Четверо из России - Василий Клепов

– А где ее ребята, дядя Юзеф? – спросила Белка.

– Одного германцы убили, другой – в партизанах. Сейчас ему семнадцать.

Мы перешли по деревянному мосту через Просну. Дорога двоилась: одна – на восток, другая – на юг.

– Ну, ребята, пора прощаться, – сказал Юзеф. – Вам идти дальше, а я сверну на Калиш.

– Прощайте, дядя Юзеф! Большое спасибо, что выручили…

– Чего там! – улыбнулся Заремба.

Оглядываясь, мы еще долго видели удаляющуюся фигуру этого народного польского мстителя.

В ПАРТИЗАНСКОМ ЛЕСУ

Теперь они постоянно обращались к своим путевым картам весьма сомнительной достоверности, составленным, главным образом, понаслышке.

Едва мы прошли с полкилометра, как Димка, обернувшись, заметил, что поляк бежит следом и машет рукой.

– Вы знаете, почему я вернулся? – говорил Юзеф, приближаясь. – Я, глупый осел, не сказал вам, что Паппенгейм с Карлом уехали вас искать. Они должны быть где-то в Коло или Конине. Старый немец решил, что вы выйдете к этим городам – иного пути в Россию он не видит. Так что будьте осторожны.

Вот тебе и раз! А мы-то уж думали, что навсегда вырвались из лап Паппенгейма! Неужели придется снова встретиться с нашим заклятым врагом?

Как бы там ни было, а пока с удочками на плечах, подобрав около Просны старое ведерко, мы шагали вперед, как заправские удильщики.

Плохая изъезженная дорога в рытвинах и ухабах все время шарахалась от Варты и удалялась на юг. У реки снова начинались болота. Достаточно было отойти на шаг влево, как под ногами выступала вода. А тракт все время петлял, и мы вынуждены были свернуть с него на маленькую тропинку, чтобы удалиться от болота, а потом идти параллельно Варте.

Чувствовалось, мы уже не в Германии. Не только разъезженные грунтовые дороги, но и убогий вид запущенных и местами сильно порубленных лесов, мелкие клочки тощей песчаной земли, где трудились женщины, нищие деревни с крохотными избушками и жалким подобием дворов говорили об этом.

«Польское генерал-губернаторство Германской империи» – так было написано на вывеске в одной деревне.

И тут нацисты! Мы решили рискнуть и пошли прямо через деревню, но при выходе нас задержал польский сотник[61]. Из его объяснений мы поняли, что нас ведут к войту[62].

– Давайте выдавать себя за немцев… – предупредил я ребят. – А Белка пусть разыграет из себя глухонемую.

Нас ввели к войту. Краснощекий и пузатый, он читал сквозь очки какую-то бумажку.

– Тут написано – четверо… А их только трое, – снимая очки, проговорил он, обращаясь, видимо, к своему помощнику.

Я понял, о чем говорили поляки и решил, что уже по воем селам гуляют бумажки, в которых предлагается задержать четверых русских.

– Где у вас четвертый? – спросил войт.

Мы пялили на него глаза, делая вид, что ничего не понимаем. Вошел еще один поляк, поговорил с войтом, и вдруг мы слышим, как поляк на ломаном русском языке спрашивает:

– Где четвертый?

Я растерянно улыбнулся и проговорил:

– Их ферштее нихт[63].

– Что? Вы немцы? – удивился войт и начал, перевирая слова, угодливо говорить: – Извините, молодые люди. Мы вас задержали потому только, что имеем бефайль[64] изловить четырех русских, бежавших из Германии. Мы вас не держим, – улыбнулся он. – Вы свободны.

– Ауфвидерзеен! – чванно, как и надлежит гитлерюгенду, произнес я, и мы вышли из кабинета. Белка сделала вид, что не слышит, и долго стояла перед войтом, потом оглянулась и, не видя нас, сделала книксен войту и убежала.

Навстречу нам по дороге тащился воз со снопами. Подойдя ближе, мы увидели, что вместо лошадей его тянут, надрываясь, три женщины: одна впряглась в оглобли, две других, накинув лямки на спины, что есть силы тащили телегу за веревки, привязанные к оси. Воз попал в рытвину, и женщины никак не могли вытащить его на ровную дорогу.

– Давайце одпочнемы[65], – проговорила та, что была в оглоблях.

Полячки остановились, отирая пот с измученных лиц и недружелюбно оглядывая нас. Мы молча кивнули им и уперлись плечами в телегу. Кое-как удалось помочь бедняжкам преодолеть рытвину. Не давая возу остановиться и крича нам «дзенькуе»[66], женщины потащили его дальше.

Скоро мы были в поле, откуда полячки везли снопы. До чего же убогими показались нам после полей Камелькранца узкие полоски тощей, низенькой и редкой ржицы, в которой буйно разрослись васильки да как капельки крови виднелись красные цветы куколя! Местами рожь была убрана в копны, но чаще всего мы видели, как женщины неловко взмахивали косами. Каждый раз, как мы равнялись с ними, женщины прекращали работу и долго смотрели нам вслед.

В лесу дорога извивалась меж елями и спускалась вниз, пока не вывела нас к реке. Мы остановились на деревянном мосту, разулись и опустили измозоленные ноги в студеную воду.

– Ох, и устала! – проговорила Белка. – Так бы вот села и сидела, пока война не кончится.

Из леса следом за нами выскочил мотоцикл.

– Полицай! – вскричал Димка.

Мы живо вскочили, и Белка приготовилась было бежать. Я остановил ее: разве убежишь? Только навлечешь на cебя подозрение.

– Давайте немного порыбачим, – тихо предложил я, и ребята вмиг меня поняли.

Димка бросился к берегу копать червей, а я, поймав кузнечика, быстро подсел к речке. Полицейский пересек мост и заглушил мотор.

– Ну, как клюет? – крикнул он по-немецки.

– Пока еще только пробуем, – как можно спокойнее ответил я.

Он слез с машины и направился ко мне. Я понял, что у войта возникли сомнения относительно того, кто мы такие, и он послал полицейского вслед за нами. Чтобы отдалить разговор, я стал ловить кузнечиков, а сам все время наблюдал за полицейским. Он снял головной убор, и я неожиданно увидел лысину, что было довольно странно, если учесть, что полицейский казался сравнительно молодым. Он лежал на высоком берегу и тоже все поглядывал в нашу сторону.

Димка и Белка копали червей. Я подошел к ребятам и, делая вид, что рассматриваю крючок, шепнул:

– Осторожнее!

Когда я поднимался на берег, полицай, глядя мне в лицо серыми, навыкате, глазами, спросил:

– Вы откуда?

Чтобы приготовить ответ, я рванулся к удочке и, схватившись за удилище, подождал немного и подсек. Ничего на удочке, конечно, не было. Наживив крючок, пришлось забросить его снова.

– Что вы спрашиваете? – спросил я, отирая руки, но, оглянувшись на удочку, снова побежал к ней.

– Да не клюет, не клюет, – улыбнулся немец, видя мою шитую белыми нитками ложь. – Ты давай отвечай: откуда вы?

Моя околесица насчет того, что мы из деревни («тут, недалеко…»), что пришли половить рыбки, так как дома почти нечего есть, что отец у нас на фронте, не убеждала…

– Да, – улыбнулся полицейский, – складно ты врешь.

В это время у Димки клюнуло, он стал выводить рыбу, а она возьми да и сорвись.

– Эх, черт возьми! – забывшись, крикнул Димка по-русски.

– Вот и попались! Откуда вы знаете русский язык? – прицепился он к Димке.

– Да что вы, господин полицейский? Какой же русский? Мы сроду его не изучали, клянусь вам богом!

– Ну-ка, иди сюда! – поманил немец Димку. – Повтори, как ты оказал?

Димка простодушно посмотрел на него:

– Я сказал так: «Эх, черт возьми!» Мы научились этому ругательству у русских пленных…

Долго мы выкручивались, пока полицейский не улыбнулся:

– Молодцы! Ловко врать научились! Только вот что: эти удочки бросьте, потому что по ним вас сразу можно узнать. Вы – беглецы. Бежали из имения Фогелей, что недалеко от Грюнберга. Я должен бы вас доставить в управление. Говорите спасибо, что на меня напали. Я не буду просить за вас награду. Но впредь будьте осторожнее. Ауфвидерзеен!

Мы опешили и стояли, как вкопанные. Полицейский был уже на другом берегу и, обернувшись, крикнул:

– Чего стоите? Уходите!

– Вот тебе и еще один честный немец, – проговорил я, когда мы отошли от реки: —Интересно, на кого он работает?

– На нас, на кого еще? – бойко ответила Белка, которая уже бежала впереди, несмотря на усталость.

Между тем небо хмурилось, по нему скользили серые тучи. Вдалеке громыхал гром. Мы торопились, чтобы дойти до следующей деревни, но гром гремел сильнее, гроза приближалась. Я оглядывался, ища удобного укрытия от дождя. Мы забрались под густую развесистую ель.

По дороге, опираясь на палку, ковылял старик. Увидев, нас, он крикнул:

– Добже! И я з вами поседзем, пуки дещь пшестане[67].

Старый поляк, помнивший еще царских солдат, знал немного по-русски. Как мы ни хитрили, поляк был не таким наивным, чтобы не понять, что мы – беглые русские.

Видя его хорошее отношение, пришлось юсе рассказать.

– Мы тоже живем плохо, – подумав, проговорил он. – Но немного можем вас продержать. Идемте к нам!