Машина - Анатолий Андреев

Общеизвестен «эффект присутствия». Как только его не называют: и «феноменом толпы», и «стадным чувством», и «чувством локтя», и даже «единым порывом». Все зависит от того, на что этот феномен направлен. Но он есть, этот эффект. Хорошо, когда рядом товарищ, когда вы вместе слушаете, одинаково реагируете. Тогда слова не летят мимо, они находят цель. Каждое слово бьет прямо в тебя, и ты их ловишь на лету, осознаешь, как они правдивы. Ты чувствуешь рядом друга, уверен, что он переживает то же самое, и тебе хочется сказать, что ты все понял, все-все, и что все, о чем говорит сейчас Фросин,— святая истинная правда!

Общий порыв захватил и Фросина. Он смело мог говорить теперь то, что обычно   не говорят,   поскольку пафос в обыденных условиях смешон. Но сейчас его слушали, на него смотрели четыре сотни глаз, и он еще форсировал голос, и в голосе звенел металл:

— Мы с вами всем обязаны Машине! Машина сделала нас специалистами. Благодаря Машине мы не просто Саша, Вася, Петя — мы коллектив! Нам, вместе взятым, цены нет — благодаря Машине! Мы делаем Машину — Машина сделала нас. Машина — лучшая нам всем и каждому из нас рекомендация.

Я хочу, чтобы вы запомнили мои слова — оглянитесь, посмотрите друг на друга! Ведь это мы, мы с вами провода припаивали, гайки завинчивали, транзисторы с конденсаторами включали. А из этих гаек и транзисторов родилась Машина. Каждый из нас положил в общую кучу по камешку, и выросла гора. До тех пор, пока мы вместе — мы коллектив. Пока мы коллектив — мы можем все. Нам под силу и большее, чем эта Машина!

Фросин внезапно устал. Разом. Это был сигнал — надо сменить тон, надо переводить разговор на конкретные рельсы, иначе его перестанут слушать. И он будничным голосом упрекнул:

— Ну, а что получилось у нас с М-вариантом? Заметили, не маленькие, как мы с ней заплюхались? И ведь на все конкретные причины есть. Кто из слесарей механизм бурения собирал? Я не хочу выискивать виноватых, пусть это на первый  раз пройдет безнаказанно, на совести самого слесаря  останется — того, по чьей  вине  механизм заедало. Шплинты ставить разучились, гайки перетягиваем, забываем  подшипник  смазкой  набить. А подшипник опорный, на него нагрузка семь тонн, он после трех включений  разлетелся.  А  кто  из  регулировщиков стал таким рассеянным,  что забыл после настройки зажимы убрать, и целую смену вторая  бригада мучилась,  искала, откуда на экране прибора непонятная загогулина появилась? Или давайте вокруг посмотрим — вон там, на заготовительном участке, почему провода как попало разбросаны? А обрезков проводов на полу валяется, как будто год не подметали! А  на себя посмотрите — у половины халаты без пуговиц, неглаженные. Стыд  и срам — взрослым людям, квалифицированным специалистам приходится замечания делать! Так скоро до того дойдем, что я вам командовать буду: «Вытри сопли! Не ковыряй в носу!» Так я этого делать не хочу и не буду! Все! Я сказал. Вы слышали.

Фросин смолк. Какое-то мгновение стояла тишина. Еще дышали все враз, еще думалось в лад, бились сердца в унисон. Сзади, из толпы, не понять — кто, выкрикнул:

— Виктор Афанасьевич, дак ведь нечаянно я! Чес-слово, не нарочно!

Головы поворачивались на голос, глаза искали говорившего. Он возник вдруг надо всеми, видать, влез на что-то. На лице его было отчаяние:

— Ведь это я смазку в обойму не набил! Я, если бы вспомнил, сказал бы. А то узнал-то, когда подшипник полетел. А тут, конешно, струсил. Все равно, думал, ничего не изменишь, дак чего и говорить!

Его никто не корил, не осуждал вслух и оттого парню стало совсем плохо. Он позаикался  немного, выкрикнул:

— Вот увидите — больше никогда...  Чес-слово! Увидите,— и исчез, спрыгнул.

Фросин ожидал этого. Он поднял руку, сказал властно:

— Нет уж, давайте сейчас не будем искать, кто чего нахомутал. Если у нас есть конкретные предложения по улучшению работы, давайте выступим. А так вот — чего же себя корить понапрасну? Я и так знаю, Алеша, что ты не из кулацкой семьи, не специально песок в подшипник сыпал, вредительством занимался!

Виноватый Алеша, не уловив юмора, заорал было:

— Дак ведь не сыпал я песок, Виктор Афанасьевич! Я же нечаянно!  Не было песка! — И смолк, заглушенный хохотом.

Фросин тоже смеялся. Он знал, что теперь бедному Алеше будут чуть не каждый день подходить друзья и предлагать, воровато озираясь:

— Слышь, Алешка, айда бомбу подложим! Рванем ихнюю машину, чтоб знали наших!

Но Фросин все-таки расшевелил людей — заговорили всерьез, и предложения были толковые. Доставалось, в основном, ИТР — организация труда еще хромала, были перебои в обеспечении деталями.

Фросин отгорел и слушал невнимательно — откровений он не ожидал, да их и не было. Но поскольку один ум хорошо, а много — лучше, а также поскольку снизу виднее, все замечания следовало учесть и причины устранить. Начальник техбюро записывал, и Фросин был спокоен — ни одно из предложений не пропадет, они все попадут к Василию Фомичу и к нему. Их, не торопясь, в рабочем порядке обсудят и обсосут. Если в них есть хоть малейшее зерно — они войдут в цеховой план мероприятий и обязательно внедрятся в жизнь.

Высшую пользу от собраний Фросин видел не в том, чтобы сразу получить от рабочих сверхценные предложения, а в том, чтобы разбудить в них саму готовность подавать эти предложения, работать сознательно и активно.

По внезапной аналогии ему подумалось: чтобы не были винтиками. И сразу защемило, засосало в груди, прополз тоскливый муравей вдоль спины. Вспомнился Фросину Алькин упрек — насчет винтиков. Жгло его воспоминание. И впервые он задумался: а может, неправ он был, добиваясь своего любой ценой? Может, прав был Гена?

Правда — хитрая штука. Она всегда не одна. Их несколько. У каждого своя правда. Все дело только в том, что настоящая из всех правд лишь одна, а она-то обычно и не лежит на поверхности. И путь к ней тоже обычно всего один, и не всякому дано сразу его отыскать.

Поэтому не стоит корить Фросина, что не к той правде и не тот он выбрал путь. Задним числом всегда ясно, что не так бы надо поступать, не теми средствами добиваться своей цели, даже цели, достойной всяческого уважения.

Алия не звонила и не появлялась. Фросин вкладывал в работу столько энергии, сколько никогда раньше. Никто не знал, что Алия ушла, что он одинок, растерян и держит себя в кулаке — все время, каждую минуту.

Гусев в последнее время присматривался к Фросину. Директор все решал — кого предлагать главку для утверждения на место Скурихина. Гусев боялся, что невероятный, сумасшедший последний год доконал Фросина. Он боялся, что Фросин опять сорвется, как тогда с главным. Соваться сам Гусев не стал, но через цепочку «Макаров — главный конструктор — главный инженер» Фросину предложили вылететь в Сибирь вместе с регулировщиками, проследить за доработками машин и ознакомиться с их эксплуатацией.

Такое решение устраивало всех:

Гусева — поскольку давало Фросину передышку; а Гусев твердо знал, что кадры решают все и в задачи парткома входит забота о кадрах, поэтому нужно было дать Фросину сменить обстановку и передохнуть от заводских забот;

Фросина — поскольку подсознательное ощущение вины не отпускало его; он обрадовался возможности лично понаблюдать за работой машины; и вообще ему невмоготу уже было возвращаться в пустую квартиру с тишиной и пыльным слепым бельмом телевизора в комнате;

главного инженера — поскольку он мог проявить власть над Фросиным, отправив его в командировку.

31

На место Алии поселили хорошенькую тихую девчонку-первокурсницу. Когда Алия заявилась в свою прежнюю комнату и попросилась пожить несколько дней, девчонки тут же приволокли с балкона замаскированную там раскладушку, предназначенную для проведывавших их мамаш. Раскладушка пряталась, ибо учинявшая еженедельные внезапные проверки комендантша, обнаружив раскладушку, тут же решила бы, что они «устраивают». По этой причине прятались и сигареты — с комендантшей связываться не хотелось. Заподозрив, она могла замучить рейдами-проверками и душещипательными беседами.

Девчонки устроили Алию, ни о чем ее не расспрашивая. Они сгорали от любопытства, поэтому про себя сочинили несколько версий, в каждой из которых Фросин выглядел злодеем, а Алия — жертвой. Эти версии были так далеки от истины, что Алия по неестественной предупредительности девчонок сообразила о существовании таких предположений.

Когда прошло первое ослепление обидой и злостью на Фросина, когда прошла боль возмущения им, Алия вдруг с некоторым смущением поняла, что, возвратись время вспять и вернись она к тому разговору с Фросиным, ей было бы нелегко принять такое бесповоротное решение.

Если тогда ее заставило уйти отвращение к любым компромиссам, как бы они ни проявлялись, то теперь она не могла вспомнить ни одного серьезного обвинения, которое можно было бы предъявить Фросину. В мыслях она все время возвращалась к тому вечеру, пытаясь вызвать в себе овладевшие ею тогда ярость и отвращение. Она искала все новые слова, которых не нашла, не бросила этому лицемеру Фросину. С каждым днем эти слова теряли силу, уже не вызывали в ней благородного негодования, которое подвигло ее, чуть не теряющую сознание от непоправимости поступка, встать и уйти — уйти, чтобы не возвращаться...