прессбург…

— Отчего такая спешка?

— Перво-наперво, чтобы вас не пропустить, если вы захотите там присоединиться ко мне… и потом, чтобы избежать суеты и шума…

— Так венцы знали о вашем прибытии? — удивился господин Егер.

— Узнали. Ваш письмоносец проболтался, но все-таки я улизнул…

— Вы все тот же, господин Круш!

— Все тот же, господин Егер, и, как всегда, рад вашему обществу.

— Я тоже, господин Круш.

— И мы больше не расстанемся до конца путешествия?

— У меня есть все основания надеяться на это.

Эти слова заставили просиять добродушное лицо Ильи Круша.

— Господин Егер, — спросил он вновь, — скажите, вы знаете, что случилось со мной в Пеште?

— Еще бы не знать, господин Круш! Арест, заключение… Принять вас за этого пресловутого Лацко, которого никак не удается поймать…

— Ответьте мне, — оживился Илья Круш, — неужели я похож на преступника?

— Конечно нет, более того, если самый честный человек на земле на кого-нибудь похож, то только на вас!

— Тем не менее целых четыре дня, господин Егер, меня считали главарем контрабандистов, и, казалось, председатель Рот ничуть в том не сомневался…

— Господин Круш, — признался господин Егер, — поверьте, если бы я был свободен, когда узнал о вашем несчастье, то примчался бы в Пешт, чтобы заступиться за вас… Когда же я освободился, дело было уже закончено… Более того, я узнал обо всем слишком поздно, чтобы написать председателю Международной комиссии и сообщить ему все, что могу…

— О! Господин Егер, было очень неприятно оказаться запертым в четырех стенах, но, честное слово, я не испытывал никакого беспокойства… В своей невиновности я был уверен и знал, что сведения, запрошенные в Раце, расставят все по своим местам… Я… я… Лацко?!