Здесь я устанавливаю правила (СИ) - Бальс Лора

Она стояла в дверях, решительная и злая. Светлые глаза сейчас совсем не напоминали растаявший ледник — скорее, кусочки стали.

— Давай договоримся, что в моём доме я принимаю решения, — стараясь тоном смягчить смысл высказывания, попытался Феликс расставить точки.

Вступать в бессмысленное обсуждение категорически не понравившегося ему плана не хотелось. Аргументов против было немного, и они наверняка не убедили бы Ингу, точно так же, как не убедили Молотова. А значит, общение на эту тему продуктивным выйти не может.

Однако, похоже, Инга была всерьёз намерена до упора настаивать на своём.

— Раз так, я всё-таки уйду из этого дома, — неожиданно спокойно и как-то очень весомо, так что невозможно было не отнестись к этому всерьёз, отрезала она. — Твой приближённый предлагал и альтернативный план, без твоего участия. Более рискованный, но мне всё больше кажется, что оно того стоит!

Сам не понял, как оказался рядом с ней. Со всем бешенством бессилия врезал кулаком в дверной косяк. Боль немного отрезвила, но не настолько, чтобы подбирать слова.

— И думать не смей, тебе ясно?! Жить надоело?! Так и скажи! И выбери способ погуманней! Да я лучше сам тебе яду принесу, чем… Инга, ты просто не понимаешь, представить не способна, что такое вошедшие в раж отморозки! Сиди и не высовывайся! Что в этом непонятного?!

— Принеси, — всё так же ровно, так что он сразу даже не понял, о чём речь, прервала Инга его тираду. — Яд. На крайний случай, чтобы не мучиться, если всё пойдёт не по плану.

Вот теперь Феликс растерял оставшиеся слова. Оставалась слабая надежда, что она говорит не всерьёз, просто не хочет оставить за ним последнее слово и ершится для вида. Однако он уже знал, что с Ингой ни в чём нельзя быть уверенным окончательно.

— Инга, я не дам тебе заново встревать в неприятности, — с нажимом повторил Феликс, стараясь на этот раз выдержать спокойный тон. — Что, объясни мне, непонятного в простом коротком слове «нет»?

— Непонятно, почему нет, — бойко парировала Зеленцова. Мгновение помолчала, словно сомневаясь, и с запалом выдала: — И каким образом ты собираешься мне помешать? Ты же вроде всегда выполняешь обещания, разве нет? А обещал меня больше силой здесь не задерживать. Станешь бить, как своих любовниц?! Кнутом хлестать, чтобы сама далеко не уползла? Говорят, тебе это нравится! Настолько жизнью пресытился, что по-нормальному уже не выходит?

— Что?.. — непонятное, совершенно дикое обвинение ошеломило.

Несколько мгновений он ещё только до конца осознавал услышанное и не сразу нашёлся с ответом. При виде его растерянности глаза Инги снова наполнились презрением. Наверное, решила, что попала в точку…

— Римма наплела, да?

Злая стерва. Надо же было придумать! Поколотить бы её на самом деле, чтобы хоть понятие имела, о чём говорит. А ведь всегда казалась разумной женщиной. Не истерила, не приставала с какими-нибудь капризами, кроме материальных… Что сейчас нашло?

Тоже переполошилась из-за того, что он кого-то поселил в своём доме? Испугалась, что оттеснят от кормушки? Видно, мало испугалась, раз сделала как раз всё, чтобы именно это и произошло. Он ведь с самого начала предупреждал, что не потерпит от неё никаких выходок. Ничего, что выходило бы за рамки удобных товарно-денежных отношений.

Но сейчас его интересовала совсем не Римма. И так связь с ней в последнее время перестала приносить удовольствие. Всё стало не то и не так. Теперь будет повод не затягивать разрыв. Оставалась бы умной, постарался бы не обидеть, подарил на прощание что-нибудь серьёзное. Она, кажется, давно уже заговаривала о собственной квартире. Впрочем, теперь неважно.

Вот реакция Инги задела за живое. Получается, он может сколько угодно пытаться загладить нанесённые обиды, показывать и прямо говорить, что больше ей нечего бояться — всё не имеет значения. Достаточно одного чужого слова, чтобы она снова увидела в нём только монстра, от которого нужно держаться подальше. Даже ценой собственной безопасности.

— Ты готова поверить кому угодно и во что угодно, если обо мне наговорят гадостей? — хотел просто донести до неё, что ошибочно делать выводы по словам первых встречных, но в голосе невольно прорезалась горечь. — Только потому, что речь обо мне, да? Потому что ты вбила себе в голову, что человек, способный на что-то плохое, должен быть чудовищем во всём? Да, Инга, я, чёрт возьми, не самая приятная личность! И наше с тобой знакомство началось не лучшим образом! Но разве я хоть раз дал тебе повод думать, что я садист и изувер?! Инга! Мы ведь не первый день проводим под одной крышей. Я тебя даже не тронул! Или, думаешь, мне не хочется? Хочется, Инга, аж зубы сводит, так тебя хочу. Будто у меня женщины сто лет не было. Но ведь не заставляю, даже не настаиваю. А ты обвиняешь меня вообще чёрт знает в чём. Почему?

Наступившая тишина показалась особенно гулкой, оглушающей. Даже дыхания не слышно. Только высказанные вслух упрёки и признания продолжали призраками носиться между ними, вряд ли что-то меняя, но порождая новые вопросы и сомнения.

Посмотреть на Ингу было страшно. Что из сказанного она услышала, как захочет истолковать? После сорвавшегося признания о его желании утвердится в мысли, что следует уносить отсюда ноги?

Первой заговорила Инга. Не поднимая на него глаз и нервно дёргая поясок халата, растерянно произнесла:

— Наверное, уже мясо остыло. Разогреть снова или так сойдёт?.. Я, наверное, погорячилась, я не знаю. Ничего уже не знаю! Если то, что она наговорила, неправда, то прости. Звучало убедительно, я поверила…

— И даже не поинтересовалась, почему она меня терпит, если я такой зверь? — не удержался от вопроса, хотя это уже было не важно. Главное, что Инга отошла от безрассудных эмоций, и можно было надеяться, что теперь получится уговорить её отказаться от рискованных затей.

— Она сказала, что с ней всё по-другому. Вы вместе появляетесь в обществе и всё такое. А вот с другими…

— Да нет никаких других, Инга. Нет у меня и никогда не было любовниц во множественном числе. Последние четыре года была Римма, с сегодняшнего дня — никого. Не веришь?

— Не знаю. Это не моё дело, — поспешно добавила она, видимо, вспомнив его признание и торопясь предупредить возможные посягательства. — Зря я подняла эту тему. Я сразу не хотела…

— Почему же зря? Надеюсь, теперь ты успокоилась.

— Я всё равно не понимаю, почему ты так упорно отказываешься от моей помощи. Феликс, я не могу вот так сидеть, сложа руки, и ждать неизвестно чего. Я скоро с ума сойду, одна в четырёх стенах. Одна, — пресекла она ещё не прозвучавшие возражения, заметив его протестующий жест. — Или ты предлагаешь мне делиться мыслями и подозрениями с твоими охранниками? Если я могу оказаться полезной, разреши мне!

Она впервые обратилась к нему по имени. Наверное, сама не заметила, а для него это прозвучало, как ласка, как признание в доверии. Всё же, несмотря на всю настороженность, она не закрылась совсем, не собиралась рубить с плеча и не хотела принимать опасные решения в одиночку.

Хотя по-прежнему неизвестно, не повернёт ли её обратно, если он всё-таки откажет. Феликс уже догадался, что Инга умеет быть отходчивой тогда, когда рассчитывает повернуть ситуацию в нужную ей сторону. А вот противодействие рождает в ней только упрямство, которое порой оказывается очень далеко от здравого смысла. Выходило, что для того, чтобы держать ситуацию с её безопасностью под контролем, лучше согласиться на эту идею, за которую она так рьяно ухватилась. Нелепость!

— Ты понимаешь, что если мы затеем игру, нам придётся появляться вместе в разных местах? — начал он, надеясь, что хотя бы мысли об этом отобьют у Инги энтузиазм. — И вести себя так, чтобы ни у кого не закралось сомнений в истинности наших отношений. Я буду обнимать тебя, Инга, гладить коленки, сидя за столиком в ресторанах, и целовать, уединившись с тобой на балконе во время какого-нибудь светского раута. И тебе придётся делать вид, будто тебе всё это по душе.